Дышала Берта всё ещё тяжело, но, по крайней мере, стояла спокойно. И глаза у неё бегать перестали. Напротив, девушка прямо и насмешливо взглянула в лицо Ремусу. И во взгляде у неё ясно полыхнули золотые волчьи искорки.

- А что такого между нами было, Люпин? Растление несовершеннолетней, халатность в применении Волчьего противоядия, причинение тяжких телесных повреждений, умышленное заражение ликантропией. Добавь к этому нелегальное преподавание в Школе Чародейства и Волшебства – и тебе жизни не хватит, чтобы за всё это отсидеть. У тебя ещё остались ко мне вопросы?

Да уж, убийственную логику Берты Лихт Ремус Люпин успел изучить в совершенстве.

- Остались. Где ты живёшь?

Берта отвела глаза.

- Это тебя не касается.

- Значит, на улице, - заключил Люпин.

- Не твоё дело!

- О-о, - протянул Ремус, - стало быть, идти тебе некуда совсем. И ты мне предлагаешь отпустить тебя на все четыре стороны? Да за кого ты меня принимаешь?

Берта нервно дёрнула плечом и отвернулась – с таким видом, что никаких сомнений по поводу собственной идентификации у Люпина не возникло.

- Берта… – он осторожно положил ладони ей на плечи и…мгновенно позабыл всё, что хотел сказать. Потому что видеть, ощущать её так близко, после того, как уже отчаялся, потерял надежду, готов уже был к тому, что никогда больше… Хоть и запрещал себе об этом думать, но накатывала порой такая тоска – хоть волком вой, хоть плачь-оплакивай… Самое жестокое слово - «никогда».

А Берта пахла сладко, как прежде… С болью и стыдом он подумал, что ещё роднее ему теперь стал её запах. Ни на минуту не меркнущая память снова обретала плоть – хрупких напряжённых плеч под руками, тяжёлых кос, которые так хотелось расплести – как когда-то… Нежной разгорячённой кожи у глухого ворота платья – к которой вот прикоснуться бы губами, хоть раз, хоть бы и ценою собственной жизни…

- Что? – упрямый непреклонно-ясный взгляд.

Люпин сверху вниз провёл ладонями по её рукам – по шершавой ткани коротких рукавов, по твёрдым косточкам у сгиба локтя, до узких кистей, до кончиков длинных тонких пальцев… Смотрел, запоминая. Грудь её ровно вздымалась в такт дыханию – маленькая, едва выступающая под тканью платья. Вряд ли и лифчик на ней есть… Чёрт! Прикоснуться бы, по-настоящему прикоснуться, без всякого стыда… Потому что – какой между ними может быть стыд?..

…Поймать бы этот вздох с её губ, навсегда удержать бы!..

Вместо ответа – притянул её к себе, обнял, будто отбирая у целого мира. А сам – сам он уже давно был отобран ею, забран в вечное пользование…

И Берта – поняла это. Не рванулась прочь, а прильнула ближе, всем телом, всем трепетом, каждым ударом сердца.

- Мой… – не шёпот, а шелест.

Люпин почувствовал, что его с наслаждением обнюхивают.

…Внезапная темнота – и небо, с треском разорванное грозой. Откуда что взялось? Месяц – ни капли, а теперь не дождь, а целый ливень!

Сырая кирпичная стена, к которой оба прижались, прячась под край двускатной крыши. Из-за шума воды слов не слышно – но сейчас всего вернее поцелуи.

Я люблю сладкое дыхание твоего рта,

Я каждый день восторгаюсь твоей красотой.

Моё желание – слышать твой прекрасный голос,

Звучащий словно шелест северного ветра.

Молодость возвращается ко мне от любви к тебе,

Дай мне твои руки, что держат твой дух,

Чтобы я мог принять его и жить им.

Одна только безмолвная дуэль взглядов:

«Не уходи!»

«Не отпускай!»

Дождь кончился так же неожиданно, как начался. Они вышли из своего временного убежища на площадь. Хлынувший с неба яркий солнечный свет, отразившийся от мокрого асфальта сотнями разноцветных огоньков, ослепил Берту, так что она не сразу разглядела невысокую фигурку в жёлтом плаще. Та же её заметила и даже было помахала, но резко опустила руку, увидев, что Берта не одна.

- Это что ещё за… – проговорила Рива, когда Берта и Ремус подошли поближе. – А-а, - протянула Рыжая, принюхиваясь и меряя Рема с ног до головы подозрительным взглядом, - так вот ты какой! Ну, что ж, моё почтение!

- И вам не хворать, - в тон ей отозвался Ремус, с любопытством поглядывая на женщину.

Рива взяла Берту под локоток и отвела в сторону.

- Твой? – поинтересовалась Рыжая, скосив на Люпина карий глаз.

Так как-то потеплело у Берты в груди от одного этого слова.

- Мой, - почти с гордостью ответила она. – Нравится?

- Не-а, - сдвинулись светлые брови. – Больно уж неказистый. Чем уж он тебя прельстил, что ты к нему уйти собираешься…

- А, может, ещё и не собираюсь! – весело перебила её Берта.

- Да ладно заливать-то! – Рива поморщилась. – Вон как глазёнки-то у тебя разгорелись, того и гляди, в моём плаще дырку прожжёшь… А вообще – как знаешь. Только Криса жалко.

- О, кстати, до леса меня не добросишь? Мне вещи забрать надо.

- «Меня», «мне»… Ты о других когда-нибудь думаешь? – Рива явно злилась. – Кстати, как там дружок твой? – она кивнула на дом №15, выкрашенный весёлой жёлтой краской.

- Он умер, - коротко сказала Берта.

- И? – Рива ждала продолжения.

И так лучше.

Ремус согласился её подождать, правда, взяв с Берты слово непременно вернуться. «Я должна попрощаться», - это было единственное объяснение, которым она его удостоила.

…Когда они с Ривой трансгрессировали к порогу домика Криса, самого хозяина дома не оказалось. Рива тут же умчалась куда-то по своим делам, вид у неё был очень неодобрительный. Берта принялась собирать свои вещи.

В кармане её короткого коричневого платья лежали туго свёрнутые листки чуть пожелтевшей бумаги. Рисунки Энрике. Он всегда хорошо рисовал… Остальное его нехитрое барахлишко Берта так и оставила в каком-то мусорном баке – поношенная одежда, башмаки, всякие другие мелочи были ей ни к чему, а вот рисунки хотелось сохранить. Она даже не стала смотреть, что там. Она потом посмотрит, когда…когда сможет. Потом.

Она не солгала, говоря, что так лучше. Последнее время Энрике почти не приходил в себя. Даже магия, которую пыталась применить Берта для его исцеления, была здесь бессильна. Бамберг допустил роковую ошибку, накладывая Обливиэйт. И потому то, что Энрике больше нет – лучше, чем, если бы он продолжал свою жизнь растения, никого не узнавая, не радуясь, не печалясь… Так лучше.

Берта вздохнула и продолжила сбор вещей. Их тоже мало – её дорожный мешок по-прежнему выглядит полупустым. Ну, вот, в последний раз обвести глазами дом, где прожила почти год, дотронуться до обшарпанной тёплой деревянной стены, вдохнуть его запах… «Прощай!»

А теперь самое важное – Крис. Дома его нет, нет и поблизости, но на то и дано оборотню чутьё, чтобы вычислить друга или врага на расстоянии. Берта, абсолютно не напрягаясь, пошла по его следу.

Она наугад пробиралась сквозь лесные дебри. Берта уже знала, куда выйдет…

И – вот уже сейчас, за теми деревьями – светлое, радостное, непостижимое пространство голубого цвета. Поляна с незабудками. Маленький Космос посреди отдельно взятого леса.

Как всегда, удивляясь и радуясь этому чуду, Берта остановилась на краю поляны, обводя изумлённым взглядом залитое солнцем ярко-голубое пространство. По мелким цветам скользят тени бегущих по словно вымытому недавним дождём небу облаков, добавляя этому месту инфернальности.

…Эта автономная галактика не была так уж необитаема. Широкоплечий сутулый человек неподвижно стоял в нескольких шагах от Берты. Нарушить священную тишину поляны окриком показалось Берте кощунственным, и она преодолела эти несколько шагов и просто положила руку ему на плечо.

- Уходишь, - безжизненно произнёс Крис, и в голосе его не было вопросительных интонаций.

- Да, - коротко, жёстко, но иначе ведь никак нельзя. – Прости.

- Брось. Я же говорил, что предсказания Дары всегда сбываются, - он оскалился, и Берта подумала, что уже успела привыкнуть к этой его нечеловеческой улыбке.