«Дети, кто взял мою конфету?» – повышая тон, спросила воспитательница.

Сашка встал, как вкопанный, выпучил глубоко посаженные глаза и молчал. Ему казалось, что вот-вот Марина Петровна подойдёт к нему и оттянет за ухо или и вовсе опозорит перед всеми ребятами. Что хуже из этих двух зол, Сашка ещё не знал, да и выбирать особо не приходилось.

Через несколько минут двадцать мальчишек и девчонок, которые должны были готовиться ко сну, стояли в линеечку в трусиках и маечках, а мимо них, как командир, ходила Марина Петровна, заглядывая поочерёдно каждому в глаза, и, задавая один и тот же вопрос: «Кто взял конфету?» Сашка, весь багряный от страха и стыда, казалось, загорится ярким пламенем прямо здесь, но он держался, хотя уши уже дымились. Марина Петровна посмотрела на него прямо и пристально и ровным голосом спросила: «Саша, это ведь ты взял?»

– Нет, не я! – отпирался Санька.

– Зря ты так говоришь. Мы шкафчик обыскали…

– Это мне мама дала, когда я в сад пошёл, – придумал он на ходу.

– Да-а? Ну, вот она придёт сегодня за тобой, мы у неё и спросим…

– А зачем вы будете спрашивать? – смотрел на Марину Петровну Сашка глазами-капельками, заострёнными к носу.

– Мы же должны знать правду… Или ты сам во всём признаешься?

Сашка поджал губу и отошёл в сторону. Как же тут признаешься, когда на тебя смотрит вся группа…

– Хорошо, молчи.

Сашка молчал. И молчание это было мучительным. Он заглядывал в окно и смотрел, не идёт ли по знакомой тропинке его мама. Нет ничего хуже, чем ждать своего наказания. Это Сашка понял в шесть лет. Да, это чувство зародилось в нём в тот самый момент, как и другое…

***

– Надежда Николаевна! – обратилась к матери воспитательница, как только она вошла в группу. – Здравствуйте! Вы Саше конфету давали с собой в сад?

– Конфету? – оторопела Александрова. – Какую конфету?.

Сашке хотелось сползти по стене, превратиться в маленькую крошку и забиться под половицу, чтоб никто и никогда его не нашёл, не заругал и не опозорил.

– Да, конфету. Дело в том, что у меня со стола пропала…

Мать не стала дослушивать её речь. Поняв, в чём дело, она схватила при всех Сашку за шиворот: «Такой маленький, а уже вор!»

«Я просто хотел сладкого! – вырвался сын и убежал к своему шкафчику за одеждой. – Мне так её хотелось! Ты даже не представляешь, как! Вот я и съел!»

Мать, озираясь на Марину Петровну и, пытаясь делать вид, будто она проводит с Санькой воспитательную беседу, тихим голосом ему говорила: «Если бы ты мне сказал… Если бы попросил… Да что одну… Я бы тебе три купила!» «А я просил! И никто не покупал! Вам всегда было некогда! Всегда не до меня! Вот и взял, что подвернулось!» – кричал Сашка в слезах, закутываясь в клетчатый красно-коричневый колючий шарф.

Он схватил листок бумаги, на котором целый день что-то рисовал, и выбежал на улицу.

***

Стоять в углу Саньке приходилось нередко. Этой экзекуции он подвергался постоянно и за любую провинность. А тут – такой серьёзный повод.

– Я куплю две большие конфеты, и ты отнесёшь их Марине Петровне! Понял? – орала мамка.

– Понял… – ковырял пальцем Санька обои.

– Поковыряй ещё мне!

***

Сад находился недалеко от места жительства Александровых, буквально через дом. Поэтому Сашка с Витькой частенько ходили туда без маминого сопровождения.

– На – конфеты, – вручила она Саньке те заветные «Фламинго». – Извинишься и отдашь! Запомнил?

– Запомнил!

– Или мне пойти с тобой?

– Не-е, мам, зачем? Я сам… – уговаривал Сашка мать, в то время, как в его голове уже зрел план.

Бунтарская душа никак не могла успокоиться. Сладости ему приходилось видеть нечасто, а тут такая удача – сразу две большущие конфеты! Аж с ладошку! Сашка покрутил их в рукавицах и убрал в карманы. «Витька, ну чего ты там телишься? Догоняй!» – кинул он брату. Витька тащился сзади и, как обычно, немного поднывал: «Вот из-за тебя нам вчера всем попало. Опять мамку разозлил… Ты конфеты-то отдай… Сразу… Не забудь».

Все планы, которыми Санька только что хотел поделиться с братишкой, засели у него где-то в глубине души и остались не раскрытыми, потому как Сашка понял – Витьку брать к себе в команду нельзя – всё дело запорет. «Иди давай в свою группу. До вечера», – скомандовал Саня.

Внутренний голос не переставал вести разговоры. Он постоянно спрашивал Сашку: «Ну вот отдашь ты эти конфеты сейчас Марине Петровне… Ещё раз напомнишь всем о своём проступке. Унизишь себя прилюдно. И что? Зачем? Ведь можешь просто взять и съесть их. И всё. И никакого больше позора. Удовольствие да и только!»

Сашка остановился перед крыльцом, освободил конфеты от обёрток и запихал обе в рот. Приятная слабость пролилась по его телу и на секунду он почувствовал себя одной большой конфетиной «Фламинго». «Тфу!» – выплюнул он длинные шерстинки от шарфа и чуть не закашлялся до тошноты. Санька поднялся на несколько ступенек и задумался: «А вдруг воспиталка спросит, не принёс ли я ей «Фламинго»..? Хотя нет… С чего бы это…»

Просчёт шестилетнего сорванца был верен: в саду ни о чём не спросили, и всё шло своим чередом. А вот вечером… Вечером произошло то, что перевернуло всю Сашкину жизнь напрочь…

***

Надежда Николаевна только вернулась с организационного собрания, где её отчитали по всем правилам и категориям. Многодетная мать, у которой ребёнок вор, позорит общество, а, значит, и все остальные её дети – такие же.

Раскрасневшаяся и нервная, она ждала Сашку на улице.

– Ну что – отдал? – первым делом спросила она.

– Да, отдал, – врал в упор, не моргая, Сашка.

– И извинился? – вела его за руку мать.

– Да, извинился! – прибавляя уверенности в голосе, говорил сын.

Он был настолько убедителен, что выдать его могла лишь краска, вышедшая на ушах, да мурашки, пробегающие по спине взад и вперёд, но ни того, ни другого мать увидеть не могла. Зима. Мороз. Да и не в том состоянии она была, чтобы обращать внимание на мелочи. А вот Сашка… Сашка эти мелочи не только не упустил, но и подметил. Он впервые ощутил чувство превосходства над другим человеком. Чувство восторга и азарта. Чувство, когда радость и счастье разливаются по всему телу, но тут же резко колет под лопаткой, потому как, всегда есть некая недосказанность, опасность. Чувство, которое имеет имя, – безнаказанность.

В шесть лет Санька понял, что уметь врать – не только ни плохо, но это ещё и приносит свои плоды! Теперь он знал, что с помощью лжи можно избежать наказания, добиться выгоды и стать менее уязвлённым.

За ирисками!..

Этого белобрысенького толстячка в саду никто не подпускал к себе. И не потому, что он из Украины, и даже не из-за лишнего веса. Просто все его руки были усыпаны бородавками. Он постоянно прятал пухленькие кисти в карманы, запихивал их в рукава, но и это не помогало.

«Строимся парами! Па-ра-ми!» – отчеканила Марина Петровна. Девчушки и мальчишки быстро сгруппировались, а бородавочник стоял один. Стоял и плакал – к нему в пару вставать не хотел никто. Только крепкий, высокий паренёк с выраженными скулами и такими же белыми волосами подошёл к нему и, ни слова не говоря, взял за руку. Пухляш удивлённо посмотрел на кулак с оббитыми кокотышками и медленно поднял взгляд вверх. Карие глаза улыбались ему и смотрели по-дружески добро.

– Руслан… – радостно произнёс толстячок.

– Саня! – представился Александров.

Взяв друг друга за руки, они проследовали строем в поселковую библиотеку.

***

В клетчатых коротких пальтишках, где красные клетки соперничали с зелёными и чёрными, в шапках-ушанках и «плевках» мальцы из начальных классов бежали после школы на гулянку.

– Эй, Саня, стой! – догнав Александрова, обратились они к нему.

– Чё надо? – поправил тот головной убор.

– Пошли за конфетами? – предложил Серёга Смольников.