Вначале она решила, что запертая перед носом дверь – недоразумение, вызванное забывчивостью Старика. И долго напоминала о себе повизгиванием и поскрёбыванием двери. Но потом появились Толстые Ноги и грозно прогнали ее прочь. А когда Софи все же вернулась, Толстые Ноги облили ее водой. Софи много раз настырно, но опасливо возвращалась к двери в расчете на то, что Старик хватится ее и накажет Толстые Ноги за бесчувственный поступок. Но Старик не появлялся, а когда все же возник из-за двери, то надел на нее ошейник без поводка, сгреб, поднес к лицу, потерся носом о нос, и Софи весело и благодарно скульнула в предчувствии раскаяния забывчивых хозяев и счастливого поворота в своей судьбе.

И поворот действительно случился. Они долго ехали со Стариком по городу, много раз останавливались и сворачивали, и голова у Софи слегка кружилась от бесчисленных зигзагов, обилия впечатлений и запаха бензина. Потом они ехали по длинной и ровной дороге, и сидящая на переднем сиденье Софи часто щурилась от теплого ветра из окна. Старик наконец остановился, погладил выпуклый лобик Софи, потерся своим странно промокшим соленым носом о ее прохладный носик и выпустил на обочину.

Софи сделала пару шагов и присела: все-таки это была ее первая поездка в автомобиле, и ее здорово мутило. Но тут прямо на ее нос села нахальная бабочка, и Софи смахнула ее лапкой, склонив голову, и увидела стайку точно таких же, беленьких, рассевшихся поодаль прямо на траве. Рядом по дну каменного желоба бежал совсем прозрачный ручеёк, а на его отвесной стене сидела ящерица, терпеливо притворявшаяся прожилкой в камне. Вода в ручейке была холодная, как в городе, но гораздо вкусней. И ее сейчас дегустировала никогда не встречавшаяся в парке задорная птичка с пёстрым хохолком. Птичка демонстрировала безмятежность, но зоркие бусинки глаз держали Софи в кадре, а головка под хохолком прикидывала, ждать от этой четырехлапой глупостей или не ждать. Итоги расчётов были не в пользу Софи, и птичка предусмотрительно вспорхнула.

Здесь, конечно, было намного интересней, чем в парке, и главное, не было постоянно натянутого поводка, который мешал самостоятельному выбору маршрута. Пахло маленьким и вкусненьким зверьком, и Софи впервые в своей молодой жизни взяла след и пошла на добычу. Зверек тот еще был игрун: он то терпеливо ждал ее, застыв столбиком, то в последний момент, когда она уже была готова схватить его, исчезал под землей, и Софи ошалело склоняла набок голову и рассерженно чихала.

Охота была интересной, но безрезультатной, а когда уставшая Софи вернулась на прежнее место, Старика с машиной на месте не оказалось. Вместо них на обочине лежал прозрачный пакет с перевязанными бечевкой длинными и округлыми, как пальцы Старика, кусочками мяса, а вокруг него суетились вредные мурашки. Когда Поскребыш капризничал, он назло Толстым Ногам иногда бросал со стола такие кусочки для Софи, и она, обжигаясь, заглатывала их, чтобы Толстые Ноги случайно не отняли. Софи надорвала зубками пакет, как когда-то это делала ее мама, и в нос ей ударил вкусный запах мясных пальчиков. Эти были даже вкуснее, так как были холодными и вообще невареными. Но куда же делся Старик?

14 декабря 2004 г., вечер

Допрос свидетелей протекал нестандартно и вообще в расслабляющей обстановке. Да и как он может протекать, если оба свидетеля – твои лучшие друзья с самого что ни на есть беззубого детства? Словом, допрос происходил у Верки в мастерской за закрытыми на висячий замок дверями и больше походил на дружескую пирушку.

– Слушай, Верочка, тебе нужно было не художником, а пластическим хирургом стать, – разглагольствовал Тоникян, любовно накалывая на вилку и демонстрируя Шварцу крошечные лодочки армянских пельменей мантык. – Ушивала бы милиметрами, а гребла лопатой. А так – мажешь метрами, а получаешь чайными ложечками…

Это была больная тема, так как финансы у Верки горько пели романсы.

– Я для медицины была недостаточно тупой, Тиграша, – огрызнулась Верка, – если помнишь, в медицинский у нас пошли трое, и все вы были непролазными двоечниками.

– Да нет, Верон, тут ты путаешь причину со следствием. Просто все трое твёрдо знали, что при любой успеваемости поступят они в это кастовое заведение. Вот особенно и не убивали себя учебой, – добродушно заступился за друга Шварц.

– Между прочим, и мы с тобой не убивались, но двоек и троек никогда не имели, – всё еще кипела Верка.

– Это ты своему сыну, Верочка, рассказывай, какой ты была образцово-показательной ученицей, – хмыкнул Тигран, – я-то помню твои двойки по истории! У бедной исторички аж шариковая ручка ломалась, когда она их тебе выводила!

– В последний раз, когда я сидела на уроке истории, это было за Герминия, – развеселилась Верка, – и я всего-то у нее спросила, почему этого древнего германца именуют Герминием, если на бюсте латинскими буквами выгравировано Armenius. И попыталась обьяснить, что на «ий» могут кончаться Дзержинский, Котовский и Рокоссовский, но никак не древний германец, а тем более – Армен. Историчка, как всегда, возмутилась, что я опять фантазирую и превращаю урок в балаган. А балаган устроил, между прочим, ты: стал величать Шварца древним германцем и получил от него. И я обещала историчке принести в доказательство дедушкину книгу. Тогда она поставила условную двойку – на случай, если я книгу не принесу. А я на следующий урок и книгу принесла, и повторную двойку получила за длинный язык – тогда-то она и сломала ручку пополам…

– И нас обоих потащила к директору! – вспомнил Шварц.

– Здрасте, обоих! Она потащила весь класс, но я была обвиняемой, ты – адвокатом, а класс – свидетелями.

– А ты, между прочим, правильно начинал карьеру, Шварц. Мог бы сейчас разьезжать в порше на денежки подзащитных мерзавцев, а не мотаться по следам их преступлений на своем доисторическом драндулете! – философствовал Тигран, переходя к куску барашка и вытаскивая зубочистки из опоясывающих его ломтиков помидоров и баклажанов, – хорошие деньги бы делал, брат.

– Слушай, ну как тебя испортил твой патрон, а? Все деньги, деньги, деньги. Ну сколько можно? – возмутилась Верка. – Как там он, все еще берет с больных за то, чтоб не оперировать их?

– Отстала ты от жизни, Верочка, как вертушка от мобильника, – благодушно ответил Тигран, – в последние годы шеф брал за то, чтобы подтягивать морщины бабулек и завязывать бантиком на затылке. И я вместе с ним, между прочим. А надоумил нас заняться этим прибыльным делом присутствующий здесь герой, между прочим. Это когда осколочный снаряд под Шаумяном вспорол ему грудную клетку до самого носа.

Рука Шварца невольно дернулась к горлу и нащупала кривую линию.

– Да фиг бы с ними, шрамами на горле и щеке, что только красят мужчину, продолжал токовать Тоникян. – Но верхняя губа? Знаменитый Шварценнос мог перекоситься! Ты представляешь? Как бы я Марго в глаза смотрел после этого? Да и на него самого? Ужас…

Верка вспомнила носилки на летном поле, Шварца, перебинтованного так, что и не узнать если бы не взгляд его серо-зеленых глаз, опухшее от слез лицо Маргаритки и сурового и властного военврача Тоникяна – вот уж кого было не узнать!

– …Вот отец и упросил знакомых виртуозов этого дела приехать, помочь, – продолжал трепаться Тоникян. – А я пока ассистировал им, и сам вошел во вкус. Ты вот шефа моего не жалуешь, а у него помимо коммерческой жилки море человеческих качеств, между прочим. Куда только ни посылал меня на повышение этой квалификации! А в прошлом месяце он перебрался на заслуженный отдых к детям в Америку. Так что клиникой теперь заведую я. И ни я, ни он, ни они не жалуемся, между прочим.

– Да ты что, Тиграша? – обрадовалась Верка, – Ты теперь главврач? Ну поздравляю, ну молодец! И вот так, втихомолочку, без спецмероприятий?

– Штол, конесно, са мной, – прошепелявил Тоникян с набитым ртом, – но я хочу отметить назначение специфически. Я вот думаю, может, и тёще своей сделать такую пластическую операцию: и она обрадуется, и мне не так противно будет смотреть.