Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Петьке стало действительно холодно, он проснулся. В лодку, наверное, через неудачно замазанную в днище большую дыру набралось порядком воды, она доползла до левого, свесившегося со скамейки сапога и проникла за голенище. Скрюченная нога задубела от холода. Петька сбросил сапог, размотал портянку. "Вот чертовщина! Надо такому присниться!.. Интересно, сколько времени?.." Он хотел натянуть сапог на босую ногу, но не успел. Только взглянул на донки и, как был с сапогом в руках, замер: леска правого удильника свободно трепыхалась под ветром; провиснув, она собралась за кормою кольцами. Петька охнул и бросился к удочкам. "Какая рыба подняла тяжеленный груз со дна?!" Петька испугался, нарисовав ее мысленно. Он проворно потянул леску. Вдруг Петька почувствовал мощный рывок рыбы, та ощутила засевший в нее крючок, ринулась вглубь. "Карп!! - заорал Петька. Попался! !" Он, не раздумывая, потащил к себе леску как мог быстро, лишь бы поскорее увидеть рыбину.

Капроновая леская выворачивалась, перепутывалась и в миг, когда Петька перехватывал ее левой рукой, со свистом рванулась и, впившись в палец, полоснула кожу. Петька бессознательно вскрикнул, инстинктивно сунул рассеченный палец в рот, с ужасом, широко открытыми глазами смотрел, как только что выбранный им из воды запас лески бесследно исчезает.

"Неуйдешь! Стой!!" - взвопил в Петьке рыбацкий азарт. Вспомнив, как Артем заарканил карпа, Петька бросился снимать якоря. Ему удалось вытащить якорную веревку только наполовину, как раздался скрежет - натянутая струною леска, опоясав, зацепилась за древко соседней донки, и оно как пружина качалось взад-вперед под мощными бросками рыбы. Петька не успел даже подумать, чтобы сбросить в воду ставшую явной помехой вторую донку пропадать снасти так пропадать, лишь бы рыбину спасти, - как леска пронзительно взвизгнула, лодка словно пошатнулась и раздался звонким жужжанием отдавшийся в Петьке громкий шипучий хлопок. Петька прыгнул к корме. В бездумном отчаянии с яростной злостью он тащил и тащил без сопротивления, свободно и легко, леску, не в силах поверить, что рыба, та особенная, долгож-данная, почти принадлежащая ему рыба, о которой он мечтал длинными зимними вече-рами, навсегда исчезла. Когда Петька увидел оборванный конец, он выронил леску, запла-кал беззвучно, жалобно, горемычно, так же тоскливо, по-животному, как плачут без слез кошки и собаки. Это была его рыба, больше, чем у самого Артема, больше всех рыб, которых только вылавливали в их реке, - Петька не сомневался в этом. Ведь только что, совсем недавно, он видел старого великана карпа во сне, как наяву. Петька не сомневался, что карп специально глотанул кашу и оборвал леску, чтобы наказать за одно желание поймать его и посмеяться над Петькой.

- Не стал бы я тебя есть, - жалобно зашептал Петька - Мне бы разок взглянуть на тебя да, может быть, подвести к берегу, чтобы увидели другие. Отпустил бы я тебя, непременно отпустил, - убеждал он сам себя.

От неутешного горя и обиды, кружась в глазах, танцевала река, берега будто надвигались на болтающуюся на якоре одинокую лодку и тут же расступались, словно специально открывая Петьке темнеющий сумеречной тенью загадочный омут. Петька внезапно почувствовал, что никогда ему больше не поймать вожделенной рыбы, и бессилие от этого, невозможность что-либо исправить заставляла зорче вглядываться во вращающуюся быстрыми водоворотами, как будто нет там ничего живого, глубину Артемова омута. "Не поверит никто, что здесь все еще живет карп, - думалось Петьке. - Скажут, брешет Кукин, приснилось ему". Он долго задумчиво смотрел в реку, потом окинул взглядом некрасивую, в смоляных заплатах, плоскодонку, и, горько, по-человечьи заплакав, бадейкой начал перебрасывать через борт просочившуюся через рассохшиеся доски воду. Вода звенела, радостно кричала, пела, голосисто переливаясь, словно ликовала от возвращения в реку. Петька прикрыл дно ведра случайно выловленным подлещиком и против течения, неторопливо подгребая, поплелся к причалу.

Видимо решив разузнать об успехе, как назло, на причал пришагал Женька Буряков.

- Не клевало, что ль? - Он ехидно усмехнулся. Чтобы не замараться в рыбьей слизи, двумя пальцами приподнял подлещика, опустил обратно в ведро. - Шелуха!

- Маловато сегодня, - несчастным голосом, будто оправдываясь, сказал Петька. Указал на перепутанные и порванные лески. - Карпа, правда, чуть-чуть не вытащил. Похлеще был карп, чем у Артема!

- Был карп да сплыл! Небось, коряга карпом почудилась, - фыркнул Женька. - Вот мы завтра кружками... А это... - Он пренебрежительно махнул и направился к своему катеру.

Петька тоскливо взглянул на улов и вдруг ощутил в себе непонятно откуда взявшуюся, после неудачи с поимкой карпа, недосланного утра и недоеденного завтрака, новую бодрую жизнерадостную силу. Представив, как Женька, перетрухнув, улепетывает от карпа, он насмешливо хмыкнул и громко, чтобы услышал Буряков, с издевкой процедил:

- Тю-ю-фяк!

Женька изумленно, будто ослышался, оглянулся, остолбенел от небывалого Петь-киного нахальства.

- Не Буряк, а тю-ю-фяк! - упрямо, глядя Женьке в лицо, повторил Петька. - На катере кружки гонять все равно что охотиться на танке.

- Вот как! - угрожающе надвинулся Женька, походя пнув тупым ботинком плоскодонку. - Завидки берут?!. На мышином гробу, конечно, далеко не уплывешь!..

- Чему завидовать?! Неужто твоей керосинке?! - неожиданно для Женьки спокойно, невозмутимо перенес оскорбление своему "гробу" Петька, заодно с достоинством поддев катер недруга. - Какие там кружки?! Чего брехать-то! Все знают, что вы с отцом сетями орудуете... Только молчат.

- А ты, значит, разговорчивый! - Женька, уверенный в физическом превосходстве, хлестко, с размахом опустил кулак. Гоготнул, когда Петька зажал разбитый нос. - Помойся, говорливый!.. - Он беззлобно сплюнул, отвернулся. Потопал к катеру уверенной, спокойной походкой, словно ничего не произошло.

Вдруг Петька оторвал руки от опухшего носа и, не обращая внимания на потоки крови, хлынувшие на рубашку, наскоком подлетел к Женьке.

- Тюфяк! - Ударил он легко, без раздумий, точно был намного сильнее Бурякова. А потом, когда его в немой ярости остервенело колошматил Женька, Петька уже не испытывал боли, ему было светло, радостно, по-дурацки весело, как будто он сполна успел одним ударом отомстить за унижение плохонькой, убогой плоскодонки, за непойманно-го, в которого никто никогда ни за что не поверит, карпа.

Устав молотить кулаками, Женька,, отдуваясь, напоследок обозвал Петьку "коно-патой рожей", отряхнулся, лениво, перевалочкой убрался к катеру. Петька лег на ласковую, легкую, по-весеннему зеленеющую траву, запрокинув голову, чтобы приостановить кровяную терпкую струю из носа, и, повторив само собой навязавшееся для Бурякова прозвище "тюфяк", улыбнулся пухлыми, размозженными губами, словно понял что-то такое большое, ценное, важное, что никому другому никогда не будет известно.

Через день поздним вечером к избе Кукиных подвалил Буряков-старший. Он затребовал на порог Петькиного отца. Долго доносились громкий угрожающий буряков-ский голос и мягкий, попискивающий во-робьино щебет хозяина дома. Отец возвратился в избу удрученный, потрепанный, еще меньше ростом, будто воробья ощипали.

- Зачем у Буряковских сетей постромки и поплавки срезал?! Больше всех тебе надо?! Теперь добра не жди! У Буряковых руки как оглобли.

Петька, лежащий на кровати, притворился, что спит и не слышит выбранки отца. Самое главное, что где-то в черных вязких глубинах реки спокойно плавают лещи, судаки, плотва, окуни, а в омуте сидит огромный карп. "Пусть все ловят карпа сколько хотят, - добродушно думал Петька, - и никогда не поймают... Счастье и зовется счастьем, потому что его ухватить нельзя, а если поймаешь, то будет то счастье совсем не настоящим большим счастьем, а так, пустячком, обычной удачей... Часто остается нам после нежданной, свалившейся на голову удачи, как от карпа, всего-навсего обглоданная косточка..."

4
{"b":"63112","o":1}