Марна молчала, а потом сказала:

— Дочь, ты никогда не была послушной. У тебя была своя воля, ты задавала вопросы, а не слушала, смотрела за Стену, а не работала в ней. Тамен и остальные боятся, что ты покончишь, как твоя мать.

— Мать? — Калвин знала лишь, что ее мать умерла от лихорадки зимой, когда Калвин была маленькой.

— Калида, твоя мать, была похожа на тебя, дикая и неугомонная, смотрела за Стену. Она ходила туда, куда любишь ходить ты, Калвин, на вершину западной башни, и смотреть на леса, мечтая.

Калвин вдохнула. Она думала, западная башня была ее тайным местом, и никто не знал, что она ходила туда. Но Марна еще говорила:

— Когда твоя мать была чуть старше тебя, когда стала жрицей, она покинула нас. Бежала из Антариса. Я не знаю, как она пересекла Стену. Она просто пропала. Мы горевали, о, горевали много лет. А потом, к концу зимы, мы услышали, как торговцы бьют в гонг, сообщая о прибытии. Кто-то думал, это ветер, или дерево упало на гонг, а другие хотели посмотреть. И мы пошли по снегу, спели чары отмены. Когда Стена открылась, там стояла Калида с малышкой на руках.

— Со мной? — прошептала Калвин.

Марна кивнула.

— Это была ты. Она все силы отдала, чтобы принести тебя к нам. Богиня забрала ее той ночью. Мы поклялись, что вырастим тебя как жрицу, сохраним среди нас. Но, как только ты смогла ходить, ты стала лазать на деревья в саду, бегать за козами вместо уроков. Порой мы не верили в тебя, Калвин. Думали, что тебе лучше быть ученицей Урски в лазарете, учить травы и исцеление.

Калвин улыбнулась.

— Мне было скучно, — призналась она.

— Да. Ты была неугомоннее обычного. Мы посоветовались, и старая Дамир сказала отдать тебя ей, помогать с пчелами. Может, на свежем воздухе с пением пчел она станет спокойнее. И ты была счастливее среди ульев.

Калвин не знала, что сказать. Так и было, она была счастливее теперь, чем когда ей говорили молчать у Урски. Но энергия, о которой говорила Марна, все еще была в ней. Она молчала, ощущая ладонь Высшей жрицы на голове, как ладонь чужака была на ее плече днем.

— Матушка, что будет с чужаком?

— Урска говорит, он может не выжить, — Марна вздохнула. — Бедняга. Ты правильно привела его сюда, хоть он и колдун, — она убрала руку с головы Калвин. — Иди спать, кроха. Ты устала.

Но, покинув комнату, Калвин отметила, что устала Марна. А ей нужно было многое обдумать, так что уснуть она вряд ли смогла бы.

На следующий день она послушно пошла к Стене во второй раз, все еще уставшая от прошлого дня. Было сложно отдавать чарам все внимание. Разум был полон картинок: ее мать в снегу с ребенком на руках, строгий взгляд Тамен, дикие серо-зеленые глаза чужака, когда он отползал. Но она снова и снова ходила вдоль сияющей Стены, думала о матери, как девочке, лазающей на западную башню и глядящую на леса с тоской. Она мечтала увидеть океан, как Калвин?

«Она была смелее меня. Она не только мечтала», — куда она ушла и что повидала? Как пересекла Стену? Калвин всегда думала, что родилась в Антарисе. Но ее отец был чужаком, и она родилась там! Теперь она понимала взгляды старших жриц.

Калвин запнулась и вспомнила о чарах и работе Богини. Она прошла место, где нашла чужака, Стена тянулась в стороны, скользкая и целая, гладкая, как яйцо. Он не оставил следов. Она старалась представить его летящим как птица. Колдуны так путешествовали? Он летел над морями и долинами, горами прочь от островов или Меритурос?

Она послушно, но без радости закончила ритуал. Ее часть Стены закончилась у реки, распухшей от весенних ручьев, а потом она повернулась и пошла к поселениям. Если она поспешит, то успеет к ульям до того, как колокола созовут сестер на ужин.

— Калвин! Где ты была? Урска искала тебя весь день. Она хочет, чтобы ты принесла желе в лазарет.

Калвин вытерла рот и слезла с длинной скамейки. Она так устала, что чуть не уснула над миской. Она хотела забраться в кровать, закрыться одеялом с головой. Но все, что касалось ульев, было ее ответственностью. Пчелы давали сестрам воск для свечей и полирования, мед для выпечки и многое для исцеления: желе королевы, мед и клей, которым пчелы скрепляли ульи от дождя и ветра, даже яд с их жал. Все требовалось лазарету. Немного меда на порезе помогало заживлению, жала помогали от болей в суставах у стариков в холодную погоду. Калвин брала новеньких помочь с ульями, но пасека была ее хозяйством, и никто не знал, где она хранила драгоценные запасы желе королевы.

Она пришла в лазарет с горшочком бежевого вещества в руке, и Урска прибежала к ней. Она была пухлой шумной низкой женщиной, и когда они сидели тут днями зимой, она сводила Калвин с ума своим нервным поведением. Все ошибки и не такой шаг заставляли Урску заламывать руки и вопить. Но когда она была с кем-то больным или раненым. Урска становилась тихой и доброй, и никто среди сестер не знал столько, сколько она об исцелении и травах. Теперь Калвин не училась у нее и была рада ее видеть, была рада лазарету с его знакомыми запахами, рядами горшков и склянок, ящиков и букетиков сушеных трав под крышей.

— Дитя, я тебя весь день искала! Как могла, не выходя из комнат. Я посылала гонцов во все стороны, но они тебя не нашли. Она на пасеке? Нет! Она где-то на уроке? О, нет, ее не видно! Может, делает свечи? Хотя не сезон, но у Калвин все иначе, ты же упрямая. Но они сказали, что ты пропала, ушла в свое укрытие, убежала рыбачить, это точно.

— Я не рыбачила! — возмутилась Калвин.

— Ах, не важно. Надеюсь, улов был хорошим! — Урска подмигнула и забрала горшочек из руки Калвин, ушла, не дав той возразить. В этом Урска раздражала, как только она что-то придумала, переубедить ее нельзя было.

Калвин прошла за ней в другой конец лазарета, смотрела, как она зачерпывает ложкой немного желе и размешивает в миске с едой.

— Чужаку стало лучше?

— Ах, бедный, — Урска покачала головой. — Я сделала, что могла с его ногой, но кости разбиты. Он будет хромать всю жизнь. И с разумом что-то не так. Он вздрагивает от любого шума, уверен, что мы ему навредим. Никто к нему не может подойти, когда он не спит! — она склонилась к уху Калвин и прошептала, хотя услышать было больше некому. — Ты знаешь, что он — колдун?

Калвин кивнула.

— Тамен хотела связать его, но я сказала, что моего пациента не тронут, пока я в лазарете! Он болен, колдун он или нет. И он слишком устал, чтобы вредить, его тело и разум истощены. Может, желе ему поможет, оно спасает от проблем с головой. Помнишь, как я тебя учила этому, Калвин? Хорошо для смятения в голове.

Чужак лежал в дальней палате, белой комнату с окошком с видом на сад, где Урска выращивала травы. Он был бледнее обычного, лежал на подушках с закрытыми глазами и повязкой на голове.

— Хорошо, что он спит, — прошептала Урска. — Сон — лучший целитель.

Но тут чужак открыл глаза.

— Тише, тише, — сказала сразу Урска, таким тоном она говорила с испуганными детьми. — Я принесла тебе угощение.

— Назад, женщина! — закричал чужак, приподнялся и замахнулся на них рукой. Его глаза впервые казались ясными. Его узкое лицо было голодным и настороженным, как у сокола. — Я тебя знаю, — медленно сказал он, неуверенно глядя на Калвин.

— Я тебя нашла.

Он нахмурился, а потом его лицо прояснилось.

— Да. Помню, — он отклонился на подушки. — Можешь зайти. Но та останется снаружи.

— Тарис! — воскликнула Урска. — Помыкает нами, как император Меритуроса!

— Меритурос? Тут меритурианцы? — быстро спросил он.

— Нет, ты в Антарисе, — сказала Калвин. Она взяла миску и ложку у Урски и протянула ему. — Ты голоден?

Он водил ложкой с подозрением по каше, начал есть робко, продолжил с голодом. Урска смотрела с порога, радостно сцепила ладони.

— Молодец! Ах, если я мешаю, я пойду. Пора зажигать лампы! — она поспешила в полумраке прочь.

Чужак смотрел ей вслед.

— Она выглядит безобидно, — сказал он под нос.

— Она помогла тебе! Она перевязала раны, вправила ногу и накормила тебя. Нужно благодарить ее, а не приказывать, — сказала Калвин.