– Заключили, а теперь вам надо выполнить свою часть. Боже. При таком раскладе стоимость Люмины резко возрастает, не правда ли?

Нивени сжала кулаки и яростно уставилась в стену, словно мечтала отодрать дверцу люка и проломить сенатору голову.

Тайрус немного подумал, затем сказал:

– Я предлагаю за Люмину «руку горгоны».

Пасус невольно ахнул. «Рука горгоны» была самым ценным минералом в пограничье. Однако голос его стал вкрадчивым:

– О чем же вы договорились? Нет-нет, дайте я сам угадаю. Люминарцы могли попросить только одно. Независимость. Вы пообещали им свободу? Не отрицайте, я знаю эту планету; здесь кишмя кишат глупцы, грезящие о самодостаточности. Ну разумеется, вы им ее пообещали! О мой дорогой, юный Тайрус…

– Мы не столь близки, сенатор, – холодно напомнил Тайрус.

– Как скажете, ваше императорское величество. Подумайте, какой опасный прецедент вы создадите, даровав свободу этой планете. Выпустите одних, и все прочие излишние проникнутся опасными идеями. Большинство захочет отколоться от империи. Первыми сбегут важные провинции, что решат поддержать никчемные. И вскоре вам останется править бесполезной шестизвездной системой, которая сама по себе ничего не значит.

Я посмотрела на напряженное лицо Нивени. Да, люминарцы это знали.

– Вы оцениваете ситуацию с неверного угла, сенатор. – Тайрус смягчился и явно пытался убедить собеседника. – Есть совершенно иное решение проблемы: мы должны создать такие условия, чтобы излишние сами захотели с нами остаться, по доброй воле! Определенно, это лучше, чем империя, спаянная грубой силой.

Повисло долгое молчание.

– Вы очень юны и верите в идеалы.

– Я стремлюсь к большему. Я хочу улучшить жизнь всех. Разве не все об этом мечтают?

– Взгляните на нас, ваше величество. В одной столице больше народу, чем во всем грандстве, вместе взятом. На этой планете живет четыре миллиарда людей. Четыре миллиарда! Даже если крохотная часть местного населения решит заняться наукой и часть этой части поймет, как применять знания, это все равно создаст угрожающий всплеск интеллекта, направленный лишь на одно: использовать те богохульные предметы, что вы столь неосмотрительно им сегодня отдали.

– Чертежи не обязательно богохульства. Я вдоль и поперек изучил оригинал воззвания Интердикта и пришел к выводу, что некоторые моменты спорны и мы слишком буквально трактуем слова. Если люминарцы обзаведутся столь впечатляющей интеллектуальной мощью, не стоит ли нам радоваться, что их умы помогут решить проблему со злокачественными пространствами?

– Я слышал вашу речь и… вы говорили о новой эре. О стремлении к науке. Хм. Я не стану выступать в роли священника, пусть эти грехи останутся на вашей совести.

– Премного благодарен, – мрачно отозвался Тайрус.

– Взамен я скажу вам как сенатор своему императору: эта империя зиждется на хрупком балансе между правящим грандством и подчиняющимися нам излишними. Предки оставили нам широкий выбор разрушительных технологий, но все они сосредоточены в наших руках – вот почему мы правители и живем в согласии. Сегодня вы подарили излишним базы данных. Я предположу, что вы правы и эти вещи безвредны. Сегодня все хорошо и прекрасно, но завтра? Завтра люминарцы захотят оружие. Космические корабли. И если вы не предоставите им желаемое, они воспользуются вашим подарком и создадут оружие сами. А потом придут с ним. К нам.

– Что возвращает нас к обсуждению условий! Сенатор, они создадут это оружие, потому что именно так ведут себя люди, когда видят, что у противника его слишком много, и чувствуют себя ущемленными. Наш мир в буквальном смысле безграничен. Нет причин, чтобы кто-то в империи жил в нужде. Не давайте излишним повода обратить оружие против нас, и ничего не случится.

Пасус рассмеялся. Это был такой неуместный взрыв искреннего хохота, что уже мне захотелось прорваться в комнату и врезать ему.

– Только что я поражался вашему уму, а вы напомнили мне, что я имею дело с ребенком, – почти глумливо заметил сенатор. – Излишние нападут на нас просто потому, что ненавидят нас. И это никогда не прекратится. Их дети будут ненавидеть наших детей, как их предки ненавидели наших предков, и даже если мы падем и нас растопчут, излишние все равно будут помнить, что некогда мы ими правили. Ваши мечты, Тайрус, приведут нас к краху, и мы, гранды, погибнем – в том числе и вы сами, каким бы другом излишних ни прикидывались, однако по рождению вы аристократ. И все во имя решения важной проблемы, которая важна только тем, кто живет на планете и не способен улететь.

Меня поразило, с каким безразличием Пасус относился к этим жителям планеты. Он совершенно не жалел тех, кто, как описывал мне Тайрус, окажется в ловушке и будет вынужден смотреть, как приближается гибель.

– Похоже, я зря тратил время на объяснения, – странным голосом заметил Тайрус. – Мы никогда не придем к согласию.

– Ах, не спешите с выводами. Возможно, нам стоит сделать перерыв. Тайрус, должен признать, вы меня впечатлили. Не только своими… мечтами и идеалами, которые умудрялись прежде скрывать, но и тем, как блистательно обвели нас всех вокруг пальца. Распорядись судьба по-другому, ваши с Элантрой дети завоевали бы весь мир.

– Так или иначе, – тихо сказал Тайрус, – я соболезную вашей потере.

– Не слишком много от человека, что женится на убийце моей дочери, но все равно спасибо.

Мы с Нивени добрую минуту просидели в темноте и тишине, а затем поползли обратно по скользкой металлической поверхности.

– Ты… – начала я и осеклась.

– Что?

– Просто я… ты больше меня знаешь о таких вещах. Думаешь, все пройдет хорошо?

Долгое время она молчала.

– Думаю, если Пасус женится на Дивинии, Тайрусу лучше проверять всю свою пищу на яды.

– Разумеется.

– Я не знаю, Немезида. – Она издала тихий смешок. – Я никогда не лезла в галактическую политику. И рада, что не придется. Погоди, ты проскочила выход.

Я попятилась и увидела, как она возится с металлической задвижкой. Затем в узкий лаз полился свет, и Нивени выглянула наружу.

– Думаю, здесь слишком высоко.

– Нет, нормально, – заверила я, выпрыгнула, аккуратно приземлилась на пол и протянула ей руки: – Ты мне доверяешь?

– Гм. А ты точно меня поймаешь?

– Да. – Нивени замешкалась, и я пообещала: – Я не дам тебе переломать ноги. Честное слово. Ты даже не представляешь, насколько я сильная.

– Есть только один способ выяснить. – Нивени спрыгнула, я легко подхватила ее и поставила на ноги.

Мгновение мы просто смотрели друг на друга, потом она спросила:

– Есть хочешь?

Я удивленно кивнула.

– Идем. Попробуешь запеченную змею. Та еще гадость.

– Тогда зачем ее есть?

– Это очень хорошая гадость.

Она развернулась, даже не сомневаясь, что я пойду следом. Мы всегда так отправлялись в незнакомые места на Хризантеме. Неожиданно для себя самой я ощутила… счастье? И пошла за Нивени.

Запеченная змея и правда оказалась гадостью. Сперва. А потом нет.

Я рассказала о ней Тайрусу вечером, по дороге в спальню.

– Сначала ешь ядовитую железу. Я попробовала без нее, но тогда мясо на вкус как резина. Яд мерзкий, но после него остальное будто преображается.

Тайрус был весьма привередлив. Вежливости ради пробовал разные блюда, но каждое утро ел строго один и тот же завтрак, а днем один из трех вариантов ланча. Еще у него имелось несколько легких неврозов, например, тяга всегда сидеть спиной к стене или пробегать четное количество километров. На тренировках подходы при работе с весом непременно были кратны десяти, а если Тайруса прерывали, то он всегда возвращался в зал и доделывал оставшееся, иначе это «грызло его весь день». Как-то так.

Зная, что он никогда не попробует змею, я постаралась расписать ощущения во всех подробностях. Тайрус слушал меня с почти нездоровым увлечением.