Неожиданно она затихла, как онемела, всей тяжестью повиснув у меня на руках. Мы так и стояли посреди темной прихожей.

Я осторожно погладил ее по обнаженным плечам, потом высвободился из ее рук и зажег свет. Рита улыбнулась мне, как спросонья, поправила платье, провела рукой, в которой все еще был зажат ключ, по влажной дорожке над припухшими губами. Глаза у нее были бесовские и счастливые, а по щекам темными разводами застыла тушь.

— Мы с тобой сумасшедшие, — весело сказала она, — даже дверь толком не закрыли. Мне надо умыться, а то я на ведьму похожа.

Она была похожа на чертовски красивую ведьму, если пользоваться ее терминологией.

…В комнате я сел на краешек дивана. За стеной шумела вода, и я думал, что мне, собственно, наплевать на прошлое.

Наплевать на ее прошлое, наплевать, что я все равно вынужден буду уйти отсюда, как только вернется муж. И тут я подумал, что можно прямо сейчас встать и уйти. И чуть не расхохотался — надо же, встать и уйти.

Встать и уйти. Все равно что пролезть сквозь бетонную стену.

Воду в ванной выключили, и почти одновременно с этим в прихожей раздался звонок. Там послышался какой-то шум, я поднялся и замер. На пороге стояли два милиционера.

— Только не выкинь номера, — сказал тот, что повыше, — мы пришли за тобой.

— Но это невозможно… Почему, почему за ним? — Рита нервно накручивала на пальцы поясок махрового халата.

— Мы должны его доставить… — и через мгновение мне закрутили руки за спину.

Я застонал от боли.

— У него синяк на щеке, — сказал один и повернулся к Рите. — Вы подтвердите, что это у него уже было.

— За что вы его… — тихо спросила Рита.

— Убил человека. Он и еще другой, с комбината. Его засекли сегодня на свалке, там, где было спрятано тело. Таких всегда притягивает место преступления.

— Я не убивал! — крикнул я. — Есть свидетели…

— У нас разберутся, кто убивал, а кто нет.

— Как вы нашли его у меня? — женщина переводила взгляд с одного милиционера на другого.

— Мы его еще днем вычислили, кто он и откуда, — сказал высокий. — А потом нам просто повезло — кто-то позвонил и сказал, что видел, как он заходил в эту квартиру.

— Я не убивал, — повторил я.

Один из державших быстро провел свободной рукой по моей одежде и пробормотал:

— Эй, у него что-то в кармане… И через секунду он достал кастет.

— Это невозможно, — повторила Рита так же тихо, что почти не расслышать.

— Я не убийца, — сказал я, пытаясь поймать ее взгляд.

Сейчас мне было очень важно, чтобы она поверила. Важнее всего остального.

— Ишь ты, тихоня, — сказал высокий, — неизвестно, что бы он с вами сделал, если бы мы не приехали. Гастролер.

— Уводите, — она отвернулась. — Уводите его, чего же вы ждете?

— Я не убийца! — но меня уже выволокли на лестницу.

Пока мы спускались вниз, мне разбили губу. Один шел сзади, и он сделал подсечку, а другой встретил мою голову носком ботинка. Когда я поднялся, вытирая кровь с подбородка, тот, что повыше, усмехнулся:

— Ходи поосторожнее. Ты меня понял?

Я его понял. Может, они были неплохие ребята и всем сердцем ненавидели убийцу. Впрочем, как и я.

Потом была ярко освещенная комната, гулкая — слова отскакивали от стен и били по нервам.

— Откуда у тебя кастет?

— На меня напали, я отобрал у нападавшего.

— Врешь. Твой соучастник показал, что ты ударил этим самым кастетом.

— Неправда. Его убили не кастетом.

— Откуда тогда знаешь, как убили?

— Я не знаю.

— С какой целью приехали? — новый голос.

— В командировку.

— Знакомы с директором комбината?

— Да, он встречал меня на вокзале.

— Один?

— Нет, с заместителем. Тот вел машину.

— Но в гостиницу вы приехали на другом автомобиле?

— Да… — я кивнул и почувствовал себя на краю пропасти.

Как мне рассказать, что было на самом деле? И ни словом не обмолвиться о Рите? Ведь все, что я смогу сказать, будет против нее. А мне очень не хотелось, чтобы все обернулось против нее…

— Объясните.

Я попытался. Только ни слова про квартиру, ни слова. Просто — пока искали телефон, труп исчез.

— Когда вы заезжали на свалку?

— Днем. Сегодня днем.

— Зачем?

— Это связано с командировкой… Загрязнение окружающей среды…

— Не валяй дурака, — прежний голос. — Когда ты заезжал на свалку, чтобы спрятать труп?

— Я не прятал.

— Неужели? А кто тебе помогал?

— Никто. -

Значит, все сам сделал. Прав твой приятель, он уже дал показания. Он все валит на тебя.

— Нет…

— Если будешь упрямиться, пойдешь как исполнитель.

— Нет…

Я сидел в перекрестье настольных ламп, свет бил в глаза и взрывался под черепом острой болью. Я пытался удержаться на краю пропасти, думать над каждым еловом. Но они все спрашивали и спрашивали, они выстраивали вопросы так, что я повторял снова и снова, как было, но они не верили, они расставляли ловушки, грозили, несколько раз выбивали из-под меня стул и, когда я поднимался, начинали снова и снова, по второму, третьему кругу.

Я не видел спрашивающих, лампы слепили глаза, может, они менялись, но я уже едва мог шевелить языком, острая боль сначала пульсировала во всем теле, потом сосредоточилась в затылке, и я уже готов был подтвердить все, что они требуют, лишь бы оставили в покое.

— Прекратить!

Голос откуда-то из-за спины, свет неожиданно гаснет, и я шарю ослепшими глазами, силясь рассмотреть вошедшего.

— Принесите воды, — тот же голос.

Я сжимаю стакан ладонями, но руки не слушаются, кусаю зубами стекло, а вода льется по подбородку на пропотевшую рубашку.

Тишина. Темнота.

Я качаюсь на волнах призрачного счастья. Я соглашусь признаться в любом преступлении. Лишь бы это не кончалось. Тишина. Темнота.

Я чувствую, что лицо у меня все мокрое. То ли от пролитой воды, то ли от слез.

Тишина. Покой. Постепенно из слепоты начинают проступать очертания комнаты, маленькое зарешеченное окно, стол, на, котором сквозняк шевелит листы исписанной бумаги и катает шариковую ручку, лицо мужчины, угловатое, с рябыми щеками, хорошо выбритый подбородок.

— Ну, а теперь расскажите, — говорит громила-капитан, с которым я познакомился в квартире Риты в первую ночь, — как это было на самом деле?

Я нахожу в себе силы не рассмеяться. Или не зарыдать. Кто знает?

— Не заметили, во двор не заезжал мусоровоз, пока вы искали телефон в квартире гражданки Ямщиковой? Маргариты Николаевны? — говорит он насмешливо.

Просто давится от смеха. А у меня все плывет перед глазами.

— Нет, не слышал, — я с трудом узнаю свой голос, — я стоял далеко от окна.

— Хорошо. Подпишите. Вот здесь.

Руки дрожат.

— Благодарю за свидетельские показания, — мужчина берет листок и мельком рассматривает мою подпись. — Надеюсь, у вас нет жалоб?

— Нет. Спасибо, что прекратили допрос. Не знаю, сколько бы я выдержал, прежде чем свихнуться.

— Вы его сами прекратили. Не знаю, как удалось, но все, кто допрашивал, убеждены, что вы невиновны. В убийстве, во всяком случае, — он широко улыбнулся.

Как во сне я выхожу на улицу, уже рассвело, и мимо спешат первые прохожие. Я выхожу, а на ступеньках, сидит Алик, глаза у него воспаленные, волосы прилипли ко лбу, словно приклеенные. В уголке рта запеклась кровь. Я опускаюсь рядом, достаю из пачки сигарету, закуриваю.

— Отпустили?

— Да, — он кивнул. — Я все рассказал, как было, — говорит Алик, — и про мусоровоз тоже. И про гостей. Пусть те жлобы выкручиваются. Их, правда, бить не будут.

— Вот оно что, — я покачал головой.

— Если они в ближайшие дни не найдут убийцу, этого мусорщика, — говорит Алик тусклым голосом, — снова примутся за нас.

— Верно, — соглашаюсь, — только я свалял дурака и невольно предупредил его. Думаю, мусорщика теперь не сразу разыщешь.

— Следующий раз не выдержу, — говорит Алик, — подпишу все, что попросят.