Как бы иллюстрируя свои слова, Исидор Каценберг положил книгу на вершину соседней книжной груды, которая тут же рухнула, не вызвав у него никакой реакции.

– Второе явление ключевой важности: «эволюция мира согласно цифрам».

Девушка устроилась так удобно, как смогла, в жестком кресле.

– Слушайте внимательно. Эти рисунки, которые мы считаем цифрами и бездумно применяем тысячи раз в день, содержат в себе целую науку. Их изобрели индийцы. Кривая линия – знак любви, горизонтальная черточка – привязанности, пересечение – выбор.

«1» – минеральная стадия. – Для большей доходчивости он нарисовал цифру в воздухе. – Единица стоит неподвижно, как монолит. Единица лишена чувств. В ней нет ни кривых, ни горизонтальных черточек, ни пересечений. То есть ни любви, ни привязанности, ни выбора. На минеральной стадии мы пребываем здесь и сейчас, не думая.

«2», – продолжил он, рисуя в воздухе цифру, – вегетативная стадия. Стебель изогнут, как у цветка, черточка похожа на корень. «Двойка» привязана к земле. Цветок не может перемещаться. В верхней части есть кривая – «двойка» любит небо. Цветок стремится к красоте, к красочности, к гармоничным прожилкам, чтобы понравиться высшему измерению.

«3» – животная стадия. У нее две кривые – вверху и внизу, – уточнил он, строя из пальцев цифру «три», – она любит небо и землю.

– А я вижу наложение двух разинутых ртов, – подала голос Лукреция Немрод.

– Нижний рот целует, верхний кусает, – подхватил Исидор Каценберг. – «Тройка» немыслима без дуализма. «Люблю/не люблю». Горизонтальных черточек нет, то есть нет привязанности ни к земле, ни к небу. Животное находится в постоянном движении. Оно живет без привязанностей, во власти страха и желания. «Тройка» подчинена своим инстинктам. И она – вечная невольница своих чувств.

Толстяк скрестил указательные пальцы.

– «4» – человеческая стадия. Это символ креста, означающий перекрестье. Перекрестье – это выбор. Если правильно к этому относиться, это перекрестье позволит нам выйти из животной стадии и перейти на следующую. С животной стадии номер три на пятую. Можно больше не страдать от страха и от зависти, начать реагировать не только на инстинктивные ощущения. Прощай, дилемма «люблю/не люблю», «боюсь/пугаю».

– Что ждет нас выше, на пятом этапе?

– «5» – духовный этап. Человек развитый. Вверху у «пятерки» есть горизонтальная черточка, это привязанность к небу. Кривая направлена вниз, значит, она любит то, что внизу, – землю. «5» – полная противоположность «2». Растительное приклеено к земле, духовный человек – к небу. Растительное любит небо, духовный человек любит землю. Это то, что подразумевал Андре Мальро своей знаменитой фразой: «Третье тысячелетие будет духовным, либо его не будет». Либо человек будет «пятеркой», либо его не будет вообще.

Такова цель: освободиться от эмоций, контролировать наши инстинктивные реакции и стать духовными.

Лукреция Немрод молча поразмыслила, потом спросила:

– А «шестерка»?

Исидор Каценберг напустил на себя загадочность.

– Об этом потом. Поймите хотя бы первые пять цифр – это уже будет огромный прыжок вперед. Если весь мой труд приведет к этому пониманию, то я сочту, что принес пользу.

Она стала рисовать в воздухе цифры:

– Один… два… три… четыре… пять… Занятно! Цифры всегда у нас перед глазами, но мы воспринимаем их только как способ счета.

– Люди мало обращают внимание на вещи, которые их окружают, – с сожалением проговорил Исидор Каценберг. – Они исходят из своих предрассудков и воображают, что все знают. – Он весь затрясся. – Мне хочется надеяться, что этот маленький рассказ о цифрах, указывающих нам путь в будущее, убедил вас, что единственный важный вопрос – это не «откуда мы взялись?», а «куда мы идем?».

Она потянулась, встала, перешагнула через книги, пересекла зал и стала рассматривать магнитные табло на противоположной стене, увешанные газетными вырезками, фотографиями, рисунками и списками покупок.

– Все наоборот, – задумчиво отозвалась она. – Вы еще больше убедили меня в обоснованности моего подхода. Если хочешь понять будущее, для начала пойми прошлое.

Исидор Каценберг взял с одного из столиков блокнот, из-под кучи книг извлек сумку на колесиках.

– Вы куда? – спросила девушка.

– Наконец-то хороший вопрос! Можете, когда хотите! Куда я иду? Всего лишь за покупками. Сейчас самое время, мне нужны свежие овощи и фрукты.

– Можно мне с вами?

Разговор продолжился снаружи, под неумолчный скрип колесиков сумки. Пустырь, заросший высокой травой и крапивой, сменился пригородными улицами. Наконец они вышли на площадь, где напротив церкви неопределенного возраста стояли за прилавками краснощекие огородники.

Исидор Каценберг был не из тех, кто делает покупки на скорую руку. Он долго обнюхивал дыни, взвешивал на ладони плоды манго, обсуждал с продавцами последний завоз, щупал помидоры и авокадо, приглядывался к луковицам. Тщательно отбирая то, что потом употребит, он продолжал разглагольствовать:

– Гипноз собственного прошлого – вот то, что замедляет развитие человека (возьму-ка я вот эти два пучка редиски, той, что покраснее). Если бы он ограничился одним будущим, это придало бы ему легкости. Поверьте, настоящая катастрофа – это ослепление прошлым (у вас все груши такие спелые?). Взять хотя бы страны, мечтающие обрести свою идентичность через возврат к устаревшим практикам. В Монголии требуют возвращения наследия Чингисхана. В Афганистане хотят возродить законы восьмисотого года. В России не прочь усадить на трон нового царя (сколько я вам должен?).

Исидор Каценберг вытянул из кошелька мятую купюру, ссыпал вместо нее полученную на сдачу мелочь, погрузил полные пакеты в сумку на колесиках – все это не прекращая болтовни:

– От прошлого должна остаться «табула раса». Знаете, как в психоанализе? Люди упорно погружаются в свое прошлое, не устают его теребить и потрошить. Чем оглядываться назад, лучше бы смотрели вперед!

Говоря это, он поднажал и обогнал Лукрецию. Той пришлось перейти на бег, чтоб с ним поравняться.

На углу квартала появился автомобиль, дверца распахнулась, две руки втащили девушку внутрь. Пока Лукреция непонимающе таращила глаза, ей заткнули рот кляпом и завязали платком глаза.

Исидор Каценберг, ничего не замечая, продолжал:

– Никогда, никогда не озирайтесь назад! Так недолго забыть смотреть себе под ноги. Если, например, я забуду глядеть перед собой, то наверняка врежусь в первый попавший уличный фо…

Дверца машины громко захлопнулась, покрышки взвизгнули, машина рванулась с места. В окне промелькнувшего мимо него автомобиля Исидор Каценберг успел разглядеть Лукрецию Немрод, бившуюся в лапах двух громил в обезьяньих масках.

Бывший вожак стаи тащит охапку ворсистых листьев. Их едят, чтобы лучше переварить мясо гиены.

Он собирает не все подряд. У этих листьев ворсинки в форме крючка, они цепляют червячков, которые селятся в кишках и вызывают понос, прочищающий внутренности.

Они жуют и глотают листья. Им везет, они наполовину растительноядные, наполовину плотоядные. Красное мясо их возбуждает, свежая листва успокаивает. Потом они едят почти созревшие фрукты. Так они избегают скопления зловонных кишечных газов, грозящего любому, кто полакомился мясом гиены.

К подножию дерева подкрадывается стая гиен, которым хочется узнать, что произошло. Они находят останки своей соплеменницы, обсаженные мухами и вороньем, и смотрят вверх, на тех, кто нанес им это оскорбление.

Вожак стаи бьет себя кулаками в грудь и цокает языком, подтверждая, что это они убили гиену, и грозя повторением.

Это исторический момент.

Между ними и гиенами закрепляется чувство взаимного хищничества. Самки стаи разражаются истерическими воплями, изводя падальщиков. Поднятый ими шум наполняет лес, поэтому никто не слышит приближающего мерного шороха, хлопанья широких крыльев.