– Ну, слава Богу, а то я уж переживал…

Деньга встал с кровати и пошёл к столику, стоящему у светлого окна.

– Ты куда? – не мог оторвать голову от подушки Санька.

– Да я тут, за едой тебе, – нёс тот металлический подносик с морсом, хлебом и кашей.

Кусочек чёрного соскочил на белое одеяло, но жилистая Санькина пятерня быстро его подхватила и запихала в рот.

– Ешь, ешь… – смотрел на друга Колян. – Набирайся сил. У нас ещё много дел сегодня…

– Сегодня?

– Но я думал, сегодня мне можно отлежаться.

– В том-то и дело, что можно… Значит, в школе тебя искать не будут. И меня тоже. Щас мы напихаем трябухи под одеяло и фш-ш-ш отсюда!

– Слушай, Деньга, – перекладывая поднос с пустой посудой на рядом стоящую кровать, говорил Санька. – Я в квартиры больше не полезу… Хватит с меня! В последний раз на такую горячую парочку нарвался, что-то больше не хочется!..

– Чо – избили что ли?

– Ха! Избили! Хуже!.. Потом как-нибудь этот позор расскажу…

– Ой, успокойся. Не надо ни в какие квартиры залезать. Достаточно залезть в карманы!

– А как?! Ты с ума сошёл?! Всё же заметят они! Вдруг почувствуют? – всполошился Александров.

– Не почувствуют! Уметь надо!

– Ну вот…

– Так чо – ссышь? Тебя научу! Щас часов в 12 в городе толкучка будет. В любом автобике.

– Ну?..

– Но мы в любой не полезем. Пойдём по отработанному плану.

– Это по какому же? – Санька чесал затылок.

– В рабочий полезем! Они с химзавода едут битком! При такой толкотне точно ничего не заметят!

***

Красный автобус подрулил к остановке. И, прыгая через лужу в раскрывшиеся узенькие двери, дружки перетекали из одного конца толкучки в другой. Толстые животы пассажиров упирались в чужие спины, сумки, висящие на локтях, требыхались на уровне грудной клетки мальцов, а фирменные демисезонные плащи так и шелестели в ушах.

– Осторожнее! – кто-то сверху возмутился на Санька, указывая на свою ногу, поверх которой стоял Сашкин потёртый ботинок.

– Ой, простите! Я не хотел… – извинялся оробевший мальчишка.

«Ш-ш-ш! – свистнул Колян. – Ща выходим!»

***

Две пары одинаковых ботинок утопали в жёлтой листве, а потом взрывом раскидывали её по тротуару. Сырые листья, залежавшиеся в золотой луже, будто ждали своей очереди.

– Терь твоя очередь! – кричал Деньга, бегая по лужам, перепрыгивая с одной на другую.

– Чего это моя? Ты денег взял?

– Взя-аал, – в довольной улыбке расплылся Колян.

– Как это взял? А когда успел?

– Так спасибо Александрову!

– За что это мне?

– Ты со своей ногой отвлёк всё внимание на себя! Я у одного мужика и свистнул!

– Лопатник покажи? – не верил Сашка.

– Лопатник? – засмеялся Деньга. – Ты что, девочка? Ты с кем сейчас разговариваешь? Забыл? Я же профессионал! А первое правило профессионала: взял деньги – скинул лопатник.

Деньга достал из кармана купюры и, показав Саньке лишь краешек от них, засунул обратно.

– Блин, а мне? Ты же сказал, научишь…

– Деньга слов на ветер не бросает. Сказал – научу, значит, научу.

Они шли по городу, и со стороны выглядело, будто двое мальчишек обсуждают какую-то игру или безумно интересный предмет. Потому что один размахивал руками, а другой внимал каждому его слову и щурил впалые глаза.

«Смотри или боковые карманы, или задние. Если они оттопырены – там могут быть деньги. И да: в первую очередь щупай правый карман, потому как многие всё-таки правши, – вёл свой урок учитель карманного воровства. – Запомни: пихать нужно только два пальца! Два! Всю руку ни в коем случае! Понял? Всю-то руку сразу просекут!»

***

Саня понял всю технику и методику за два раза. С третьего уже в автобусе он чувствовал себя профи. Давка в транспорте играла важнейшую роль. На руку шли и тряски. Александров изучил все места, где тряхнёт, с какой стороны лучше подходить к носителю кошелька и невозмутимо брал то, за чем он шёл.

Вкус «фламинго» на время забытый при переезде на новое место снова ощущался во рту. Но это был далёкий привкус, который только разжигал нёбо и просил «шоколада» ещё и ещё…

***

Он попался единственный раз, когда ехал без Деньги. Это был какой-то необычный день. Необычный, потому как раньше, после охоты в одиночку, он всегда возвращался с добычей.

Давка и в этот раз сыграла на него. Полная женщина стояла держась за поручень и смотрела в окно. Санька просунул ей два своих тощих пальца в карман и тут же ощутил, как тёплая пухленькая рука взяла его за запястье и крепко сжала. Мальчишка оторопел и встал, как вкопанный. Он не понимал, что происходит: почему его руку держат, но молчат. Почему никто не кричит, что поймал воришку? Что это? Он боялся поднять глаза вверх и посмотреть на своего стража. Единственная мысль, посещавшая его голову в серой шапке: «Что будет дальше?» Бежать он не мог – сильная рука, вряд ли бы, его отпустила. Кричать? Помилуйте.

Три остановки они проехали вместе. Такая милая пара: мама с сыном. Тёткина авоська, вихлявшаяся из стороны в сторону на её локте, то и дело била по Саньке. Но он терпел. «Куда она меня везёт? – думал воришка. – Наверно, в милицию… Дожили! Сейчас меня ещё и посадят! Надо как-то сбежать… Ну когда же мы выйдем? На какой остановке?»

«Конечная», – вдруг объявили из-за множества взрослых спин. Тётка за руку вывела Александрова на улицу. Отвела в сторону и посмотрела в его глубокие глаза: «Ну и зачем ты ко мне полез? Ты интернатовский что ли?»

– Да, тётенька, интернатовский, – пытаясь разжалобить её, мальчишка распахнул куртку из-под которой виднелась всем известная в этих местах фланелевая рубашка и синие брюки, служившие даже не эмблемой того места, в котором находился на содержании Сашка, а меткой. Такой меткой, какую узнавали все горожане. Санька хотел и шапку снять в доказательство, но вдруг вспомнил, что, как назло, его вчера не обрили наголо.

– И чего тебе? – допытывалась тётка.

– Я хотел покушать купить. Я же интернатовский. На ужин не успею и всё – голодом буду ходить. Там же не дадут поесть… – не выходил из образа страждущих Сашка.

– А родители у тебя есть? – спрашивала побеждённая.

– Не-ет, ни мамки, ни папки… Один я, – поверив и сам в эти слова, говорил маленький Санька. – Не сдавайте меня, пожалуйста, в милицию. Я больше не буду так. Честно! Обещаю вам!

– Честное пионерское? – наклонилась к Саньке тётка и потеребила его за раскрасневшуюся на ветру щёку.

– Конечно, честное! – чуть не вскрикнул Санька, вспомнив, как недавно у него отнимали это прекрасное звание. Но он не переживал. Тогда по этому поводу переживала только мамка. Слеза, которую от него ждали в посёлке, выкатилась только здесь, перед толстой искренней тётенькой, пожалевшей его по-настоящему.

– Смотри, больше так не делай, – достала она из кошелька три рубля, а из авоськи – большое красное яблоко. – Держи! И помни: другие тебя сразу в ментовку отведут, жалеть не будут. Так что думай головой, а не тем местом, на котором сидишь.

Сашке такая речь понравилась и он заулыбался: «Конечно, тётенька. Я знаю. Спасибо Вам огромное!»

Довольный и растроганный, интернатовский мальчишка шагал по переулкам и дворам, пока не наткнулся на… кулинарию. Не думая ни секунды, он просочился сквозь двери и уже вертелся у пирожков и кондитерки. «Мне с печёнкой! Пять!» – вспоминал он голос Толстого, с которым совсем недавно они ходили по рынку, воровали ему запчасти для фотика и бегали курить на чердак. «Эх… – печально смотрел Сашка в своё прошлое. – Где, интересно, сейчас Русик. И как там мотик?.. Уже, наверно, расплатились… Хотя куда там? Мамке столько за пару месяцев ни в жизнь не заработать!»

– Мальчик, чего тебе? – окрикнул его голос продавщицы.

– Мне? Мне… – растерялся Сашка. – Два с печёнкой, три с картошкой, пять витушек…

Он перечислил ещё несколько наименований и попросил добавить ещё, чтобы потратить всю трёшку. Завернул всё в серую бумагу и отправился в интернат.