Первичная абстракция, «это открытие, раздувшееся до мировоззрения, как лягушка, раздувшаяся в вола, этот мещанин во дворянстве… легко лопается, как мыльный пузырь» (Выготский, 1982а, с. 304). «Новой идее, как новому дворянину, указывают на ее мещанское, т. е. действительное, происхождение. Ее ограничивают теми областями, откуда она пришла; ее заставляют проделать вспять свое развитие; ее признают как частное открытие, но отвергают как мировоззрение; и теперь выдвигаются новые способы осмыслить ее как частное открытие и связанные с ней факты» (там же).

Вполне логично распространить изложенную схему развития первичной абстракции на отдельную теоретическую конструкцию конкретного автора. Тогда противоречие между первичной абстракцией и объяснительным принципом выступает в качестве принципа, объясняющего развитие единиц психологического анализа. Однако, диалектика объяснительного принципа состоит в том, что, будучи объяснением, он одновременно предполагает существование особых внутренних процессов, механизмов, по отношению к которым выделенный принцип выполняет функцию описания. Иными словами, необходимо понять, как в недрах простого начала происходит вызревание нового содержания, в конечном итоге приводящее развивающееся образование в кризисное состояние, вслед за которым порождается новое качество.

Применительно к нашему анализу сказанное означает, что констатация наличия противоречия между первичной абстракцией и объяснительным принципом, указывая на основную закономерность развития единиц психологического анализа, все же не приводит к пониманию того, как происходит превращение первичной абстракции в объяснительный принцип. Указанное противоречие представляет собой лишь общее описание по отношению к тем механизмам, которые составляют содержание процесса, проявляющегося в форме внутренней противоречивости единиц психологического анализа: подобно тому, как данная противоречивость выступает в качестве сущности, а значит и объяснения, процесса развития единиц психологического анализа, она сама, став объяснением, может и должна получить свое собственное объяснение посредством раскрытия тех процессов, по отношению к которым она выступает в форме описания, явления.

Единица (как понятие) является частью теории. Поэтому непосредственные причины развития единиц анализа можно обнаружить, исследуя развитие конкретной научной теории. При этом главное состоит в том, что ход исследования развития единиц анализа не определяется истинностью или ложностью конкретно-психологической интерпретации соответствующего понятия автором теории. В центре внимания должна находиться логика развития психологических понятий – то, как развивается понятие, обозначающее единицу анализа в той или иной теории, а не то, как развивается конкретно-психологическое содержание, обозначаемое данным понятием, с точки зрения автора теории.

В 1919 г. В,Шкловский писал: «Я занимаюсь в теории литературы исследованием внутренних законов его. Если провести заводскую параллель, то я интересуюсь не положением мирового хлопчатобумажного рынка, не политикой трестов, а только номерами пряжи и способами ее ткать.» (Шкловский, 1983, с. 8) Шкловского ругали (см.: Мукаржовский, 1975; Конрад, 1975а, б) за якобы предпринятый им отрыв литературного произведения от социальной действительности. В ответ Шкловский ворчал: вы сами занимаетесь не литературой, а грамматикой (см.: Шкловский, 1983, с. 125). Критики считали, что сама по себе литература не может быть исследована как самостоятельное целое. Критики Шкловского забывали, что социальное окружение, в котором только и может развиваться литература, не привносит в нее законы развития, а опосредует эти законы. Это значит, что литература развивается по своим особым внутренним законам, хотя в них и должны каким-то образом проявляться социальные закономерности.

Эту идею понял и принял Выготский, следующим образом представив соотношение движущих сил психологического кризиса: «Мы остановимся, – писал он, – лишь на движущих силах, лежащих внутри нашей науки, оставляя все другие в стороне. Мы имеем право так сделать, потому что внешние – социальные и идейные – причины и явления представлены так или иначе, в конечном счете, силами внутри науки и действуют в виде этих последних. Поэтому наше намерение есть анализ ближайших причин, лежащих в науке, и отказ от более глубокого анализа» (Выготский, 1968, с. 386–387).

«Развитие научных идей, – пишет Л.С.Выготский, – совершается диалектически. Противоположные точки зрения на один и тот же предмет сменяют друг друга в процессе развития научного знания, и новая теория часто является не прямым продолжением предшествующей, а ее диалектическим отрицанием. Она включает в себя все положительные достижения своей предшественницы, выдержавшие историческую проверку, но сама в построениях и выводах стремится выйти за ее пределы и захватить новые и более глубокие слои явлений.» (Выготский, 1982а, с. 210) Если разделить причины, под влиянием которых происходит развитие теории, на внешние и внутренние, то можно сказать, что такие детерминанты, как развитие объекта, субъективное представление автора о необходимости введения и содержательного преобразования единиц, относятся к внешним факторам развития теории, наряду с потребностями других наук, форм общественного сознания, общественно-исторической практики, новыми фактами, не поддающимися объяснению с точки зрения существующей теории. Наша задача состоит в другом – в исследовании внутренних причин развития теории, под которыми понимаются «противоречия в самой теории или проблемы, связанные с внутренней логикой развития теоретической системы данной отрасли знания, обусловленные выполнением ею своих функций» (Выготский, 1982а, с. 176).

В психологической литературе часто встречается термин «единица анализа», и это закономерно, поскольку «осознанное выделение единицы анализа – признак методологической зрелости того или иного направления в науке и начало систематического построения теории» (Зинченко и Смирнов, 1983, с. 83). Более того, выделение единицы анализа «всегда стояло в центре теоретической работы психологов разных направлений, и по избранной ими единице можно было судить о существе развиваемой ими теории» (Анцыферова, 1969, с. 61). Действительно, каждый исследователь неизбежно сталкивается с необходимостью сопоставления полученных им результатов с существующей системой психологических знаний. Но такое сопоставление возможно лишь в том случае, если имеется некоторая единичная «величина», позволяющая соизмерять между собой экспериментальные данные и теоретические конструкты. Такая единица часто бывает не эксплицирована, но от этого не уменьшается ее роль в процессе психологического познания. Поэтому вопрос о положении единиц анализа в структуре психологии представляет интерес не только с точки зрения истории психологической науки, но и как одно из центральных звеньев системы научной методологии: исследование единиц актуально не только потому, что с их помощью можно проследить процесс развития психологической теории, но также и потому, что единица аккумулирует в себе теоретические взгляды ученого и в силу этого является важным фактором, определяющим построение теории.

В то же время имеется очень немного работ, в которых единицы анализа выступали бы как предмет методологического исследования. В результате нечетко определяются гносеологический и онтологический аспекты выделяемых единиц. Смешение же гносеологического и онтологического аспектов в корне противоречит методологии научной психологии. Невыясненным остается статус единиц в системе психологической науки, а понятие «единица психологического анализа» не имеет своего четкого определения.

Таким образом, представляется актуальным проведение специальных исследований, в которых было бы выявлено содержание и место единиц анализа в структуре психологического знания.