– Для получения аттестата и серебряной медали приглашается Блум Екатерина, – торжественно произнёс директор и широко улыбнулся.
Катя с замиранием сердца поднялась на сцену. Прямые блестящие волосы водопадом струились по плечам девушки и красиво обрамляли её тонкое лицо. На Кате было простенькое красное платье до колен с вырезом “лодочка”, который подчёркивал красоту длинной шеи и красивый прямой разворот её плеч. Высокая, длинноногая она смотрелась великолепно.
Вручив аттестат и медаль, пожимая девочке руку, директор искренне сказал:” Катюша, я был бы счастлив иметь такую дочь, как ты. Успехов тебе, милая!”. Она едва сдержала слёзы, столько теплоты было в словах старого учителя.
После торжественной части начался сам бал. Играл школьный оркестр. Музыка лилась рекой, девичий смех был особенно трогателен в этом бушующем потоке радости и веселья. Строились планы, раздавались обещания. Рассвет пошли встречать на площадь влюблённых. В городе была такая площадь. Она находилась на возвышенности, там было много небольших скульптур и композиций, изображающих влюбленные пары. Все они были сделаны из дерева либо из камня и подарены городу молодыми архитекторами, скульпторами. Вся атмосфера парка была пронизана восхищением, преклонением перед великим чувством под названием Любовь.
Одноклассник Серёжа, безнадёжно влюблённый в Катю, на выпускном балу не отходил от неё. В преддверии разлуки он желал лишь одного – вырвать из уст девушки разрешение надеяться. Но Катя весело смеялась, видя его грустные глаза, и всё время повторяла: “Серёженька, наступит завтра, и всё будет по-другому. Детство кончилось, а из него, как правило, мы берём лишь воспоминания, но не ждём продолжений” ….
Аттестаты получены, балы отгуляны. Пришло время выезжать из детдома. Вечером девчонки обсуждали, в какой город поедут учиться. Рассуждала Катя, а Люба молча слушала.
– Надо ехать в большой город. Сразу в несколько вузов подадим, в большом городе легче выжить, – начала Катя, для большей убедительности она ходила по комнате.
– Конечно, и опасностей там больше, – перечила она себе. – Но я так полагаю, подруга, пока не выучимся, профессию не получим, на работу не устроимся, ни о каких развлечениях не может быть и речи. О парнях даже думать забудь! – строго сказала она, обращаясь к Любе.
– С тобой, Катька, и замуж не выйдешь, – вставила Люба.
– Да пойми ты, дурочка, задумайся, почему нас мамки в роддоме оставили?
– Ну?
– Ну что “ну”! Оттого, что были они без образования, без профессии, и их, непутёвых, никто приличный замуж не взял. Ясно! А стали они непутёвыми от того, что о гулянках только и думали, вроде тебя. Понятно?
– Да.
– Вот и хорошо. Едем мы с тобой в Новосибирск. Будем поступать в институт. Ты в какой институт хочешь?
– Не знаю, – помялась Люба.
– Я считаю, тебе в литературный надо, ты же стихи пишешь.
– Ты думаешь, я туда поступлю?
– Да! Всё решено, обе поступаем на литературный факультет.
– А тебе зачем, может, ты в другой? Ты же медициной бредишь, – робко напомнила девушка.
– Ну нет уж, я тебя одну не оставлю! За тобой, подруга, глаз да глаз нужен.
– Спасибо, Катюша.
– Спасибо скажешь, когда известной поэтессой станешь. Наверняка, забудешь про меня?
– Никогда! – растроганно сказала Люба. – Без тебя я бы давно пропала.
Билеты до Новосибирска оплатил металлообрабатывающий завод их города Саранска, который шефствовал над детдомом, кроме этого девушкам были выданы небольшие подъёмные – деньги на первое время.
Вот и всё. Мосты сожжены, возвращаться некуда! На их место пришли новые Кати и Любы. Конвейер человеческой безответственности и бессердечия работает безотказно.
Старый вагон, в котором располагались их плацкартные места, выглядел совсем непрезентабельно. Краска во многих местах облезла, и на её месте появились большие куски, проеденные ржавчиной.
– Если внешний вид такой страшный, тогда что будет внутри? – расстроено сказала Люба, с трудом таща за собой чемодан на колёсиках, поверх которого был привязан ещё один.
– Да ладно, что ты? Мы же не жить там собираемся. Доедем – и забудем про него, – успокаивала подругу Катя. Она тоже, как и Люба, была нагружена под завязку. А что им оставалось делать? Эти вещи – всё, что у них было. К большому их удивлению, внутри вагона было очень уютно. Наверное, оттого, что было чисто. Занавески на окнах сверкали своей белизной, и, накрахмаленные, они столбиками тянулись вдоль окон. Чистый пол, чистые столики. Настроение сразу улучшилось. Одно место было нижнее, другое верхнее.
– Я сплю внизу, – сразу скомандовала Катя, а потом шёпотом добавила, – Вещи караулить надо. Любе досталась верхняя полка.
Пока ехали – спали по очереди. Катя очень боялась воров, потому Люба спала ночью, Катя днём, забравшись на верхнюю полку, уступив своё место на нижней Любе. Приехав в Новосибирск, первым делом поехали в университет. Как оказалось, литературного факультета там не было, а был факультет журналистики. В приёмной комиссии им посоветовали педагогический.
– Девчонки, не прогадаете. Там точно есть литературный, и поступать легче – конкурс ниже. И потом, девчонки, я вам честно скажу, в университет все блатные лезут, не пропустят вас. В педагогическом контингент попроще, – председатель комиссии сердобольная профессорша участливо объяснила девушкам преимущества этого ВУЗа.
Здание педагогического института, недавно отремонтированное и покрашенное в красивый цвет персика, выглядело нарядно. Как оказалось, оно состояло из нескольких корпусов. Литературный факультет располагался в последнем корпусе, как раз возле здания общежития, что было очень удобно. До экзаменов оставалось некоторое время, и, как положено в таких случаях, в институте девушкам дали записку для заведующей общежитием, чтобы та их поселила на время сдачи экзаменов. Получив направление, Катя с Любой пошли устраиваться. Общежитие напомнило девушкам их родной детдом. Длинный коридор, по бокам – комнаты. Кабинет заведующей был на втором этаже.
Решительно постучав в дверь, Катя заглянула комнату. За столом сидела женщина средних лет. Полная, щёки – как спелые яблоки, и по форме, и по цвету. На голове кольцом уложена реденькая русая коса. В далёкой молодости коса, очевидно, была толстой и украшала голову женщины, но с годами превратилась в мышиный хвост. Привычка носить такую причёску осталась, потому косичка по-прежнему располагалась на макушке, если, не украшая хозяйку, как в былые года, то и не портя весёлого, располагающего к себе облика женщины.
– Извините, – Катя увидела, что женщина кушает, и хотела было уже закрыть дверь, но заведующая опередила её и, продолжая жевать, доброжелательно спросила.
– Что хотела?
– Мне бы Елену Владимировну, у меня к ней записка.
– Давай! – Катя одна вошла в кабинет и передала записку в руки женщины. Та сразу же её прочитала. – В записке сказано, что вас двое, девочек из детдома?
– Да, – Катя быстро выскочила за дверь и привела Любу.
– Теперь вижу, что вас двое. Девчонки, берём стулья и садимся! – тепло улыбаясь, женщина встала со своего места и принесла еще две тарелки и две кружки.
– Небось проголодались с дороги? Не стесняйтесь, кушайте!
В каждую тарелку из кастрюльки, что стояла на столе, она положила по две картофелины, по куску колбасы и по кусочку хлеба. Поставив тарелки перед девчонками, она села на своё место.
– Давайте знакомиться. Зовут меня Елена Владимировна, а вас?
Девочки представились.
– Вы кушайте, кушайте, а я пока чай организую. Женщина достала из холодильника торт.
– Общежитские наши угостили, – и потом уже, разливая по чашкам чай, добавила. – Они вчера хвосты свои подчистили, на радостях торт и купили.
Комендантша Елена Владимировна, как оказалось, была не просто разговорчивой, но и очень доброй и щедрой.
– Сейчас в общежитии ремонт и я вас поселю в своем кабинете, – встретив удивлённые взгляды девочек, она быстро добавила. – Не переживайте, я себе попросторней найду. Если поступите, я эту комнату за вами оставлю. Будете жить вдвоём. Устраивает?