Все мужчины, присутствующие при дуэли, замерли в оцепенении, не имея возможности не вымолвить ни слова. Мартынов выпустил из рук пистолет, и дрожал как осиновый лист. Пистолет лежал у его ног и из ствола струился дым.

Василиса, которая все это время находилась неподалеку, метнулась к телу Михаила белой тенью, на ходу раскрывая свой саквояж. Достала из саквояжа снотворное и вколола Михаилу в ногу.

– Спи, Михаил, просто спи.

Лермонтов закрыл глаза. Василиса махнула рукой, подзывая Мустафу. Тот вывел своих быков из укрытия. Быки двигались достаточно быстро, но для Василисы все растянулось до бесконечности. За то время, пока они преодолевали расстояние до нее, Василиса достала марлю, спирт, перекись, пинцет и скальпель. Плеснула на грудь перекись, а спирт – на скальпель и пинцет. Быстрым в буквальном смысле филигранным движением полоснула по ране, раскрыв ее.

 Каждый раз пуля пробивала сердце, и достать ее было уже не возможно. Старуха всегда смеялась над ней, выслушивая про ее попытки.

В этот раз у Мартынова лишь чуть-чуть дрогнула рука, когда она изобразила обморок и громко охнула. Пуля на долю миллиметра изменила свою траекторию и застряла в мягких тканях, не задев сердце. Свинцовая оболочка лишь коснулась сердечной мышцы. Пинцет вырвал ее из тела раньше, чем начались необратимые процессы. Но вынуть пулю, было мало, надо было остановить кровотечение, зашить и обработать рану.

В условиях усиливающегося дождя это было невозможно.

Василиса кинула пинцет с пулей в саквояж и зажала пальцами рану. Теперь они стали единым целым. Одним организмом. Марля, которой она держала рану, тут же стала багрового цвета.

– Быстро, бери его за плечи. Помогай мне, – приказала Василиса Мустафе, который один сохранил спокойствие духа. Она показала, как надо делать.

Тело уже почти не дышащего поэта переместили на повозку.

– Гони к своей сакле, Мустафа. Миленький, не останавливайся.

И тут Мустафа заупрямился.

– Мне обещали золотой. Я хочу получить его здесь.

Василиса обвела глазами мужчин, которые смотрели на нее как на сумасшедшую.

– Есть у кого-то золотой? Нужно заплатить. Господа, это вопрос жизни и смерти Лермонтова, великого поэта.

– Василиса Михайловна, ну откуда у нас деньги? Мы же собирались на дуэль, а не в ресторан, – ответил за всех смущенно Глебов.

Мустафа нахмурился.

– Без денег не повезу.

Василиса не отпуская рану, сняла с пальца перстень. Сунула ему в руку.

– Вот.

Мустафа покачал головой.

– Этого мало.

Она сдернула с шеи цепочку, словно выдернула чеку из гранаты.

– Вот возьми еще и это. Серебряная.

Мустафа взял цепочку и внимательно посмотрел на камень.

– Это тебе точно уже не нужно? – спросил он задумчиво, а потом посмотрел на Лермонтова. –  Куда везти то его, барыня?

– В саклю, – крикнула Василиса, тут же забыв про камень, и еще сильнее пальцами сдавила марлю, пережимая артерию. – Гони.

Однако слово «гони» к быкам было сложно применимо. Мустафа выжал из них все, что мог, но к своему дому они смогли добраться лишь минут через пятнадцать. Лермонтов уже не дышал. Василиса прижималась к его груди ухом, стараясь услышать дыхание, но все было бесполезно. Он умер. В бессилии Василиса упала на колени перед наличником и в голос зарыдала, проклиная животных, как будто они были в чем-то виноваты. В  ярости она зарычала, как большая кошка, и в этот момент … Михаил открыл глаза и вздохнул. Посмотрел на Василису.

– Ты здесь? Ты рядом?

– Да, я рядом. Миша, нам надо сделать несколько шагов. Там, за этим окном нас ждет другая жизнь. Там …

Она хотела сказать про сына, но не успела. Михаил закрыл глаза, и, улыбнувшись, перебил ее.

– Я тебе верю.

Фрэнк Синатра, спецагент службы охраны президента Соединенных Штатов Америки, не любил, когда его сравнивали с своим знаменитым тезкой. Это напоминало ему о его детстве, и своих родителях, которые как раз были на нем помешаны и имя ему дали специально в честь певца.

Все свое детство он жил среди портретов знаменитости, его песен и всевозможных  сувениров, на которых было его имя. Родители одевали его как певца, возили на различные конкурсы двойников и заставляли выступать во всевозможных шоу с песнями «романтического баритона». Им казалось это забавным, и позволяло всегда быть на виду у прессы и телевидения.

Когда появилась возможность самостоятельного выбора, он поехал, вопреки воле родителей, не в Голливуд, а в армию, в морскую пехоту. А оттуда уже после службы в Ираке и Афганистане, он поступил на работу в Центральное Разведывательное Управление. Поработал немного там, и в конце концов осел в Вашингтоне, в службе охраны президента, в отделе безопасности Белого дома.

Работа ему нравилась, она позволяла ему быть невидимкой, и в тоже время все видеть, все знать, и за всем следить. Имелось в виду, сидеть целыми днями перед мониторами, которые сканировали пространство вокруг здания и следить за тем, чтобы ни одна мышь не проскочила в святая святых американской демократии.

Заступив на смену, Фрэнк принял доклад своего напарника, который заключался в коротком рассказе о нарушителе периметра.

– Все тихо, без происшествий. Если не считать белой кошки. Прошла по лужайке как по подиуму, и нырнула в подвал. Но я уже сообщил в коммунальную службу, чтобы ее отловили. Они доложили, что поймали ее.

– Что за кошка?

Напарник показал ему запись. Белая тонконогая кошечка прошмыгнула перед видеокамерами в вентиляционную шахту. Потом еще один ролик о том, как ее выносили за ворота уборщики в серых комбинезонах.

– Ну, ясно, давай, уступай мне место.

Они перекинулись еще несколькими фразами о бейсболе, погоде и том, что скоро им предстоит смена объекта. Раз в полгода их переводили на другие точки для того, чтобы не замыливался глаз. У Фрэнка как раз это была предпоследняя неделя на этом секторе, в ближайшее время ему должны были сообщить новое место назначения.

Вариантов, куда его должны были перевести, всегда было много, это мог бы и соседний сектор, или какое-то отдельное здание, и даже командировка, но за всю службу он ни разу не угадал, куда его пошлют.

Посмеялись над этим, договорились попить пива в баре, если их время отдыха совпадет.

Затем Синатра выпустил напарника из комнаты и закрыл за ним дверь, нажав несколько кнопок. Теперь до следующей смены дверь невозможно будет открыть ни снаружи, ни изнутри. Он будет охранять свой сектор, не сводя глаз с мониторов.

Несколько бутербродов и холодный чай должны были скрасить его одиночество.

***

Белая кошка несколько раз обернулась на Белый дом, тряхнула головой, как будто давала понять ее обитателям, что недовольна тем, как с ней обошлись, и высоко подняв хвост засеменила в сторону Мемориала Линкольна через центральную аллею мимо вонючих пикетов и галдящих туристов, не обращая внимания на рвущихся с поводков в ее сторону пикинесов, овчарок, терьеров и прочих шпицев, которых добропорядочные местные жители разом вывели прогуляться.

Несколько раз ей приходилось пускать в ход когти, пару раз забиралась на дерево, спасаясь от особ настырных пуделей, и, тем не менее, она шла, словно ориентируясь по компасу, в сторону Капитолийского холма.

Перебежав две улицы вместе с пешеходами по переходу, наконец, шмыгнула в один из многочисленных переулков квартала и, преодолев несколько заборов, выскочила во двор одноэтажного строения с парковочным местом за заборчиком и небольшим палисадником под барбекю перед ним.

Это было обычные апартаменты, которые сдают обеспеченным туристами, приезжающим посмотреть столицу соединенных штатов на пять-шесть дней. В десяти минутах от метро и всех основных достопримечательностей города.

Кошка шмыгнула на участок со стороны соседнего дома не замеченная никем кроме очередного домашнего пса, сидящего на привязи. Бедняга грустно проследил ее путь и отвернулся, понимая, что все равно не сможешь ее достать. Присев после долгой дороги, белая кошка почесала за ухом, потом выгнула спину, будто разминаясь, скакнула на подоконник, а с него в приоткрытое окно, скрылась внутри здания.