Иштувегу снял длинные одежды, ниспадавшие многочисленными складками, положил правую руку на рукоять акинака⁶, который свисает с пояса его штанов, расшитых серебряными нитями. Шах обозревает округу. Всё, что отсюда видно и не видно глазу, всюду простирается его власть. Долгий путь в нескончаемой череде десятилетий, а до того, не менее семи столетий, прошли в борьбе, пока не восторжествовали арии⁷, пока не утвердилось их владычество. И уже более века они − хозяева над племенами и странами Азии⁸. Иштувегу вздыхает с удовлетворением и отправляется в опочивальню.

Малышку Мандану служанка принесла матери в большой зал, где она расположилась рядом с троном, на котором восседает Иштувегу. Вокруг скопилось полно людей, родственники пришли полюбоваться на младшую дочь шаха. Только служанка положила ребёнка на приготовленную лежанку, как малютка обмочила нежное покрывало. На помощь пришла другая служанка, она держала запасное. Оно вскоре тоже намокло. Служанки помчались за тканями и мисками, потому что с лежанки потекла струйка. Примчались и другие слуги, стали убирать, вытирать, собирать в миски и тазы.

Ариеннис взяла на руки малышку, та глазела непонимающим взором и продолжала пѝсать. Шах поднялся с трона и с тревогой смотрел на дочь. Моча, желтоватым ручейком вытекала из-под Манданы и не останавливалась. Наоборот, ребёнок напрягся, и полилось ещё больше. Из залы уже вытекали, побежали ручьи по коридорам к выходу из дворца. Поток, несмотря на усилия всех, кто был рядом, устремился за двери. Жидкость текла к воротам в золотой стене. Стража в недоумении отступила, освобождая пространство. Уже потоком несётся дальше, к серебряной стене. Стража отпрянула, а моча сквозь щели под воротами устремилась к стене пурпурной. Открывать ворота приказа не было, но жидкость нашла лазейки и, обтекая стражу, понеслась к стене голубой. И ручьями просочилась под воротами. Стража у красной стены с удивлением смотрит, как течёт и подбирается к их ногам желтоватая жидкость. Она всё текла и текла; ворота в белой стене не стали для неё преградой. Щелочка всегда найдётся, и стражники у чёрной стены смотрят с любопытством ведь сколько надо накопить мочи во дворце, чтобы столько вылилось!

Минуя ворота в чёрной стене, побежали ручьи в разные стороны. Иштувегу из зала в недоумении вышел на галерею и увидел, что жидкость, исторгнутая из чрева его дочери, разливается по улицам его любимого города, заполнила всю Хагматану⁹ и течёт дальше по ущельям и низинкам, между гор и пастбищ, на плоскогорье, затопляя всё вокруг. Растеклась по земле Манды… Потекла в сторону Анчана, древней столицы северного Элама, ныне одного из главных городов потомков Хахаманиша¹⁰. Заполнила уже всю землю парсов, просочилась меж гор Загроса и потекла через земли бывшей ассирийской державы в сторону Вавилона, заполнила землю между реками Тигр и Евфрат и повернула в сторону Лидии, а через неё даже подступила к побережью и побежала по улицам греческих городов… Мандана залила всю обозреваемую и не обозреваемую землю Азии…

Иштувегу проснулся в поту и с учащённым дыханием. Отдышавшись, сел на постели, осмотрел свои покои – всё сухо. Встал, подошёл к окну. Всё как прежде. С облегчением вздохнул. Странный сон… Нет, быть может, высшие божества что-то предрекают. Не нависла ли какая-то неведомая угроза над его дочерью?

Пришла мысль, что надо позвать атраван¹¹. Иштувегу распорядился, чтобы пришли толкователи снов.

Четверо мужчин спешат. На утоптанных улицах города ноги в высоких кожаных туфлях почти не издают шума. От быстрой ходьбы складчатые одежды, короткие плащи и длинные накидки развеваются, словно стяги. Несмотря на быструю ходьбу их лица бледны, лишь под носом, будто крылья тёмных бабочек − густые усы. Капюшоны, словно шлемы, покрывают не только голову, но и закрывают шею, длинным хвостом свисают с затылка. Встречные сторонятся, уступая им дорогу. По капюшонам и повязкам, спущенным на бритые подбородки, узнают магов-атраван – жрецов Ахура Мазды, вероучения, которому поклоняются местные жители. Повязки всегда прикрывают дыхание жрецов во время жертвоприношений, чтобы не осквернить священный огонь.

Задумчивые жрецы прошли в ворота цитадели мимо стражников. Поднялись по ступеням дворца. Не только всю дорогу, но и раньше высчитали и предчувствовали, что произойдёт нечто важное и повлечёт изменения в судьбах многих. Эти изменения произойдут не в ближайшее время, пройдёт ещё много лет. Ощущали, что повлиять каким-то образом они не в силах, потому что это воля Благого Духа – Ахура Мазды. Ещё они ощущали тревогу, но пока полностью не понимали какова её природа, тем не менее, предчувствовали в грядущем борьбу и свою обречённость.

Иштувегу поведал им сон во всех подробностях, какие запомнил. Маги поняли, в чём дело, но как сказать, чтобы самим не пострадать? Переглянулись, словно между ними состоялся безмолвный разговор.

Верховный жрец атраван, который являлся и главой племени магов подтвердил опасения шаха:

– Наш повелитель, ты прав, опасность есть. Но дочери твоей ничего не угрожает.

– Как же так? Кому тогда сон предрекает опасность?

– Тебе, повелитель.

– Мне?! Но, кто может быть опасен, ведь снилась моя семья и младшая дочь…

– Опасность для тебя исходит из чрева твоей дочери.

– Как это возможно? Поразит её хворь, а потом и весь наш род?

– Нет, не в болезни дело. Власть над народами уйдёт от тебя к другому через её чрево.

– Но наш род будет править?

– Если сбудется пророчество, то нет.

– Когда же ожидать такой напасти?

– Пройдёт ещё много лет, когда дочь твоя, повелитель, станет матерью.

Немало времени шах провёл в раздумьях. Как ему поступить? Если родятся ещё дети, не начнут ли потом междоусобную войну, в которой сгинет их род? Или если родится сын, наследник его трона, не затеет ли войну с потомками Манданы? И в этой борьбе может угаснуть их род. Родится ли у него мальчик? А если родится, то доживёт ли до возмужания, ведь нередко дети умирают прежде своих родителей. Как сохранить правящим свой род? Как сохранить власть над столькими народами? Как продолжить достойно то, что возвысило ариев над соседними племенами? Как удержать власть, переданную славными предками?

Грустные думы не дали решения. Чтобы развеяться и отвлечься, вечером молодой шах направился в покои жены.

После нежных и страстных ласк, Ариеннис спросила у мужа:

– Видела: из левого коридора проходили маги. Повелитель, что им понадобилось во дворце?

– По моему зову приходили, – Иштувегу лежал в сладкой неге.

Потом привстал и поведал жене свой сон и толкование его жрецами. Ариеннис испугалась за малышку, стараясь никоим образом не выказать беспокойство.

– Повелитель, ведь наша дочь ещё так мала, что не стоит терзаться, – ласкала Ариеннис мужа, а её учащённое дыхание шах истолковал по-своему.

– Любимая, ты говоришь то, о чём и я думал, – шах любовался чётко очерченным профилем жены, любовался её глазами, всегда разного и трудно определяемого оттенка. Сказать, что они зелёные нельзя, не трава ведь и не листва, но какая-то зеленоватость определённо была. Цвет её глаз нельзя назвать ни серым, ни голубым и, тем более, уж не карим. Они то светлели, то темнели, то желтели, то зеленели в зависимости от освещения и времени суток, а также её настроения. Даже сейчас за эти часы близости несколько раз изменялись их оттенки. «С чего бы это?» – думал шах, желая ещё и ещё любить Ариеннис.