Можно изменить себя, можно изменить жизнь, а можно ничего не делать, но всё изменится – вне зависимости от твоего желания.

Маша вернулась домой после занятий, мечтая только об одном – выспаться! Открыла двери и на несколько секунд остолбенела.

Семейство, у которого она снимала комнату, встречало её полным составом, включая кошек, собаку и бабулю. Люди, с которыми она провела под одной крышей почти три года, превратились в озверелую толпу. Волна густой и липкой, как повидло, ненависти обрушилась со всех сторон.

– Шлюха! Проститутка! Сифилитичка! Убирайся! Не смей ни к чему прикасаться! Пошла вон!

– Что случилось? – попыталась выяснить она.

– И тебе хватает наглости спрашивать? – кричала, брызгая слюной, хозяйка квартиры. Белобрысые кудряшки на её голове от злости приплясывали.

– Не трогай ничего руками! – визгливо подхватила её мать, – заразы твоей нам только не хватало!

– Без справки в дом не заходи и ни к чему не прикасайся! – басил хозяин.

– Но у меня же заплачено вперёд, – попыталась добиться справедливости Маша, – вы не можете меня выгнать!

Но её попытки воззвать к здравому смыслу утонули в волнах брани. Попробовала потребовать назад деньги. Это привело к тому, что на лицах взрослых не осталось ничего человеческого. Ярость их была так сильна, что казалась карикатурной.

От воплей заложило уши, но не успела она обрадоваться, что перестала слышать – накатила дурнота. Сквозь болотно-зелёные сумерки – в них вдруг провалился окружающий мир – она разглядела жадное любопытство на лицах детей, испуганно поджатые уши собаки и враждебность в глазах бабули, что сверкали из туманной глубины очков. Несколько безумных минут – и её выставили на улицу, не позволив даже собрать вещи.

Гремя замками, как дворовой пёс цепью, дверь захлопнулась перед её носом в последний раз. Пытаясь остановить, бешено вращающийся мир, Маша задержалась на площадке. Но подгоняемая руганью тех, кто не мог терпеть подобную тварь даже в подъезде, вынуждена была спускаться, хоть и шаталась, как пьяная.

Шаг вниз, и жизнь, увлекаемая невидимой силой притяжения, покатилась под откос. Сначала медленно, пытаясь остановить падение, но что может противопоставить горчичное зёрнышко великой силе, толкающей в бездну?

Стылый мартовский вечер принял Машу в неласковые объятия. Солнце склонилось к горизонту, разукрашивая его пылающими оттенками золота. Лёгкая куртка и лаковые ботильоны, купленные, потому что показались красивыми, оказались слабой защитой от весеннего морозца.

Спасаясь от холода, Маша отправилась к подруге, что жила неподалёку. По дороге пыталась понять, что случилось, и придумать, как жить, но не получалось.

Добралась быстро, но поговорить не удалось. Открыв дверь, подружка сразу убежала, оставив Машу наедине со своей матерью. Некоторое время они сидели на кухне. Маша отвечала на ничего не значащие вопросы, сквозь которые, как рисунок на заиндевевшем стекле, проступало вежливое, но вполне отчётливое нежелание её видеть.

Прощаясь, Маша улыбалась, как заведённая. Мышцы на её лице шевелились, синхронно с движениями лиц провожающих, как будто зажили собственной жизнью. Эта новая способность вызвала слабое удивление, впрочем, оно быстро растаяло.

Выйдя из подъезда, долго стояла под окнами, не решаясь уйти. Застыла, словно булыжник, балансирующий на краю пропасти. Всё больше погружаясь в тупое, равнодушное оцепенение, смотрела на небо, на котором вспыхивали первые звёзды.

Позвонила своему парню, и не удивилась, когда его мама отказалась пригласить его к телефону, а попытки дозвониться напрямую закончились сухим приговором: «Абонент временно недоступен».

Вопросов не осталось, и даже холод перестал досаждать. Из ступора её вывел звук открывающегося замка и знакомый собачий лай. Поняв, что та, кого она считала подругой, сейчас выйдет из подъезда, рванулась прочь.

Очнулась на автобусной остановке. Сотни раз ходила мимо, не замечая. Покрытые рекламой и надписями стены, грязная лавка под закопченным козырьком стали последним прибежищем. Звонить и искать помощь, рискуя нарваться на пренебрежение или ругань, не было желания.

И, вообще, никаких желаний не осталось. Хотелось уснуть и забыть. Мельтешащие туда-сюда люди, вспышки света, обрывки музыки казались кусочками фантастического сна.

Заснуть помешал долговязый парнишка. Настойчиво и продолжительно тряс её за плечо, задавая вопросы – их смысл не доходил до Машиного сознания.

Свет фонаря раскрасил его лицо мертвенно-бледными оттенками, оставив только черноту глаз, на их фоне отчётливо выделялось золотистое сияние ресниц. Короткий бобрик волос отливал медью, а торчащие уши придавали озабоченному лицу настолько нелепо-комичный вид, что Маша рассмеялась.

Парень сразу убрал руку и отодвинулся на шаг, позволив ей более подробно рассмотреть тощую фигуру, запакованную в узкие джинсы и короткую кожаную куртку.

– Ты что, обкуренная? – сурово спросил он, насупив почти белые брови.

Не найдя сил ответить, Маша просто покачала головой.

– Тебя как зовут?

Ещё недавно Маша ни за что не сказала бы постороннему человеку своего имени, но привычные ориентиры рухнули, ответила – шёпотом, потому что горло перехватило.

– Маша.

– Пойдём, поговорим, – кивнул он в сторону стоящего неподалёку чёрного автомобиля, в тонированных стёклах которого, казалось, скопился весь уличный мрак.

«Вот так люди и пропадают», – подумала она, шагая вслед за парнем.

Машина встретила мраком, разбавленным светом приборной панели, запахом хвои и теплом. После уличного шума, грязи и холода попасть сюда показалось блаженством. Поэтому она молча сидела, наслаждаясь теплом.

Парнишка, который привёл её, уселся на заднее сиденье с другой стороны и уткнулся в телефон. А водила, немолодой сильно сутулящийся мужик, пристально изучал её свозь зеркало заднего вида, словно сомневался в правильности приглашения.

– Привет! – задумчиво протянул он.

– Привет, – поздоровалась Маша и постаралась улыбнуться в ответ, но не получилось, от его остро-колючего взгляда улыбка никак могла удержаться на лице.

– Ты ей объяснял чего-нибудь? – спросил водитель у парнишки

– А что я могу объяснить? – окрысился тот, – поехали к Тане, она сама расскажет.

– Едем? – поинтересовался водила у Маши.

Она согласно кивнула, готовая ехать куда угодно, лишь бы не гнали из тепла.

Машина сразу же плавно тронулась, увозя в неизвестность. Волноваться не осталось сил. Убаюканная движением, Маша почти сразу задремала. Негромко бубнило радио, мелькали по лицу тени, создавая уютный фон.

Она так и не смогла заставить себя окончательно проснуться, даже когда её вытащили из салона и повели в темноту, где позволили упасть на что-то невероятно мягкое и отключиться. По пути попалась женщина в пушистом халатике.

– Вы кого приволокли? – сердито фыркнула она.

– Кого-кого? За кем отправила, того и привезли, – недовольно звенел голос парнишки.

– Она что – обдолбанная?

– Тань, ну ты что? – Маша различила тягучие интонации водилы. – Нормальная она, только устала. Сказала, что не спала двое суток, вот и отрубилась. Пусть отдохнёт девочка, потом с ней всё обсудишь.

– Никуда вас отправить нельзя!.. – последнее, что услышала Маша, погружаясь в блаженную тьму.

Из мрака выпрыгнула серо-зелёная, похожая на ящерицу, тень и вцепилась Маше в живот. Маша дёрнулась, попыталась оторвать её от себя и проснулась.

Ужасно хотелось есть. Тело затекло, швы от белья врезались в кожу, тяжёлые одеяла мешали дышать.

Огляделась. Дешёвые обои в цветочек, розовые неровно подшитые занавески. Напротив – такая же, как под ней, пружинная кровать, аккуратно застеленная видавшим виды китайским пледом. Два не слишком презентабельных ложа жались к углам по обе стороны от окна, противоположную от Маши стену закрывал линялый ковёр. Два старых фанерных шкафа строгими надсмотрщиками нависали над постелями, демонстрируя украшенные разноцветными наклейками задние стенки. На подоконнике одиноко торчала искусственная новогодняя ёлочка без игрушек. Больше всего Машу удивило отсутствие штор или хотя бы занавесок.