Так или иначе, я очень ценю наши теплые дружеские отношения. Виктор Ковтун передает Вам сердечный привет. Также и Николай Иванович, с которым мы в последнее время, увы, видимся нечасто.

С уважением,

искренне Ваш

профессор

Юрий Великанов

* * *

– Что это за письмо, отец? – изумленно поинтересовался дон Мигель, пробежав взглядом листок, испещренный мелким почерком русского ученого. – И кто такой этот Густав, которому оно адресовано?

Дон Педро ответил не сразу. Некоторое время он сидел в своем кресле в напряженном молчании, видимо собираясь с духом и мыслями, потом глубоко вздохнул, окончательно решившись, и произнес дрожащим голосом:

– Сын! Я должен признаться тебе… Я должен открыть тебе одну тайну, которую скрывал от всех долгие годы… Исповедаться, если угодно… Я давно хотел сделать это, но никак не мог отважиться. Не знаю, сможешь ли ты понять меня и простить, но перед лицом приближающейся вечности, я должен снять с себя этот груз…

Наша фамилия не Нуньес де Бальбоа. К этому старинному испанскому роду мы, к сожалению, не имеем никакого отношения. Мне пришлось подделать документы и присвоить себе это имя, когда я был вынужден бежать из родной страны.

Ты спрашиваешь, кто он, тот Густав, которому пишет московский профессор? Так вот, слушай же, Густав – это я.

Мое настоящее имя Густав Фридрих фон Хиппель. Наши предки происходят из Восточной Пруссии. Там наши корни, сынок. Барон Теодор Готлиб фон Хиппель, от которого идет наша фамилия, в конце 18 века был учеником Иммануила Канта, а затем и бургомистром Кенигсберга, а последний из рода Хиппелей, с кем я когда-либо контактировал в той, прошлой жизни, был мой двоюродный дядя Тео, подполковник разведки, создатель и гауптман печально знаменитого нацистского диверсионного подразделения «Бранденбург-800» – секретного полка спецназовцев и головорезов Абвера.

– Отец! – с жаром воскликнул огорошенный Мигель Кристобаль. – Я не верю своим ушам!

– Придется поверить, мой мальчик, ибо так оно и есть, – сокрушенно подтвердил дон Педро.

– Этого не может быть! Нет, я отказываюсь… – Нуньес-младший чувствовал себя совершенно раздавленным. – Я не хочу верить в то, что мой отец – нацист, скрывавшийся все это время от правосудия.

– Все не так просто. И я действительно не нацист. Да, я трус, жалкий приспособленец, проходимец и даже вор, но я не палач.

– Как же так, отец? – в глазах Дона Мигеля стояли слезы.

– Я мечтал заниматься наукой, я грезил открытиями, и я хотел жить, просто жить, и вовсе не планировал подохнуть в лагерях, как многие ученые, не пожелавшие сотрудничать с властями. А у Шпеера были огромные возможности, он ведь был близким другом фюрера, и я, конечно же, пошел к нему, когда узнал, что он начал набирать молодых научных работников и инженеров для своих лабораторий. Да, я вынужден был вступить в партию национал-социалистов, чтобы продолжать карьеру исследователя, но никогда, слышишь, никогда не разделял их человеконенавистнических политических взглядов!

Поэтому, когда в Европе началась фашистская вакханалия, а затем разразилась эта ужасная война, и войска тысячелетнего рейха двинулись на восток, сметая все на своем пути, я стал искать возможности для эмиграции. У меня нет ничего общего с этими мерзавцами, поверь!

Несколько лет я вынашивал планы бегства, готовил документы, прятал и выводил из Германии капитал. Ты даже представить не можешь, как это было трудно и рискованно. В любой момент все могло сорваться и закончиться холодным бараком в концлагере, газенвагеном или печью. И вот, наконец, я оказался здесь, в тихой провинциальной Колумбии, создал семью, организовал бизнес. Здесь на свет появился ты, мой первенец, мой сын, мой наследник, а также все твои братья и сестры. Здесь я как будто заново родился и здесь же, надеюсь, обрету покой…

– А что у вас было с этим русским профессором? – дон Мигель начал понемногу приходить в себя, и в нем проснулось любопытство.

– Это было в 1932 году, за пару лет до этих негодяев нацистов, – продолжил свой рассказ отец. – Русские организовали в Южной Америке большую экспедицию, в которую я был направлен берлинским университетом. Руководил экспедицией выдающийся ученый Вавилов, а его ассистентом как раз и был профессор Великанов, чье письмо ты только что прочитал. Оба, кстати, приговорены впоследствии к расстрелу во время большевистского террора. Так вот, этот-то Великанов и открыл на самом деле наше месторождение. Он же дал голубым шаманским камням название «исанит» и первым начал изучать его свойства. А заросли чупа инка пичинчу как раз дешифрировали проявления кристаллов исанита в горной породе. И это тоже открытие Великанова.

Сначала, я действительно хотел работать с этим потрясающим исследователем. Всеми фибрами моей души я мечтал об этом. Он великий ученый и очень хороший человек. Но потом, буквально перед самой войной, я случайно узнал от его помощника Виктора Ковтуна о том, что там с ним в России произошло, и мне стало страшно.

Представляешь, Майк, что же это такое? Куда ни кинь, всюду клин: в СССР террор, в Германии террор. Что делать? Со смертью Великанова работы по исаниту в Советском Союзе прекратились, и я как единственный «наследник» этого открытия, получается, присвоил себе все сливки…

– И вы тогда специально приехали в Колумбию, чтобы выкупить земли, на которых был найден исанит?

– Ну, не пропадать же добру, – горько пошутил старый Густав фон Хиппель. – Пойми, этот минерал тогда никому не был нужен. Большевики на него плюнули, и я оказался единственным, кто смог на свой страх и риск продолжить исследования, но уже с новыми партнерами – американцами.

– А они знают, что имеют дело с бывшим фашистом?

Густав фон Хиппель поморщился. Он, конечно, не ожидал, что сын сразу же простит его, но из уст Мигеля слово «фашист» прозвучало, как приговор.

– Не уверен… – попытался оправдаться отец. – Но даже если и догадываются, то им все равно. Гринго ценят лишь звон монет, и желательно в собственном кармане. Это для них всего лишь бизнес, сынок…

– А русские?

– С русскими все сложнее. В начале пятидесятых, здесь появился Ковтун, мой приятель еще из тех времен. Под видом картирования он собирался вести геологическую разведку на моих землях. Я даже как-то раз видел его издалека, меня так и подмывало подойти к нему и сказать: «Виктор, здравствуй, друг!» Однако, в конце концов, пришлось их всех спровадить. Вот тогда я и понял, что на самом деле советы не закрыли эту тему, и втихомолку что-то разрабатывают. А затем, буквально через несколько лет, они втайне от дядюшки Сэма начали через подставные фирмы покупать у меня приличные партии исанита – по два-три килограмма в год. Не знаю, как далеко они продвинулись в своих изысканиях – все ужасно засекречено, – но то, что работы ведутся, и ведутся активно – это бесспорный факт.

Густав фон Хиппель замолчал.

Безмолвствовал и Мигель Кристобаль. Он стоял у отцовского письменного стола с пожелтевшим бумажным листком в руке и пытался понять, как жить дальше. Так продолжалось несколько тягучих минут.

– Да, сынок, жизнь непростая штука, – прервал молчание старик.

Мужчина задумчиво поглядел на отца.

– Все это в голове не укладывается! Там у меня полная каша, сумбур и сумятица, – взволнованно пробормотал он, понемногу приходя в себя, и хотел еще что-то добавить, но не успел.

– А теперь к делу! – неожиданно перебил его фон Хиппель не по-стариковски звонким голосом, словно острым ножом прорезавшим тишину кабинета. – Слушай меня очень внимательно. Ты переберешься сюда и перестроишь весь наш бизнес. Чуть позже, я объясню тебе, что для этого потребуется сделать. И главное, тебе нужно будет организовать экспедицию в Африку.

– В Африку? – удивился сын.

– Да. А точнее в Либерию. В 1970 году, еще при президенте Табмене я купил в горах Маунт Нимба большой кусок земли. Правда, когда власть в стране захватил Сэмюель Доу, контракт на приобретение недвижимости был аннулирован, потом наши угодья вообще оказались в черте биосферного резервата, находящегося под охраной ООН, затем эти бесконечные гражданские войны – черт ногу сломит. В общем, покупка земли оказалась рисковым и ненадежным предприятием, но главное не в этом. Думаю, где-то там находится еще одно месторождение исанита. А может быть и не одно… Геологическая обстановка такова, что на западе Африки и на юго-востоке Латинской Америки залегают породы очень близкого генезиса. Это в свое время еще Вавилов отмечал, рассказывая нам о теории движения континентальных плит. Поезжай туда, Майки, разберись. Уверен, тебя ждет небывалый успех. С богом, сын мой. Я тебя благословляю. И прости меня, старика, если сможешь…