— Мы ещё увидимся? — спросил на прощание Матиас. Вопрос был риторический, потому что ответ на него допускался только один.

— Обязательно! — улыбнулся Леон. Улыбка была открытой и очень естественной, и Матиас вдруг проникся уверенностью, что никакого ехидства за ней не последует. Он не ошибся — ехидства не последовало.

После первой совместной попойки-исповеди, так неожиданно сблизившей их, их встречи стали регулярными — оба отчаянно нуждались в них.

Это не было предательством доверия Дэвида — Леон «не зарывался» и «дров не ломал». Они просто разговаривали. Честно, открыто, без прикрас и оправданий говорили они о том, в чём раньше не решались признаться даже самим себе. Для обоих это была терапия. Они стали наставниками друг другу. Слабые порознь, они черпали силу друг в друге. Они исцеляли друг друга от страхов, комплексов и застарелых обид. Проговорённые страхи больше не пугали, озвученные слабости не унижали, а признанная вина не требовала искупления.

…С некоторых пор они говорили всё меньше. Не потому, что им больше нечего было друг другу сказать. Наоборот, то, что они чувствовали, становилось всё сложнее выразить словами, и они усаживались на диване в сумеречной гостиной и, обнявшись, смотрели на вечерний, утопающий в огнях Гамбург, как когда-то с Вальбергом.

…Огромное окно во всю стену выходило на озеро, в котором, несмотря на добрую долю абстракции, без труда угадывался Альстер. Перед окном, спиной к зрителю, сидели двое: взрослый кот и маленький котёнок — и смотрели на лунную дорожку на озёрной глади. Кошачьи хвосты переплетены. Называлось это концептуальное произведение ёмко и незатейливо — «Дружба».

— Это у них такой способ дружить, — сказал Леон, показывая на хвосты. — Потому что главное не выразить словами.

— Читал «Маленького принца»?

— Хочешь сказать, это плагиат? — сник мальчишка.

— Нет, творческое переосмысление. И оно мне очень нравится, Лео.

— Это мы с тобой, — сказал Леон.

— Я так и понял, — серьёзно кивнул Матиас. — Только ты никакой не котёнок, а львёнок. Просто ещё не знаешь об этом.

Леон улыбнулся — ему впервые нравилось собственное имя.

— Это очень похоже на наше общение. Знаешь, после наших разговоров я очень много думаю. И всегда в голову приходят такие мысли необычные. Вот, вроде, говорили об одном, а потом оказывается, что о совершенно другом. Не знаю, как объяснить. И не знаю, как ты это делаешь.

— Это неважно. — Матиас впервые за месяц их регулярных встреч решился его поцеловать, Леон ответил неумело и нежно. — Главное, что ты это понимаешь.

В следующую встречу Леон впервые изменил своему фирменному стилю.

…Джинсы были посажены достаточно низко, чтобы не оставлять сомнений в наличии под ними белья и простора для догадок относительно его цвета.

В зазоре между серой кромкой трусов и куцей розовой футболкой, аккурат на границе между спиной и задом, узкие мальчишеские бёдра опоясывала колючая проволока.

Это было первое, о чём Леон решился попросить своего наставника.

— Дэвид… Я хочу тату.

— Зависит от того, какую и где.

Откровенно говоря, он и сам не верил, что из этой затеи что-нибудь выйдет. Если бы существовала хоть капля уверенности в том, что его желание реально, он бы так и не осмелился высказать его — из страха отказа. Ответ Йоста Леона обескуражил, и он, вконец растерявшись, принялся торопливо объяснять, что именно он хочет.

— Если бы я раздел парня и увидел на его теле такое, мне бы это… — Дэвид медленно прошёлся кончиком языка по верхней губе, — понравилось.

В первоначальном замысле проволоку спереди — внизу живота — разрывали окровавленные мужские руки.

Но Йост его переубедил.

— Ни один мужчина не захочет видеть там чужие руки, — сказал он. — А вот убрать преграду своими захочет каждый.

Впоследствии колючая проволока станет лейтмотивом его творчества. На пике мировой карьеры Билла Каулица ремни от его личного стилиста Леона Вальберга, украшенные тройной колючей проволокой и метко прозванные прессой «поясами верности», станут последним писком моды, а мужчины, которых ещё в раннем детстве очень сильно убедили в их гетеросексуальности, вдруг массово начнут терять рассудок от эфемерных прозрачно-тонких андрогинных мальчиков в чадрах, цепях и проволоке.

…Матиас осыпал его жадными нетерпеливыми поцелуями, а в перерывах хрипло и бессвязно шептал:

— Ты не думай, это не из-за Фло. Вы с ним очень похожи, да, но дело не в этом. Я… хочу тебя, а не его.

— Знаю, — выдохнул Леон. Он действительно знал: Матиас внешне тоже здорово смахивал на Дэвида, но хотел Леон Матиаса.

Горячие мужские руки опустились ниже; левая задержалась на проволоке — точно там, где, по авторскому замыслу, ей и надлежало быть, — и принялась нетерпеливо мять плоский живот, а правая скользнула под грубый деним. Леон напрягся и отпрянул.

— Что-нибудь не так? — Матиас мгновенно прекратил ласки.

— Нет, не в этом дело. Просто сначала я должен… поговорить с Дэвидом. Иначе это будет… неправильно.

— Понимаю, — кивнул Матиас, с видимым усилием убирая руки. — Но теперь это не твоя забота. Свою часть ты выполнил — принял решение. Говорить с Дэвидом и Флорианом буду я.

В итоге сошлись на компромиссе: Матиас взял на себя тяжёлую артиллерию, Леону достался Дэвид.

***

Получить аудиенцию у первой любви не удалось.

Матиас позвонил в рецепцию Корпорации и, назвав себя, попросил соединить с Флорианом.

— Вы из какой-нибудь фирмы? — любезно поинтересовался юношеский голос, тембр которого позволял предположить, что в свободное от основной работы время его обладатель подрабатывает в службе «секс по телефону». — Как вас представить?

— Матиас Штайнбах, — повторил он. — Этого достаточно. Фло… господин Вальберг знает меня.

— Подождите минутку, — проворковал голос, чтобы несколько секунд спустя обдать его холодом и официозом: — Очень сожалею, господин Штайнбах. Господин Вальберг сказал, что ваше имя ему ничего не говорит, и попросил его больше не беспокоить.

«Не забыл, — с тоской подумал Матиас. — Он тоже не забыл». Матиас целых три дня собирался с мужеством для этого звонка, мучаясь вопросом, с чего начать и что сказать. Ответ Флориана решил эту дилемму, а злость придала сил.

Узнав у Леона, когда Флориан будет в Гамбурге, а значит, и на работе, Матиас позвонил Йосту и назначил на этот день встречу.

***

Семиэтажное здание Корпорации на Любекертордамм выделялось на фоне окружающих домов не только высотой. Элегантный футуристический дизайн, экологичность и эргономичность постройки были отмечены золотым знаком качества Немецкого общества устойчивого строительства — штаб-квартира Корпорации была одним из пятнадцати зданий во всей Германии и первым в Гамбурге, удостоившимся столь высокой награды.

Основу архитектурной скульптуры — иначе это произведение современного строительного искусства нельзя было назвать — составляли два четырёхэтажных бумерангоподобных здания, на которых размещались ещё два трёхэтажных строения аналогичной формы, повёрнутые под прямым углом. Оба нижних элемента служили мостообразной несущей конструкцией для верхних этажей, образуя просторный и светлый внутренний двор. Простая и изысканная композиция архитектурного ансамбля, полностью выдержанная в духе ставшей крылатой фразы Кристиана Кейма «Великим идеям нужен свет и простор», обеспечивала не только прямое солнечное освещение всех кабинетов, но и панорамный вид из каждого помещения.