– Значит, вы согласны? – спросила Лукреция Немрод, загораясь надеждой.

Гора снова застыла в кресле.

– Ни в коем случае.

– Не объясните причину?

– Раз вы здесь, значит, уже предложили свой сюжет Тенардье и получили отказ. Не люблю Тенардье, она бескультурна и вульгарна. Заняла свое кресло благодаря интригам. Но в вашем случае она поступила правильно. Палеонтология – неважный сюжет. Никому нет дела до недостающего звена, что логично: прошлое больше никого не волнует. Люди платят за последние новости и слушают прогнозы погоды на следующую неделю. Будущее – вот что их занимает. Прошлое вышло из моды. Антиквары дружно банкротятся. Специалисты по родословным закрывают лавочку. Подержанные автомобили больше не продаются. Стариков, едва начавших покрываться морщинами, спешно прячут в хосписах. Ну, скажите, кому еще может быть интересно прошлое?

Под его взглядом ей становилось все более неуютно.

– Я скажу кому. Например, тем, кто испытывает проблемы с собственным прошлым. Кажется, я знаю, почему вы принимаете эту тему так близко к сердцу, мадемуазель.

Лукреция Немрод невольно отшатнулась.

– Вы ничего обо мне не знаете, – напомнила она ему.

Он продолжил по-прежнему тихо:

– Представьте, знаю. Достаточно за вами понаблюдать, послушать вас – и все становится понятно. Вы – сирота!

Она застыла на месте.

– Об этом свидетельствует уже ваш выбор выражений: «не бросайте меня», «собачонка без поводка». И завершающее свидетельство: возможно ли более нагруженное смыслом словосочетание при разговоре о недостающем звене, чем «отец наших отцов»?

Он чуть высунул голову из тени, и она увидела лысую макушку.

– Все дело в том, что вы вообразили, что, вычленив отца наших отцов, отца «всех» отцов, вы обретете по крайней мере одного определенного предка.

Она окаменела. Как можно произносить таким сладким голоском такие жестокие слова?

– Не люблю сироток. Они приставучие.

В этот раз он перегнул палку. Она больше не могла сдерживаться и занесла руку для пощечины, но он схватил ее за запястье и с силой оттолкнул ее узкую руку. От толчка она откинулась назад и опрокинулась на спину. Книги смягчили падение. Вскочив, она пригладила свою рыжую копну волос и выстрелила в темноту изумрудными глазами.

– Вы просто идиот, безмозглый дурак, жалкий м…к! – Задыхаясь, она продолжила: – Отвечу вам от имени всех оскорбленных сирот: вы сдохнете в вашей берлоге, вас не спасут свалка из книг и бесполезные хлесткие фразы!

И она выбежала на свет, со всей силы хлопнув железной дверью водокачки.

Когда гиена оказывается под низкой веткой большого дерева, на нее прыгает вся стая.

Теперь, когда у нее столько врагов, роли меняются. Охотник превращается в добычу. Но даже очутившись во враждебном кольце, гиена не спешит мириться с поражением. Она скалит клыки, пугая врагов.

Вожак стаи подает сигнал. Все доминантные самцы стаи хватают зверя за лапы и валят его на землю. Самцы низшего уровня подбегают, наносят удары и быстро отпрыгивают. Самки истошно кричат, чтобы оглушить зверя.

ОН держится в стороне, наблюдает за происходящим издали, восстанавливая дыхание. У каждого своя роль, своя очередь. ОН сделал дело и теперь вправе отдыхать, восхищаясь отвагой врага.

Гиена не признает поражение. У нее еще остались силы, чтобы искалечить молодого самца, который, вздумав схватить ее за морду, поплатился прокушенной рукой. Она впивается зубами в ляжки, до которых успевает дотянуться, брыкается и валит с ног доминантных самцов, схвативших ее за лапы. Но преследование добычи почти исчерпало ее силы, на нее навалилось слишком много врагов, и поэтому у нее подгибаются лапы. Под градом ударов она опрокидывается, как будто предпочитает уснуть, а не продолжать неравный бой.

Видя, что она перестала двигаться, молодые самцы со всей силы бьют ее по голове, поощряемые воплями самок, ускоряющими ее гибель.

В какое-то мгновение ОН даже близок к тому, чтобы броситься к гиене на выручку, но быстро одумывается. Есть другие, гораздо более важные мысли. ОН поднимает голову и изучает облака. Даже в разгар всей этой суматохи небо остается бесстрастным. ОН наблюдает за золотисто-багровыми облаками, незаметно и изящно меняющими форму.

В лицо ему ударяет струя крови, и ОН решает убраться подальше от расправы. ОН залезает на ветку, чтобы спокойно созерцать облака. Они на прежнем месте, почти не движутся, как будто никогда не торопятся, никогда не тревожатся, никогда не бегут от опасности. ОН поднимает руку, чтобы их поймать, но не достигает цели. Тогда ОН подпрыгивает – снова тщетно. Залезает на самую верхнюю ветку дерева и там, опасно балансируя, пробует все же дотянуться до облаков. Но нет, слишком высоко.

Жаль.

Внизу стая прикончила гиену. Среди нападавших есть раненые, но в целом потери невелики. Пострадавшие зализывают раны. ОН глядит сверху на труп зверя, вселявшего в него такой страх. Странное чувство – видеть врага, превратившегося в груду мяса, от которого поднимается пар. Странное чувство – видеть передового представителя вида, так несправедливо покаранного за дерзость.

Но таково одно из величайших правил природы: пионеры обязаны пасть жертвами, чтобы очертить для следующих поколений пределы, нарушить которые можно будет только со временем.

Отдышавшись, ОН решает спуститься вниз, к соплеменникам. Схватившись за лиану, ОН скользит в направлении нижних ветвей.

Лукреция Немрод спускалась вниз по веревке, привязанной к чугунной ограде балкона. Этот трюк был у нее давно освоен.

В сиротском приюте ее прозвали «мышкой». Она была обязана прозвищем не маленькому росту, позволявшему пролезть где угодно, а умению так подточить нервы окружающих, чтобы они уступили ее капризу.

Вися между этажами, девушка твердо сказала себе, что ни Кристиана Тенардье, ни Фрэнк Готье, ни даже Исидор Каценберг не помешают ей расследовать происхождение человечества. Она разоблачит убийцу или убийц профессора Аджемьяна и проникнет в его тайну.

Отец наших отцов.

Отец всех отцов.

Она спрыгнула на балкон. Окно квартиры палеонтолога было закрыто. Она достала складной нож, открыла плоское лезвие и просунула его между створками, приподнимая щеколду. Щелчок – и путь открыт.

Готовясь к акробатическому номеру, она натянула черный комбинезон, завязала длинные рыжие волосы в хвост, обулась в мокасины на натуральной каучуковой подошве. Аккуратно влезла в окно, спрыгнула с подоконника на ковер, зажгла фонарь.

Она попала в кабинет убитого, где, как ей показалось, ее встречала целая толпа. Она испуганно повела лучом фонарика и разглядела подвешенные обезьяньи скелеты. Луч фонаря заставлял черепа улыбаться еще шире, как будто они были счастливы видеть ее у себя в гостях.

– Привет, обезьянки!

Дырявые тени громоздились до самого потолка.

– Вы-то знаете, кто укокошил профессора?

Вместо ответа горилла выплюнула заночевавшую у нее в нижней челюсти ночную бабочку, не понявшую, откуда это среди ночи появилось столько яркого света, и в отчаянии запорхавшую по комнате.

Лукреция Немрод посветила фонарем сначала на одну стену, потом на другую. В атмосфере ощущалось что-то неосязаемое, но притом тягучее – нерешенная загадка. Так черная туча жаждет, чтобы ее проткнули, – тогда она разразится грозой.

Тут в небе как раз сверкнула молния, загрохотал гром. Гроза не заставила себя ждать. Комнату стали озарять частые белые молнии.

Лазутчица открыла папку «Пресса» и полистала страницы. Профессор Аджемьян писал о раскопках в Танзании с целью обнаружения недостающего звена и упоминал новую площадку в ущелье Олдувай. «Скоро я сорву покров тайны с величайшего из секретов – истинного происхождения человека», – грозился он в одном из интервью. «Stupete gentes», как говорили римляне. «Люди, приготовьтесь изумиться».