Мы покатились по полу, он выронил кастет и вцепился мне в шею. Я пытался оторвать его пальцы от горла, навалился сверху, а другой рукой шарил по полу в поисках кастета. Наконец, сжал оружие… В ушах звенело и я чувствовал — сознание уходит. Тогда занес руку и, наверное, пробил бы ему висок…

Но парень увидел занесенный кулак, хватка его ослабла, и он в ужасе закрыл глаза… Вот тогда я и ударил его — вскользь.

Я встал, держась рукой за стенку, дошел до двери и меня вырвало. Постепенно дыхание восстановилось. Обернулся. Лежавший пошевелился, потом сел, осторожно потрогал голову.

— Н-надо же так влипнуть, — сказал он, — ведь п-предупреждали — держись н-настороже.

— Кого ты хотел спасти? — спросил я. — Из-за кого ты спрятал труп?

Он молчал.

— Ты знаешь, кто убил?

Он отрицательно покачал головой.

— Тогда зачем? Зачем ты в это ввязался?

— Ты н-не поймешь, — он говорил, словно пробежал тысячу километров, — кому-то п-понадобилось обмотать шею этому п-придурку моим ремнем…

— Вот это да…

Он вздрогнул и замолчал. А я пожалел, что перебил его. И еще пожалел, что стоял спиной к двери. Потому что не услышал, как подкрались сзади. Только боль расколола затылок надвое…

Когда пришел в себя, в каморке никого не было. Под волосами за ухом вздулась огромная шишка и немного кровоточила. И скула горела — она пострадала в самом начале… Ладно, заживет. Короче, я вышел из этой истории как огурчик. Все могло обернуться плачевнее. Я пренебрег золотым правилом и подошел вплотную к осиному гнезду.

Отряхнулся, в коридоре нашел умывальник, отмыл холодной водой кровь, расчесал мокрые волосы. Потом через подсобку и кухню прошел в зал. На меня никто Не обратил внимания.

…Рита сидела за столиком и читала меню. Может, только делала вид.

— Не знала, что вы там так долго… — тут она посмотрела на меня, и глаза ее расширились. — Боже, ну у тебя и лицо…

Я усмехнулся.

— Будем заказывать? — и жестом подозвал официанта.

Другого официанта. «Наш», с черными усами, в зале показался намного позже и близко не подходил. Думаю, шишка за ухом — его рук дело.

Моя спутница изредка смотрела то на меня, то на него, но ни о чем не расспрашивала. Только когда мы пошли танцевать, она прошептала:

— Это ужасно…

— Что такое, — тихо спросил я, — неужели я наступил тебе на ногу? — Нет, но…

— Поверь, все остальное не имеет значения, — я прошептал ей на ухо.

Черные локоны щекотали мне лицо, я не выдержал, наклонился еще ниже и прикоснулся губами к ямочке над ключицей. Она вздрогнула, отстранилась, и я видел — чуть закусила губу. Но ничего не сказала. Музыка еще играла, пары танцевали в полумраке светильников, а вокруг белели опустевшие столики, и официанты лениво убирали посуду.

Мы двигались под томный вой саксофона, и сквозь ткань одежды я чувствовал тепло ее тела, а пушистые локоны снова щекотали мне губы. Она отстранялась каждый раз, когда я целовал ее в шею, ямочку над ключицей, розовую мочку уха, но руки ее лежали у меня на плечах, и вдруг я почувствовал, что она дрожит… провела ладонью по моей щеке, я повернул голову, так, что мы теперь были глаза в глаза, и губы приоткрылись, влажные и горячие, а пары танцевали, занятые собой, музыка плыла, и ресницы ее дрожали сиреневыми тенями…

На улице было совсем темно, когда мы ушли. За это время прошел дождь и воздух очистился. Он казался влажным и солоноватым на вкус.

Мы шли по утонувшим в ваксе улицам от фонаря к фонарю. Рита сама взяла меня под руку.

— Зачем ты в это ввязался? — тихо спросила она.

— Можно, конечно, сказать, мол, нельзя безнаказанно убивать людей, — я пожал плечами. — Но мне просто надо купить восемь тонн мелованной бумаги… И получается, что для этого мне необходимо сначала найти убийц директора. И какой-то чемодан с деньгами. Глупость, верно?

— Не думаю, что глупость, — она еще теснее прижалась к моему плечу. — Неужели ты не понимаешь, как рискуешь? Эти люди способны на все.

— Я тоже на кое-что способен. Особенно, когда светят десять процентов от сделки. Я имею в виду бумагу.

— Поверь мне, — она остановилась, продолжая удерживать меня за локоть. — эти десять процентов достанутся тебе тяжело. Если вообще достанутся.

— У меня просто нет другого выхода, — я покачал головой. — Я и так сижу на мели.

— Неужели ты не можешь жить как все люди?

— Почему? Я как раз и живу как все. Ты ведь тоже не просто так связалась с директором.

— Я бы давно с радостью все бросила, — сказала Рита, глядя куда-то мимо меня.

— Почему?

— Ну, во-первых, вовсе не хочется загреметь в тюрьму.

— Так серьезно влипла?

— Я была секретаршей директора и очень многое знаю про их дела. Практически все. Да еще и мой муж был его персональным водителем. Представляешь? Если бы у директора была жена, вряд ли она знала бы больше меня.

— Ну так ты, наверное, и заменяла ему эту самую жену?

— Давай не будем об этом.

— Почему?

— Я не собираюсь обсуждать с тобой свою прошлую жизнь.

— Нет, просто интересно.

— Что тебе интересно?

— Например, почему твой муж больше не водитель персоналки? Хотя, думаю, груз, который он возит нынче, не слишком отличается.

— Видишь, значит, он не прогадал, — она улыбнулась.

— И еще меня интересует, как это получилось, что целый склад бумаги оказался бесхозным?

— Не думаю, что мне следует тебе все рассказывать.

— По-моему, у нас уже установились доверительные отношения, — я улыбнулся.

— Ты слышал про аварию?

— Да. — Там вся территория заражена. Какое-то боевое отравляющее вещество. Все должны были вывезти и уничтожить… Так и сделали. По документам.

— А на самом деле?

— Сам догадайся.

— Уже догадался. И были случаи отравления?

— Поначалу много. Только их не регистрировали. У людей что-то с психикой происходило. Помнишь толстого доктора у меня в гостях? Вот к нему в больницу их и отправляли. А он ставил диагноз. Конечно, никакого отношения к отравленной территории этот диагноз не имел.

— Но ведь эта бумага тоже ядовитая.

— Наверное.

— То есть, люди купят книгу — и…

— Может быть, после этого они окажутся в больнице, — Рита пожала плечами. — Но только кому придет в голову связать все это с нашим третьим складом?

— Мне придет. Теперь придет. Я ведь тоже иногда покупаю издания на мелованной бумаге.

— И будешь молчать, как все, — она грустно посмотрела на меня. — Ты ведь собираешься заработать на этой сделке?

— Мне теперь кажется, что я смогу прожить и без нее.

— Значит, бумагу купит кто-то другой. Не такой щепетильный.

— А тебе не нравятся щепетильные?

— Я просто таких не встречала.

— У меня еще масса других достоинств.

— Начинается самореклама? — глаза у нее посветлели.

— Должны же мы узнать друг друга получше.

— Зачем? — Рита скривила губы, — Я, например, вовсе не хочу, чтобы ты узнал меня получше.

— Тебе есть что скрывать?

— Скорее, я многое не хочу вспоминать.

— Ладно, начнем с чистого листа.

— А надо ли?

— Об этом надо было раньше подумать — скажем, пару часов назад.

— Ну и что же случилось за эти два часа?

— Я уже сказал, между нами установились доверительные отношения.

— А, понятно… Она засмеялась и попросила сигарету.

Курила молча, и я впервые увидел, как она докурила ее до конца.

— Поднимешься? — спросила Рита возле подъезда.

Я и сам этого хотел. Она взяла меня за руку, и вот так, рука в руке мы прошли по всей лестнице, и, даже когда она искала ключ и одной рукой возилась с замком, мы не разжали ладоней.

Не зажигая света, захлопнули дверь, и я нашел в темноте ее губы. Мы целовались целую вечность, иногда вдруг она прятала лицо у меня на груди и что-то шептала, и тогда я прикасался губами к ее волосам, а потом она снова запрокидывала голову и еще теснее прижималась ко мне. Шепот становился все бессвязнее и переходил в тяжелое обжигающее дыхание, и тогда ее била дрожь, словно волны расходились кругами от бедер до кончиков пальцев.