– У меня уже есть.

Я соврала бы, если бы сказала, что не надеюсь, что будущее Питера – это и мое будущее тоже. Я надеялась, что из всех, с кем он пообщается во время своего эксперимента, именно я окажусь любовью всей его жизни, встреченной в июне 2014 года. Назовем это «Глупо, но правда». С подзаголовком: «Меня достало не жить своей жизнью».

Когда мы с Элли спускались н эскалаторе, она сказала:

– Ты все еще злишься за вчерашнее, да?

– Не особо.

– А по-моему, злишься. Ты на меня даже не смотришь.

– Элли, я спускаюсь на чертовом эскалаторе.

– До этого тоже.

Я молчала, пока мы не спустились и не вышли на улицу. Если мы наконец крупно поссоримся, мне нужно достаточно кислорода, чтобы орать во всю глотку.

Я и заорала:

– Да что с тобой не так? – прокричала я, подчеркивая каждый слог. Три курильщика, сгрудившиеся вокруг мусорки с пепельницей, оглянулись на меня.

– Это с тобой что не так? – спросила Элли. У меня не хватило сил спускаться до самого ее уровня. Эта планка была слишком низко. – Я просто спросила, злишься ли ты еще после вчерашнего. Судя по всему, злишься.

– А я сказала, что нет. Но тебе плевать, что я сказала, потому что ты уже знаешь все ответы. Так зачем мне вообще с тобой об этом разговаривать?

– И все же ты разговариваешь, так?

– Нет.

– Так что с тобой сегодня такое?

Я задумалась:

– Мне надо переварить пару важных вещей, понимаешь? А ты очень ясно дала понять, что рассказывать о них тебе не стоит.

– Как будто ты хоть раз в жизни что-то мне рассказывала.

– Вчера я кое-что тебе рассказала. Вспомни, что было потом. Нет, серьезно, как можно доверять важные вещи кому-то, настолько зацикленному на себе?

Элли хотела крикнуть что-то, но вдруг запнулась:

– Я зациклена на себе?

– Да, зациклена.

Я пошла к машине. Элли – за мной.

– Если честно, раньше я этого почти не замечала, – призналась она. – Хотя если я зациклена на себе, то, наверно, должны была заметить.

– Наверно. Не знаю.

– Ты хочешь вернуться? Еще пообщаться с Питером? Я не хочу заставлять тебя уходить пораньше, если ты не хочешь.

– Все в порядке. Старика там нет. Попробую в другой раз.

Когда я отперла машину, Элли села на пассажирское сиденье.

– Я, если честно, надеялась не возвращаться до вечера, – призналась Элли. – Когда я вернусь, мама заставит меня работать по хозяйству. – Здесь была смеховая дорожка.

Я уже почти завела машину, но остановилась и посмотрела на Элли. Она нахмурилась.

– Если хочешь, пошли обратно, – предложила я.

– А может, куда-нибудь еще? – Здесь была смеховая дорожка. – Может, на Главную улицу?

Главная улица была единственной живой улицей нашего маленького обнищавшего города. Ее построили энтузиасты, получившие грант на восстановление города. Это была очень милая настоящая улица, где стояли магазины без логотипов корпораций, куда не все привозили из Китая.

Я доехала до Главной улицы, и там мы с Элли разошлись по своим делам. Мы договорились встретиться у машины в четыре. Я села на вычурно оформленную скамейку и стала улыбаться прохожим. Никто не улыбался в ответ. Я достала из сумки маленький блокнот и начала вести журнал: крестики – для тех, кто не улыбался, и галочки – для ответных улыбок.

Еще я поймала несколько посланий. Послание от четвертого крестика: «Его далекий потомок откроет кофейню на первом искусственном спутнике Юпитера. Там будут наливать лучший чай латте в галактике». Послание от восьмого крестика: «Сегодня утром его отец забыл выключить кофемашину и расплавил столешницу». Послание от крестика номер четырнадцать: «Его внук ограбит банк в Маунт-Питтс, Пенсильвания, и девять лет просидит в тюрьме. Другой его внук попытается похитить семилетнюю девочку и на три месяца попадет в ту же тюрьму, а потом его отпустят. Потом тот же внук подвергнет деда эвтаназии, чтобы забрать его машину, “форд-неон” 1997 года без кондиционера и с низким пробегом». Послание от девятнадцатого крестика: «Его далекий предок воевал во время захвата Ирака монголами в XIII веке. Он стрелял из лука и убил семь человек голыми руками». Послание от номера двадцать четыре: «Ее правнучку вышлют после принятия Закона о Выборе Отцов. Она присоединится к другим изгнанницам – тоже матерям-одиночкам, – и они оснуют сообщество, живущее на деревьях к востоку от их пригорода». Послание от единственной галочки – женщины двадцати с чем-то лет с очень классной татуировкой на ключице: «Она присоединится к повстанцам и будет таскать еду в леса. Она поможет многим найти безопасный приют. Обе ее дочери погибнут в машине. В конце концов она станет моей лучшей подругой». Я улыбнулась в ответ на ее улыбку. Она замедлила шаг, и мы некоторое время смотрели друг на друга. Она мне очень понравилась. Я уже хотела бы пообщаться с ней сильнее, чем когда-либо хотела пообщаться с Элли. Она помогла мне увидеть новые перспективы. Вот еще факт: в мире очень много людей. Почему я провожу время с человеком, который мне совсем не нравится? Неужели все в мире обречены ограничиваться друзьями, живущими по соседству? Друзьями по широте и долготе?

Я села на ближайшую скамейку и достала исчерканный лист: тридцать четыре крестика и одна галочка. От такого количества улыбок болели щеки. Может быть, они болели от того, что почти никто не улыбался в ответ. Интересно, каково тогда было Питеру. Я сфотографировала результаты своей охоты и послала снимок на его номер, который стоял на его визитке. Я не хотела слишком навязываться, просто, возможно, ему было бы приятно узнать, на что он вдохновил меня. Возможно, мои улыбки станут местью этому дерьмовому миру. Возможно, привычка улыбаться не даст мне повторить судьбу мамы.

========== Станет ли нам не плевать? ==========

Начав улыбаться людям, я оказалась где-то в девятой зоне. Видимо, в этом действительно был какой-то терапевтический эффект. Я чувствовала себя счастливее, потому что улыбалась… а не наоборот. Элли нашла мою скамейку и села рядом.

– Мне уже плевать, – произнесла она.

– На что?

– На послания.

– Ясно, – ответила я.

– Хоть бы они уже поскорее исчезли.

– Не волнуйся, скоро исчезнут.

– Почему ты так в этом уверена?

– Не знаю.

Мы немного посидели молча.

– Мне жаль, что я так зациклена на себе, – сказала Элли.

– Мне тоже жаль.

– Я все обдумала и поняла, что я, наверно, плохой друг.

Я не хотела, чтобы ей было стыдно. У нас других проблем хватало. Поэтому я соврала:

– Не такая уж ты и плохая.

– Поехали домой.

Я согласилась, и мы пошли к машине.

– Завтра вечером мама устраивает еще одну вечеринку при звездах, – сказала Элли.

– Быстро она, – ответила я. – Две за неделю?

– Опять что-то с планетами, – протянула Элли, делая вид, что это ей совершенно не интересно.

Я попыталась себе представить, на что были похожи вечеринки Жасмин, когда Дарла с папой были молодыми, возможно, ели галлюциногенные грибы, дружили с порнографами и всякое такое. Нет, меня не заботило, что другие люди делают со своим временем или со своим телам. Мне было все равно, даже если Жасмин любила, чтобы ее подвешивали обнаженной за волосы к древесному суку и закидывали живыми грызунами. Зато меня заботило, сколько лет было Рику, когда от него начали беременеть женщины в коммуне. Я задумалась: если бы Рик был девочкой, волновало бы это нас сильнее? Потащили бы в суд женщин, которые делали это с ним? Стал бы он изгоем из-за подростковой беременности? Что было бы тогда? В мире, вопящем из каждого угла: «Будь сексуальным или немедленно сдохни!» – можно ли было его обвинять?

– Ты меня слушаешь? – спросила Элли.

– Что? Да, прости, я задумалась о своем.

– Про Питера, да?

– Нет, ты что.

– У тебя вообще глаза есть?

– Я не говорю, что он некрасивый. Он шикарный. Но он сильно старше меня, понимаешь?