Пока же, даже если немецкое командование и обнаружит место нашей дислокации, оно должно быть уверено – бить мы будем здесь, бесхитростно, по прямой – на Смоленск. Мы же будем стараться делать вид, что, да, мы такие олухи. А потом ударим там, где нас совсем не ждут.

Пока же, кроме командира бригады, то есть меня, бывающего в бригаде наездами – Фигаро там, Фигаро тут – самые главные люди – это зампотылу и командир рембата, он же зампотех бригады. За это время нужно провести ТО на всем, что ремонтировать не надо, и восстановить все, что ремонтировать возможно. А что отремонтировать невозможно, то следует заменить.

Копаться в моторе при минус двадцати – это еще то удовольствие. Никаких боксов под рукой нет и не предвидится, даже в виде сооружений МТС. Поэтому наш зампотех капитан Искангалиев вынужден натягивать между деревьями полотнища беленого брезента, сооружая из них нечто вроде палаток таких размеров, что под ними можно спрятать танк, а то и два. Первая такая, на два танка, уже готова, и там сейчас находится «вся королевская рать»: от нас – Деревянко с Искангалиевым, от конструкторов – Морозов, Шашмурин, Грабин, Чупахин и Трашутин. Выражения, которые доносятся из-под полога, весьма далеки от парламентских. Для сравнительного анализа в бокс загнаны Т-72 и один из многострадальных Т-34. Как я понимаю, сейчас их начали разбирать, чтобы добраться до ключевых узлов.

Заглядываю. Пока механики-водители и мастера из рембата снимают крышку МТО на Т-34, разговор идет о компоновке танка. Морозов мотает на ус. Ему вспомнили и люк механика-водителя в лобовой броне, и шаровую пулеметную установку стрелка-радиста. Но честно говоря, компоновка танка была придумана не им, а покойным Кошкиным.

Морозов сам лезет на место механика-водителя Т-72. Был я там, и даже во время оно сдавал зачет по вождению этой грозной боевой машины. А что, при моей-то специализации это вполне могло пригодиться. Так вот, еще в Армянске я полазил и по Т-34, и по КВ. После Т-72 место механика-водителя на тридцатьчетверке явно выглядит убого. Это если вы в зимнем комбезе все же умудритесь на него протиснуться. Похоже, что Морозов сделал соответствующие выводы. Погодите, еще придет очередь и знаменитой командирской башенки.

Но до конца проникнуться картиной «обмена опытом» нам не дали. От КПП, заглушая вялое бормотание радио-тарелок, донесся отчаянный вопль старшего наряда:

– Товарищ Верховный Главнокомандующий!..

В голове мечутся мысли. Неужели к нам приехал лично Сталин? Выскакиваю из танковой палатки на свежий воздух и быстрым шагом иду к КПП – бегать генерал-майору как-то несолидно. Вон, в ту же сторону торопится и старший майор Санаев. Дождь наград и повышений после благополучного завершения «Полыни» не обошел и его.

Возле КПП знаменитый «Паккард», несколько «эмок» и полуторка. Точно, вождь решили посетить нас с официальным визитом. Берия вчера вечером, к примеру, заехал вообще без всякой помпы. На одной «эмке», водитель, ЛПБ и два порученца. Ага, вон и сам ИВС, стоит возле машины. Все на КПП в состоянии легкого обалдения. Капитан ГБ Плотников, начальник внешней охраны лагеря, вытянулся в струнку. Ага, смотрю, тут и генерал Власик, и Берия, ну как же без них.

Подхожу, отдаю честь:

– Товарищ Верховный Главнокомандующий…

Сталин терпеливо выслушивает мой рапорт и кивает:

– Здравствуйте, товарищ Бережной. Вот заехал к вам, так сказать, по-соседски, а часовой не пускает. Пропуск, говорит, нужен особый… – Сталин оглянулся. – Власик его уже арестовать хотел, но я запретил, боец правильно действует, по уставу.

– Пропуск?! – я достал из планшета чистый бланк и вписал: «Иосиф Виссарионович Сталин», в графу «цель визита» – обмен опытом. Расписался и протянул бланк старшему майору Санаеву: – Иса Георгиевич, завизируй!

Наш особист черканул свою закорючку, и я протянул пропуск дежурному по КПП:

– Ну как, товарищ сержант, теперь все в порядке?

– Так точно, товарищ генерал-майор! – дежурный наколол пропуск на штырь. – Все в порядке!

Сталин повернулся к дернувшемуся было Власику:

– Оставайся со своими людьми здесь! Меня проводят товарищи Бережной и Берия, – потом, оставив позади растерянного начальника своей охраны, взял меня под локоток: – Ну, Вячеслав Николаевич, показывайте свое хозяйство.

И мы пошли по главной аллее лагеря, на всем протяжении укрытой растянутой между деревьями маскировочной сетью. Справа и слева входы в землянки, над которыми не вьется ни дымка. В светлое время суток в целях маскировки печи топить запрещено, но сколько сейчас того светлого времени, шесть часов – с десяти утра до четырех вечера.

А пока вокруг нас кипит обычная жизнь полевого лагеря. Вот мимо нас на стрельбище топает взвод. Обычный наш сборный взвод. Камуфляжи морпехов, ватники и шинели красноармейцев, черные бушлаты краснофлотцев. Идут герои, победители Манштейна, Гудериана, Гота и Клейста. Идут отчаянные головы, которые уже нагнали страху на вермахт в боях под Одессой и Севастополем.

Судя по всему, взвод идет на стрельбище. Все в разгрузках, при оружии. Бросаются в глаза немецкие пулеметы МГ с примкнутыми патронными коробками. Пулеметов много, пулемет – это друг, товарищ и брат пехотинца, хоть в обороне, хоть в наступлении.

При виде Сталина глаза бойцов округляются, взводный дает команду, и бойцы, сделав зверские лица, переходят на строевой шаг. По утоптанному снегу глухо топают подошвы ботинок, валенок и кирзовых сапог. Тридцать глоток на одном дыхании выдают:

– Здрав… жел… тов… Верх… Главн…

Сталин в ответ улыбается отеческой улыбкой и прикладывает руку к козырьку своей знаменитой фуражки. Взвод проходит мимо, пожирая вождя глазами, все четко, по уставу. Только это все не наигранно, парни и в самом деле запомнят встречу с Верховным на всю жизнь.

Сталин поворачивает голову в мою сторону.

– Скажите, товарищ Бережной, а почему у вас бойцы так неодинаково одеты? Мы понимаем, бои и все прочее, но внешне выглядит все это как-то не очень…

Я кивнул.

– Товарищ Сталин, мы подавали заявку, но она где-то застряла. Поскольку вы распорядились не выдавать форму установленного для РККА образца, а велели изготовить спецпошивом реплики с наших зимних камуфляжей, то началась канитель. Комбинат спецпошива каждый день обещает показать образцы, но каждый раз «сегодня» переносится на «завтра».

Сталин бросил тяжелый взгляд в сторону Берии.

– Лаврентий, разберись. Если это просто глупость, то сними виновных с должности и пошли на фронт. А если что другое, то накажи по всей строгости, вплоть до трибунала. И рассмотрите там вопрос о пошиве такой же формы для других спецчастей. Помнится, товарищ Василевский говорил о том, что форма очень удобная, теплая и не сковывает движений. Чтобы послезавтра в бригаде были образцы, а еще через десять дней все бойцы и командиры должны быть одеты как положено. – Он снова посмотрел на меня: – Товарищ Бережной, а что вы скажете о том, чтобы снова ввести в армии погоны? Там у вас мы, кажется, пришли к аналогичному решению?

Я вздохнул.

– Товарищ Сталин, я думаю, что в полевой форме необходимо оставить все, как есть. Вы видели бойцов. Те жилеты с карманами, что были надеты на них, называются разгрузки. Но если на бойце или командире надета разгрузка, то никто никаких погон не увидит, а вот петлицы – пожалуйста. Я бы высказался за то, чтобы, оставив петлицы, одновременно ввести и погоны, как знак преемственности с русской армией Румянцева, Суворова, Кутузова и Скобелева. Но и…

Сталин на лету подхватил мою мысль:

– …но и революционные традиции забывать не надо, так? Я вас правильно понял?

– Так точно, товарищ Сталин, – ответил я, – любой разрыв традиций – это катастрофа в сознании людей. Чем меньше будет таких разрывов, тем меньше шансов у тех, кто захочет объяснить народу, что капитализм – хорошо, а социализм – плохо. И заморочив всем голову, украсть страну. Традиции – это фундамент общества, и любой, подкапывающий его, должен считаться преступником.