- Миша... – вкрадчивым шёпотом позвал Дженсен. Но тот никак не отреагировал.
- Миш, ну что ты?.. Перестань... Пожалуйста, – ещё ласковее сказал он.
Дженсену невыносимо было смотреть на его страдания. Пусть Коллинз и оказался редкостным заранцем-выдумщиком, но успел стать ему странно родным и, что самое удивительное, незаменимым. Эклз попытался, без особого напора, оторвать от лица Миши мокрые ладони, но тот только протестующе замотал головой, заходясь новыми всхлипами. Тогда Дженсен сел на его бёдра сверху и, заключив дорогое лицо в ладони, стал неспешно покрывать нежными и почти невесомыми поцелуями каждый пальчик “своего Ангела”, каждый локон его взлохмаченных тёмно-каштановых волос – всё, до чего только мог дотянуться чуткими губами. Затем заключил его в свои объятия, крепко прижимая к мускулистой груди, и начал легонько раскачиваться взад-вперёд, словно убаюкивая. Дженсену хотелось, чтобы Миша почувствовал, и, наконец, осознал, как Он важен для него. Как безудержно бьётся с недавних пор его сердце, только ради Него, когда этот растрёпанный “Ангел” позволяет ему быть так близко! В какой-то момент, Миша, будто очнувшись, обвил руками широкую спину Эклза в ответ и уткнулся своим острым носом в приятный кашемир, вдыхая полной грудью опьяняющий запах Дженсена с примесью пломбира. Не открывая глаз, он стал целовать горячими, влажными и распухшими от слёз губами, через ткань, обнимающее его, сильное тело. Дженсен с удовольствием зарывался пальцами в волосы Коллинза, наводя в них собственный эксклюзивный «Эклзовский» беспорядок. Тихо и ласково нашёптывал Мише всякие глупости, периодически целуя его в макушку. Он чувствовал себя удивительно правильно и хорошо, обнимая, обмякшего в его руках “Ангела”, вдыхая свежий и приятный аромат его тёмных волос и просто растворяясь в Нём. Именно так, как он всегда и представлял себе эти долгожданные объятия. Несмотря на все грани личности Коллинза: был ли тот “жёстким Хозяином” воли и тела Дженсена, либо вот таким, как сейчас, хрупким, требующим утешения, заботы и, возможно, даже любви – он всё равно был катастрофически необходим ему, словно воздух! И теперь Дженсен с радостью был готов отдать Мише ВСЁ, что ему потребуется в этот, и любой другой, момент, потому что он был почти уверен, что получит ещё больше взамен. Постепенно Мишины всхлипы стали более тихими и редкими, а вскоре и совсем сошли на нет. Дженсен снова взял его лицо в ладони, нежно отстраняя от своей груди. А после, встретившись с его бездонными и испуганными глазами, тихо сказал:
- Может расскажешь, что всё-таки случилось?
Вновь отрицательно тряхнув головой, Коллинз отвернул от него лицо. Но, помолчав некоторое время, всё же решился:
- Прости меня! Я не мог... Не должен был так с тобой поступать! Я не хотел... Чтобы вышло именно ТАК...
- Это я уже и сам понял, Миш. Успокойся, – Дженсен улыбнулся настолько искренне и солнечно, как умел только он, что Миша не мог не нежиться в лучиках этого «веснушчатого солнышка».
Дженсену нестерпимо захотелось осуществить своё внезапное желание – заново испытать их “первый поцелуй”, но так, чтобы в этот раз всё закончилось иначе. Он прижался к мягким губам Миши своими, увлекая его за собой в сладкий поцелуй и ловя ртом его удивлённый вдох. Трепетно касаясь влажных, пухлых губ, нежно прикусил нижнюю, тут же лаская её языком. Окончательно расслабившись в кольце, блуждающих по его телу, рук Дженсена, Миша требовательно проник в его рот нетерпеливым языком, заново жадно изучая, поглаживая и дразня. Горячее дыхание Эклза смешивалось со всё ещё сливочным Мишиным, распаляя взаимное желание с новой силой и страстью. Миша приглушённо стонал от вожделения в сочные, чувственные, утешающие и такие нужные ему губы Дженсена. По-хозяйски пробрался пытливыми пальцами под его тонкий свитер, жадно вжимая его тёплое тело в себя, оглаживая кожу ладонями, стискивая её чуткими пальцами и оставляя чуть заметные полосы от коротких ногтей на красиво прогибающейся от его прикосновений спине. Эклз заёрзал на Мише, потираясь о него в ответ, и толкаясь ему в живот своим возбуждённым членом, заключённым в узкие брюки. В однозначном жесте, Дженсен поднял руки вверх, призывая Коллинза снова стащить с себя мягкий, но абсолютно лишний сейчас, свитер. В распахнувшихся небесно-голубых глазах “Ангела”, заплескалось восхищение и благоговение при виде раскрывающегося добровольно, только Для Него, Дженсена. Поспешно обнажив его торс, незамедлительно стянул свою футболку следом. Прильнул губами к оголённой груди Дженсена, выцеловывая, покусывая и посасывая каждый миллиметр разгорячённой кожи под россыпью обворожительных, задорных веснушек. Миша потянулся к его брюкам, стремясь сорвать всё лишнее, что мешало ему любоваться, ублажать и наслаждаться идеальными формами “Его солнечного мальчика”, которого он ждал, кажется всю свою жизнь! Но, не в силах больше сдерживать неожиданно переполнившее его возбуждение, и угадывая намерения Коллинза, Дженсен сам выбрался из остатков своей одежды. Спелая зелень его взгляда темнела с каждым ударом сердца, а дыхание становилось сбивчивым и рваным, пока он помогал Мише стаскивать джинсы, неотрывно глядя ему в глаза. Коллинз похотливо облизнулся в предвкушении. Он предчувствовал, окутываемый этим искрящимся вожделением и откровенным взглядом напротив, что после, никогда уже не сможет отказаться от потребности всегда и везде обладать душой и телом Дженсена, ощущать себя глубоко внутри него, пробовать на вкус, раскрывая всё новые восхитительные нотки в изысканном букете... Миша знал наперёд, что Дженсен никогда его не разочарует, и немного ревностно подумал, что вряд ли сможет когда-либо вдоволь им насытиться.
- Иди ко мне. Возьмись за спинку кровати, – хрипло сказал Коллинз, притягивая ближе податливое тело сверху.
Послушно встав на колени, по обе стороны от Мишиных ног, Дженсен ухватился руками за изголовье. Коллинз собственнически притянул его бёдра ближе к своему лицу.
- Сейчас всё будет иначе, – то ли констатируя факт, то ли убеждая в этом Дженсена, а может и самого себя, многообещающе прошептал Миша, подкрепляя свои слова пристальным взглядом исподлобья. – Верь мне!
- Верю... – выдохнул Дженсен, наслаждаясь беспорядочными, властными, но одновременно бережными прикосновениями “ангельских” пальцев к своей коже.
«Да пусть весь мир катится к чертям собачьим, если это кого-то не устраивает!» – подумал Коллинз. Глупо было изначально отрицать их взаимное притяжение и не было больше ни смысла, ни сил сопротивляться ему. Он просил о доверии «своего мальчика» и оправдает его! Ведь только рядом с лучезарным Дженсеном у Миши действительно вырастали крылья... Коллинз с наслаждением выцеловывал каждый изгиб, каждую пульсирующую венку чувствительной и тонкой кожи на члене Дженсена. Обводил горячим языком каждый контур, мягко сжимая и разжимая другой рукой подтянутые яички. Дразнил и посасывал головку, обхватив её влажными губами. Но лишь сорвав с губ Дженсена уже нетерпеливый грязный стон, впустил его в свой жаркий рот, начав требовательно сосать. Эклз тоже больше не сдерживал эмоций, выстанывая, заявляя обо всех своих ощущениях очень громко и, неожиданно для обоих, поощрительно и пошло. Он безошибочно чувствовал, что с Мишей может смело отпустить себя на волю, хотя раньше даже и не знал, что его телу именно этого и не хватало, и что он чертовски устал “играть роль” обычного гетеросексуального парня. Не прекращая работать ртом, Коллинз проскользнул одной рукой между расставленных ног Дженсена. Стал неторопливо поглаживать настойчивыми пальцами тугой вход, прислушиваясь к восторженному и протяжному “Аааах...” сверху, при каждом новом прикосновении. Он намеренно медлил, мысленно одёргивая себя и натягивая до упора поводья своего “внутреннего зверя”, чтобы не поддаться соблазну толкнуться длинным пальцем, а лучше сразу двумя и до упора, в невозможно близкий жар, томящийся внутри его “солнечного мальчика”. Остервенело хотелось немедленно ворваться вглубь, погружаясь до самого основания, в такого обжигающего, мокрого и до одури тесного Дженсена. Трахать его долго, жёстко и до потери пульса, пока обезумевшее сознание не перенесётся в другую, неизведанную никем вселенную. Но он этого не сделает! Никогда больше не сделает этого ТАК, не причинит ему новой боли, если только Дженсен сам не попросит его об этом. Миша неистово водил пальцами по чувствительной дырочке Дженсена взад-вперёд, обводил вокруг сокращающийся и расслабляющийся контур. С каждым новым движением он дышал всё более прерывистей и тяжелее. Затем вновь заскользил в ложбинке пальцами, ощущая, как под напором его бесстыжих прикосновений, снова и снова, приглашающе, чуть напрягаются и расслабляются горячие, нежные стеночки девственного сфинктера. Член Дженсена напрягся ещё больше, принимая сильные вибрации сдавленных стонов и мурлыканий внутри «ангельского» Мишиного рта, который был просто не в силах «умалчивать» о своём удовольствии, и всё кружил и кружил пальцами около просящей дырочки Дженсена. Коллинзу было невероятно сложно так долго сдерживать желания собственного тела и норов. Но он продолжал действовать последовательно и очень аккуратно, потому что Это тело в его руках было слишком, мать его, желанно и прекрасно. Особенно после того, как он, по собственной глупости, чуть не потерял доверие такого открытого и солнечного Дженсена. Поэтому Миша старался подвергать каждое своё движение тщательному контролю. Но под напористыми подмахиваниями и стонами самого Дженсена, всё чаще позволял себе проникать в самое его «пекло» кончиком стройного пальца, прежде чем пойти им на новый дразнящий круг. И каждый раз, когда Дженсен в такие моменты что-то бессвязно шептал, сбиваясь на протяжные стоны, терялся в буйстве новых ощущений и, чуть прогибаясь, подставлялся ещё больше навстречу движениям его пальцев и губ, Мише едва не терял рассудок.
