В семилетнем возрасте Кэрол обнаружила, что принадлежит к тем счастливчикам, которые способны управлять своими снами, а потом освобождать сон в сознании так, что компетентный волшебник может вытянуть его и разлить по бутылкам, чтобы им могли насладиться другие люди. Кэрол любила видеть сны. Она создала ни много ни мало девяносто девять полнометражных снов. Она любила внимание, которое ей уделяли, и дорогие вещи, которые ей покупала мама. Поэтому для нее стало ужасным ударом, когда однажды ночью она легла, чтобы начать сотый сон, и ничего не произошло.

Это был ужасный удар и для мамы, которая как раз заказала завтрак с шампанским, чтобы отпраздновать Сотый Сон Кэрол. Фирма «Мечта волшебника» расстроилась не меньше мамы. Милый мистер Хитрус встал посреди ночи и приехал в Суррей на раннем пригородном поезде. Он успокоил маму, успокоил Кэрол и убедил Кэрол лечь и снова попробовать увидеть сон. Но Кэрол по-прежнему не могла его увидеть. Всю следующую неделю она пыталась каждый день, но снов не было вовсе – даже таких, какие бывают у обычных людей.

Единственным, кто спокойно к этому отнесся, был папа. Как только начался кризис, он отправился на рыбалку. Мистер Хитрус с мамой водили Кэрол ко всем лучшим докторам, на случай если Кэрол переутомилась или заболела. Но с Кэрол всё было в порядке. Тогда мама повела Кэрол на Харли-стрит^[6] проконсультироваться с Германом Разумблюмом – знаменитым магопсихиатром. Но и мистер Разумблюм не нашел никаких повреждений. Он сказал, что разум Кэрол в идеальном порядке, а ее уверенность в себе поразительно высока, учитывая обстоятельства.

В машине по дороге домой мама рыдала, а Кэрол всхлипывала.

– Что бы ни случилось, – горячо заявил мистер Хитрус, – мы не должны допустить, чтобы даже намек на это просочился в газеты!

Но, конечно же, было слишком поздно. На следующий день все газеты пестрели заголовками вроде «Кэрол Онейр посещает психоаналитика» и «Сны Кэрол иссякли?» Мама снова разразилась слезами, а Кэрол не могла заставить себя позавтракать.

Вернувшись в тот день с рыбалки, папа обнаружил, что на парадной лестнице рядами сидят репортеры. Он вежливо пробрался между ними, прокладывая дорогу удочкой, со словами:

– Не о чем так волноваться. Моя дочь просто сильно устала, и мы отвезем ее отдохнуть в Швейцарию.

А попав, наконец, внутрь, он сказал:

– Нам повезло. Мне удалось устроить для Кэрол встречу с экспертом.

– Не глупи, дорогой. Мы были у мистера Разумблюма вчера, – всхлипнула мама.

– Я знаю, дорогая. Но я сказал: с экспертом, а не со специалистом, – ответил папа. – Понимаешь, я когда-то учился вместе с Крестоманси – давным-давно, когда мы оба были моложе Кэрол. На самом деле, он потерял свою первую жизнь из-за того, что я ударил его крикетной битой по голове. Будучи кудесником с девятью жизнями, он теперь, конечно, гораздо более важная персона, чем Кэрол, и мне пришлось немало постараться, чтобы добраться до него. Я боялся, он не захочет вспомнить меня, но он вспомнил. Он сказал, что посмотрит Кэрол. Загвоздка в том, что он сейчас отдыхает на юге Франции и не хочет, чтобы его прибежище заполонили газетчики…

– Я позабочусь об этом! – радостно вскричал мистер Хитрус. – Крестоманси! Мистер Онейр, я поражен. Я потрясен!

Два дня спустя Кэрол, ее родители и мистер Хитрус сели в Кале на «Швейцарский Восточный Экспресс», разместившись в спальных вагонах первого класса. Репортеры тоже сели на него – в спальных вагонах второго класса и на местах третьего класса, и к ним присоединились стоящие в коридорах французские и немецкие репортеры. Переполненный поезд громыхал по Франции, пока посреди ночи не въехал в Страсбург, где всегда происходило много пересадок. Пока Кэрол и ее родители спали, их вагон перевели на другой путь и прицепили к «Золотой Стреле Ривьеры», а «Швейцарский Восточный» продолжил путь в Цюрих без них.

Мистер Хитрус отправился с репортерами в Швейцарию. Он сказал Кэрол, что, хотя он вообще-то специализируется на снах, у него достаточно способностей, чтобы внушить репортерам мысль, будто Кэрол по-прежнему в поезде.

– Если Крестоманси желает уединения, – сказал он, – я потеряю работу, если подпущу к нему хотя бы одного из них.

К тому времени, когда репортеры обнаружили обман, Кэрол и ее родители прибыли на морской курорт Тенье на Французской Ривьере. Там папа – не без пары тоскливых взглядов на казино – распаковал свои удочки и отправился на рыбалку. Мама и Кэрол взяли кэб, запряженный лошадьми, чтобы подняться на холм к частной вилле, где остановился Крестоманси.

На эту встречу они надели свои лучшие наряды. Никогда прежде им не приходилось встречаться с более важной, чем Кэрол, персоной. Кэрол надела голубое атласное платье складками – того же цвета, что бутылочки с ее снами, – и не меньше трех вышитых вручную кружевных нижних юбок. На ней также были ботинки на пуговицах в тон платью и голубая лента в тщательно завитых волосах. В руках она держала голубой атласный зонтик от солнца. Также она надела бриллиантовую подвеску в виде сердца, бриллиантовую брошь в виде имени КЭРОЛ, два сапфировых браслета и все шесть золотых браслетов. На ее голубой атласной сумочке были бриллиантовые застежки в форме двух К. Мама была еще более блистательна в вишневом наряде из Парижа, розовой шляпе и всех своих изумрудах.

Их проводила на террасу совершенно заурядная леди. Слишком нарядно одетая для служанки, как прошептала, прикрывшись веером, мама. Кэрол завидовала маминому вееру.

К террасе вело так много ступенек, что, когда они добрались туда, ей было слишком жарко, чтобы разговаривать. Она предоставила маме громко восхищаться чудесным видом. Отсюда открывался вид на море и пляж, и на улицы Тенье. Как сказала мама, казино выглядело очаровательно, а площадки для гольфа – необычайно мирно. По другую сторону от террасы на вилле располагался собственный частный бассейн. В нем было полно плескающихся и кричащих детей, и, по мнению Кэрол, это сильно портило вид.

Крестоманси читал в шезлонге. Когда они подошли, он поднял взгляд и моргнул. Потом он, похоже, вспомнил, кто они такие, и с величайшей учтивостью встал, чтобы пожать им руки. На нем был великолепный костюм из натурального шелка. Кэрол с первого взгляда поняла, что он стоит, по меньшей мере столько же, сколько мамино парижское платье. Но первая ее мысль при виде Крестоманси была: «Ого! Да он вдвое красивее Фрэнсиса!» Она быстро затолкала эту мысль подальше и задавила ее. Мысль была из тех, о которых она никогда не рассказывала маме. Но это означало, что она прониклась к Крестоманси презрением за то, что он такой высокий, и у него такие черные волосы, и такие сверкающие темные глаза. Она знала, что он поможет ничуть не больше мистера Разумблюма, а мистер Разумблюм напоминал ей Мелвилла.

Тем временем мама схватила ладонь Крестоманси обеими руками и говорила:

– О, сэр! Это так мило с вашей стороны, прервать ради нас свой отдых. Но когда даже мистер Разумблюм не смог выяснить, что не дает ей видеть сны…

– Ничего страшного, – сказал Крестоманси, с усилием отнимая свою руку. – Честно говоря, я был заинтригован случаем, который даже Разумблюм не смог разобрать, – он сделал знак служанке, которая привела их на террасу: – Милли, не проводишь миссис… э… О’Нет вниз, пока я поговорю с Кэрол?

– В этом нет необходимости, сэр, – улыбнулась мама. – Я повсюду хожу с моей дорогой дочерью. Кэрол знает, я буду сидеть тихо и не помешаю.

– Неудивительно, что Разумблюм ничего не добился, – пробормотал Крестоманси.

Затем – Кэрол, гордившаяся своей наблюдательностью, так и не поняла до конца, как это случилось – мамы вдруг уже не было на террасе. Сама Кэрол сидела в шезлонге напротив Крестоманси, слыша, как откуда-то снизу доносится мамин голос:

– Я никуда не отпускаю Кэрол одну. Она мое единственное сокровище…

Крестоманси удобно откинулся назад, скрестив элегантные ноги.

– А теперь будь так добра, расскажи мне, что именно ты делаешь, когда создаешь сон.