* * *

Просторные кабинеты ФСКН своим внутренним убранством могут потягаться разве что с шикарными кабинетами чиновников Городской Думы или Краевой Администрации. Я сидел уже около получаса один с застёгнутыми сзади за стул наручниками. От неудобного положения сильно затекли руки и спина. Дверь открылась и зашли всё те же трое: Дима, Женя и Дербенко.

Висящие слева от меня часы показывали уже 22.20, но, судя по боевому настрою троицы, домой никто не спешил. По пути сюда я прекрасно осознавал, что меня сейчас ждёт. Фильмы и книги о “преступлениях и наказаниях” и способах выбивания информации довольно красочно позволяли представить методы, которыми это достигалось. Пытка калёным железом и засовывание под ногти иголок меня вряд ли ожидали, но вот методичная обработка дубинками или просто кулаками, замотанными в полотенца, виделась мне как стопроцентный вариант.

Существует и более изощрённый и действенный метод, называемый “крокодильчики”. После него испытуемый готов взять на себя всё: от похищения рубиновой комнаты в годы ВОВ до убийства Кеннеди. На голову надевают противогаз, в него заливают воду, а на икры ног цепляют по крокодильчику, провода от которого ведут к динамо-машине. Вращение ручки машины подаёт напряжение, и разряд проходит прямо через мозг, благодаря водяной подушке вокруг головы. После таких экспериментов люди начинают разговаривать со стенами, пытаются сквозь них пройти и не редко слышат голоса, видимо, Высшего Разума.

Мне, к счастью, удалось избежать каких-либо насильственных действий по отношению к себе. Оказывается, приехала Елена Петровна с «каким-то человеком из каких-то структур», и тот ясно дал понять сотрудникам ФСКН, что превышать полномочия нельзя, всё должно быть в рамках закона. Но вот и забрать меня тоже не получится. Меня имеют право задержать за любое административное правонарушение на срок до пятнадцати суток. И мне как раз сейчас вменяют третью часть статьи 19.3 Кодекса об административных правонарушениях “Неповиновение законному распоряжению или требованию сотрудника органов по контролю за оборотом наркотических средств и психотропных веществ или сотрудника органов, уполномоченных на осуществление функций по контролю и надзору в сфере миграции, в связи с исполнением ими служебных обязанностей, а равно воспрепятствование исполнению ими служебных обязанностей”. Это дежурный способ задержать кого угодно до заведения уголовного дела.

Дербенко прошёл к своему столу и уселся в мягкое офисное кресло на вращающейся ножке с подлокотниками. Зевнув, он откинулся назад и сцепил руки за головой.

–Давайте, время зря не теряйте. Записывайте показания, оформляйте “административку” и везите его спать. Устал я сегодня. А ещё обещал сегодня своим пораньше вернуться домой.

Женя поставил стул возле меня, развернул его спинкой вперёд и сел.

–Ух, я бы его,– с тоном свирепой разочарованности от невозможности подразмять кулаки, прошипел он.

–Да, успокойся ты,– осадил его Дима.– Давай, лучше, бери, оформляй документы.

–Ага. Щас. С каких это? Ты начал оформлять, ты и заканчивай. Это всё делается одним сотрудником. Возьми, вот, почитай,– он поднялся, подошёл к другому столу, достал из ящика какую-то книжку и швырнул её Диме.

Тот выругался, но спорить не стал. Он работал здесь не так долго, как Женя, поэтому основная часть бумажной работы сваливалась обычно на него. Дима достал бланки, потом взял «учебник», брошенный Женей, почитал что-то, и, отложив его, стал записывать. Дербенко что-то читал у себя за столом, Женя лениво раскачивался на стуле, пялясь в телефон. Мне пришлось, отвечая на вопросы Димы, рассказать с самого начала историю моего знакомства с Лёней; о его друзьях наркоманах; о деньгах, которые он взял в долг у меня; о том, что часть из них он отдал раньше, а сегодня позвонил и предложил отдать остальные. Дима записывал всё это, перефразируя на свой милицейский лад. И про то, что с Ваней собирались ехать к банкомату, и про то, что к найденной в колледже конопле я не имею никакого отношения.

–Кстати,– вдруг как будто очнулся Дербенко, – а “вещдоки” все оформили?

–Нет, только те, что изъяли,– недвусмысленно отозвался Женя.

Майор ещё несколько секунд посидел, задумчиво кивая в такт своим мыслям, потом поднялся.

–Я сейчас вернусь,– сказал он и вышел.

Дима тем временем опять искал что-то по своему “учебнику”.

Вернулся Дербенко. В руках у него было два небольших газетных свёртка, один из которых был перевязан чёрной ниткой.

–И где какой?– поднявшись со стула, подходя к начальнику, спросил Женя.

–Вот этот – из колледжа, а этот – с хранилища,– ответил майор, протягивая оба свёртка подчинённому.– Этот тоже перематывай и опечатывай оба.

–А они…?– начал было Женя.

–Не волнуйся, всё нормально. Они одинаковые,– как будто и не замечая меня, равнодушно отозвался Дербенко.

–Узнаёшь?– ехидно кривляясь, обратился ко мне Женя, перематывая второй свёрток чёрной ниткой.

–Нет, не узнаю. А что это?– пытаясь не поддаваться возмущению и панике, как можно спокойнее ответил я.

–Да это уже и не важно. Это твой билет за решётку,– загоготал он. Ему доставляло истинное удовольствие издеваться надо мной.

Конечно, Жене было бы гораздо приятнее, если бы я нервничал, возмущался, пытался бы что-то доказывать, но я прекрасно знал, что никакого смысла в этом нет. Делу это не поможет, а вот хуже сделать может. Поэтому я выбрал позицию невозмутимого спокойствия и равнодушия, хотя внутри у меня всё кипело и бурлило. Такого откровенного беспредела я не видел даже в фильмах и не читал в книгах. Для них же это была абсолютно будничная обыденность, привычная, не вызывающая никаких эмоций работа, приносящая довольно неплохой заработок. Женя не спеша вырезал из форматного листа два квадратика размером примерно 5*5см, Дербенко поставил на них по печати, расписался, и они были наклеены на перевязанные нитью свёртки. Дима прочитал написанное, потом дал мне расписаться в моём объяснении по административному правонарушению, записанному с моих слов. Свою вину я не признавал, потому что никакого “Неповиновения законным требованиям…” с моей стороны не было. Но признание или непризнание в этом случае не имеет никакого значения, так как решение выносится мировым судьёй на основании протокола должностного лица, в данном случае сотрудника ФСКН.

Оформив документы по “административке” и задержанию на сутки, Дербенко распорядился отвезти меня в отделение полиции на ночёвку.

* * *

Сотрудник ночной смены с сонными глазами и вялой походкой был явно не доволен видеть нас в столь поздний час. Оформление документов вызвало у него особые сложности. То завалявшиеся куда-то бланки, то не пишущая ручка, в которую он постоянно пытался дуть своим дьявольским перегаром и трясти. А тут ещё находящийся в невменяемом состоянии алкаш, находящийся в одной из клеток “обезьянника”, видимо уже не первый час усиливал его головную боль. Дима и Женя терпеливо, но совершенно без сочувствия к кому-либо из них, наблюдали за происходящими событиями и ждали вторых бланков для своей отчётности. Ведь завтра с утра им предстояло опять ехать сюда и забирать меня в отдел.

Наконец, всё было оформлено, подписано и меня провели в печальную камеру шириной полтора метра и длиной около трёх со скамейкой у левой стены. На ней уже, согнувшись пополам, сидел и пытался уснуть неопрятного вида молодой парень лет двадцати двух. Он поднял на меня свой болезненный взгляд и снова опустил голову на колени. Мы друг друга совершенно не интересовали. Хотя каждый по-своему планировали сегодняшний вечер, мы оба оказались в одном и том же месте. Я снял туфли, закинул ноги на скамейку шириной сантиметров тридцать и попытался прилечь, положив руки под голову. Пьянчуга в “обезьяннике” тем временем не на шутку разошёлся, принялся материть полицию, требуя вывести его в туалет и грозить загадить тут всё, если его не сводят. “Да, усрись ты уже там,– было ответом полупьяного дежурного,– а если ты сейчас не замолкнешь, то уссышься и усрёшься от моей дубинки”.