- А ещё ты говорил: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Меня уже Рива обвинила в том, что я тебя бросаю.
- Кстати, «Маленького принца» можешь забрать себе. Никогда не любил эту книгу, - он повернулся к Берте, легонько взял её за плечи. – А у Ривы вместо мозгов… солома, - на язык явно просилось более крепкое словечко. – И вместо языка – помело. Ты её больше слушай! …У тебя свой путь. Вот и ступай по нему. У каждого в это мире своя дорога. Наши с тобой дороги случайно пересеклись – что ж, остаётся только благословить ту случайность, которая нам с тобой подарила этот год. Теперь пришло время этим дорогам разойтись. Всему на свете свой срок. Живи – только непременно счастливо. А я… ну, я же всё понимаю.
Берта улыбнулась. Вот за что она любила всю эту странную компанию оборотней – всю целиком и каждого по отдельности – это за то, что здесь никому не надо было ничего объяснять. Тут все всё понимали и так. Раньше она думала, что это качество присуще только одной человеческой особи, а именно – Ремусу Люпину. Но оказалось, что умение чувствовать человека – это отличительная черта всех оборотней. Иногда без такого умения просто не выжить.
Берта, скользнув рукой по рукаву рубашки Криса, крепко сжала его ладонь в своей.
- Прощай, Крис.
Он повернулся к ней, взял её свободной рукой за подбородок.
- Ты что загрустила, Помненка? – не улыбается, а в глазах всё равно смешинки.
Помненка… Да, этого ласкового словечка ей тоже будет не хватать. Крис называл её так с их первого лета. Наверное, самого счастливого для Берты. Они тогда на этой поляне с незабудками почти что жили. Даже ночевать иногда оставались. В честь этого простенького голубого цветочка Берта и получила от Криса своё прозвище – «незабудка» по-чешски звучала именно так.
Крис погладил её по щеке.
- Как будто навсегда расстаёмся. Ты ведь в Лондоне остаёшься?
Берта нахмурилась.
- Да по правде говоря, ещё и не знаю… – как же это она у Ремуса спросить не удосужилась, где находится это его хвалёное убежище?!
- Да уж, любовь – это страшная сила, - хмыкнул Крис. - Но ты всё равно, в гости-то заходи. И своего приводи. Любопытно было бы на него посмотреть. Может, понятно станет, в кого ты такая в полнолуние…
- А какая я в полнолуние? – Берта никогда об этом не спрашивала, ей попросту было неинтересно.
- Красивая, - коротко ответил Крис. Потом, видимо решив, что в таком случае ответ надо давать более развёрнутый, уточнил: - Самая красивая.
- Что, красивей Элки? – чуть-чуть улыбаясь, насмешливо глянула на него Берта.
- Угу, - убеждённо кивнул Крис. – Знаешь, этот серебристый оттенок шерсти тебе очень идёт…
Оба рассмеялись, и потом ещё долго, возвращаясь сквозь те же дебри к домику, Берта слышала за спиной его отрывистый, не очень человеческий смех.
========== Глава 2. ==========
Год этот для Берты с самого начала выдался очень недобрым.
…Зимой слегла Дара – да так слегла, что, казалось, и не встанет больше.
Толкового зельевара в стае не было – да и откуда бы ему там взяться? – так что эту почётную обязанность пришлось взять на себя Берте. Чего-чего только не перепробовала она, чтобы вылечить Дару! (Хорошо хоть догадалась летом побродить по лесу, пособирать разных травок).
А Даре-то зелья уже были, как мёртвому припарки. Она и не ела уже – только воду тянула из гнутой металлической ложки. А так – просто лежала, неподвижная. Белые косы, будто покрытые нетающим инеем; незрячие глаза, запертые усталыми потемневшими веками.
Берта целыми днями просиживала у Дары в лачуге. Смотрела. Есть в смерти своё очарование… Пергаментно-сухая кожа начинает отсвечивать свечным воском, морщины становятся барельефами. И сквозь лицо проступает – лик.
…Место, где жила Дара, даже лачугой не назовёшь. Скорее, это большая стылая нора: пробираться в неё приходилось чуть ли не ползком, а внутри можно было только лежать или сидеть. Что они и делали – Дара лежала на тощей подстилке, укрытая каким-то тряпьём, а Берта сидела на земляном полу, почти касаясь макушкой низкого земляного потолка, с которого свисали клочья седой паутины. Присматривала за больной, ухаживала. Опыт медсестры, привезённый из среднеазиатского госпиталя, оказался как нельзя кстати.
В уголке тускло светила мигающим светом коптилка. Дни были перепутаны с ночами. Сутки заканчивались тогда, когда в землянку заглядывал кто-то из ребят, чтобы ненадолго сменить Берту. Обычно молчали, вздыхали только да качали головами. Берта и сама знала, что больше ничего уже не светит, да вот сидела тут всё-таки…
К зиме почти получилось восстановиться. Раны заживали медленно, но болеть – редко болели. В сырую погоду разве что. А магия потихоньку восстанавливалась – щедрым донором был лес. Берте уже снова стала даваться кошачья анимагическая форма. Лечить-то пока, конечно, ещё не получалось, но вот разобраться, в чём тут дело, Берта теперь могла.
…Оборотни только назывались что стая, а на самом-то деле жили каждый сам по себе и сходились вместе только в полнолуние. Крис с Бертой жили у оврага, Эрик поселился в шалаше вниз по речке, Рива ещё ниже (у неё дом самый чудной был – просторный сарай среди ветвей огромного столетнего вяза. Как только она его туда взгромоздила?). Каин и Авель жили аж на другом краю леса – возле старой заброшенной штольни. Там у них стояла вполне приличная изба. Что самое главное – с печкой. У братьев дома Берта и варила зимой лекарственные зелья, а потом носила их Даре через весь лес в кастрюльке, завёрнутой в тёплые тряпки.
У Криса печки не было – настоящую устроить негде, а абы как делать оборотень не стал – боялся пожара. Решать вопрос с отоплением помогали те, кто колдовать умел. Приходили Эрик или Рива и ставили какие-то заклинания. Какие именно Берта не уточняла. Тепло – и ладно.
Элка жила в чаще. Её каменный домик стоял как раз среди самой Тёмной Топи. Из местных туда никто не совался – уж больно нехорошая слава шла об этом болоте. Да и, по совести сказать, нечего там было делать: расти там, кроме камыша, - ни черта не росло, а уж зверьё лесное те места и вовсе стороной обходило.
Сама Элка у своих появлялась нередко. Зима в лесу – недоброе время. Лесные тропы снегом так заметает – порой раз десять по колено увязнешь, пока дойдёшь, куда нужно. Опять же – холод, бескормица. Жили тем, что с лета запасли, да что мужчины с охоты принесут. Ну, Рива ещё иной раз чего в городе стянет. Так ведь надо проследить, чтобы всем хватило, и никто не бедствовал. А ежели несчастье какое? Каких только бед зимой не случается! Так что Элку дома почти и не застать было.
О том, что Дара захворала, так и выяснили. Никто и не удивился особо. Магия магией, а годы-то берут своё. Но когда прошёл слух, что старухе совсем худо, Берта попросила Криса отвести её к Даре. Сила ведьминская постепенно оживала в Берте. О чём-то говорить было, конечно, рано. Но попробовать-то можно!
Одним своим волчьим чутьём Берта ощутила, что магия здесь будет покруче, чем вся та, которую она видела прежде. И магия эта принадлежала Даре. Берта и так уже знала, что Хромая – очень сильная колдунья. И всё дело выглядело так, будто Дара сама наложила на себя тяжёлое заклятье. Но зачем?
Берта помнила, как, закрыв глаза, снова и снова проводила ладонями, кончиками пальцев вдоль худого, измученного непонятной хворью тела старухи. Как чувствовала её боль. И точкой отсчёта этой боли была та самая повреждённая нога, на которую Дара хромала. На безобидный вопрос, отчего с нею приключилась эта хромота, последовал такой жуткий ответ, что лучше бы Берте и не спрашивать…
…Дара Фальк действительно была родом из Ирландии. А надо сказать, что, по сравнению с Ирландией, Британия для вервольфов – просто рай земной. На зелёном острове вервольфы были объявлены вне закона – здесь и магические, и магловские власти оказались единодушны. Так было и теперь. А уж во времена юности Дары такие вещи, как снятие кожи с живого человека, заподозренного в ликантропии, считались обычным делом. (Существовало поверье, будто днём оборотни носят волчью шкуру наизнанку).
