– Господин, я попробовал ваше бренди.

– Я так и понял, – сказал он и сделал большой глоток.

Не зная, как расценивать его ответ, я пояснил:

– Я выпил всего с палец, не больше, господин. У меня в мыслях не было скрывать это от вас, но я подумал, что, может, вы не будете возражать, если я…

– Сильвен, тебе надо будет совершить оплошность страшнее, если ты все еще хочешь, чтобы я тебя отхлестал.

Я покраснел, а он ухмыльнулся и плеснул немного бренди в мой стакан.

– Этого хватит, да? Как я понимаю, ты редко употребляешь алкоголь.

– Да, господин. Спасибо, господин, я пьянею даже от такого количества.

Он поставил графин на стол и взял наши стаканы. Вновь сев рядом со мной, господин дал мне мой и поднял свой.

– За самую долгую ночь и за увеличение дня после нее.

– За самую долгую ночь и за ваше процветание и здоровье, господин, – я поднял стакан и покорно отпил, сделав маленький глоток – я до сих пор ощущал воздействие ранее выпитого.

– Большего процветания мне не нужно, но вот за здоровье спасибо, – он поставил стакан и принялся ощупывать мантию, которую по приходу кинул на подлокотник дивана, будто искал что-то. – А… – он нашарил карман, достал оттуда сверток и положил себе на колени. – У меня для тебя подарок.

– Подарок?

Мне не следовало так удивляться: на Северных островах господа часто покупали на праздники безделушки для любимых рабов, или для единственных рабов, очевидно, даже если их не особо любили. Когда невольник умирал, их земным имуществом были такие побрякушки. Кармин оставил после себя золотую серьгу и плетенный кожаный браслет – подарки от покойной королевы Фалин. Я знал об этом обычае, но опять же, лорд Риедич не очень следовал традициям, которые были благотворными для рабов.

– Вообще-то подарки. Два подарка, – развязав узел, милорд достал пакет, плоский, прямоугольный и тяжелый на вид. Он был завернут в тонкую крепированную бумагу и украшен изящной композицией из мелких засушенных цветов. – Сначала этот.

Я рассматривал сверток, крутя его в руке, и думал, какой он красивый. Чувствуя себя ужасно глупо, что спрашиваю, но также совершенно неуверенный в себе, я сказал:

– Я могу развернуть его?

Рассмеявшись, он кивнул, и я принялся осторожно разворачивать, не желая сломать цветы, ведь, несомненно, они тоже были моими, и я намеревался сохранить их. Подарком оказалась книга в кроваво-красном переплете, на корешке золотыми буквами было вытиснено: «Естествознание Птолемеи». Я пролистывал страницы, рассматривая убористый текст и небольшие рисунки тушью в просветах.

Я прошептал:

– Это мое?

Услышав жадные нотки в собственном голосе, я тут же отругал себя. Но господин кивнул, довольный моей реакцией.

– Я вижу, какие ты книги выбираешь. Ты любишь читать о чужих землях, ведь так? О Новом Свете в моей библиотеке трудов нет, и я подумал, что тебе понравится такая книга. Мир животных и растений там совсем другой. Смотри, – он наклонился, и меня обдало сладким ароматом бренди в его дыхании. – Здесь есть цветные гравюры… вот… здесь.

– Я слышал, что там все будто из иного мира, – я посмотрел на изображение кота с хохолками на ушах, плотным телом и проницательными глазами. Я осторожно перевернул страницу, до конца не веря, что могу делать с книгой все, что мне угодно.

– Во время праздника осеннего равноденствия я разговаривал с послом из Нового Света. Интересный человек. Когда я спросил его о тех землях, он порекомендовал мне этот труд. Я тогда подумал приобрести его для тебя. Тебе нравится?

Нравится ли мне?! В кои веки я был рад, что мои глаза полны слез. Я не знал таких слов, которые мог ли передать мои чувства. Поэтому я посмотрел на него, чтобы он увидел мое состояние, и сказал:

– Да, господин. Спасибо, господин. Я буду бережно ее хранить.

– Хорошо, – он немного отпил из своего стакана, затем провел языком по губам, смачивая их. – Я раздумывал съездить туда. Может быть, однажды я это сделаю. Ты хотел бы увидеть Новый Свет?

Хотел бы?! Я кивнул со словами:

– Да, господин, – и широко улыбнулся, чтобы он знал: я выражаю свое желание, а не простую покорность. Он думал взять меня!

Улыбаясь в ответ, милорд аккуратно поставил стакан и вновь потянулся к котомке.

– Еще один, – им оказалась невысокая коробочка, которая легко могла уместиться на моей ладони, из эбенового дерева, инкрустированного красными кораллами. Он протянул ее мне и, усмехаясь, указал на защелку. – Этот подарок ты должен открыть, вот здесь.

Что я и сделал, залившись румянцем от его насмешки.

Уже одна книга удивила меня, оказавшись вовсе не безделушкой, но то, что я обнаружил внутри коробочки, поразило меня своим сумасбродством, и чем больше я присматривался, чем более потрясенным становился. Булавки – такие, которыми застегивают повязку или воротник – выполненные в одном стиле. Одна медная, вторая серебряная, а третья золотая. Мое дыхание стало громким и прерывистым, когда я взял медную булавку, чтобы рассмотреть ее ближе. И теперь я точно увидел букву «S». Стилизованная, тонкая и изящная, украшенная мелкими листиками и поднятая над дубом, растущим позади нее.

– Труднее всего было придумать композицию. А после казалось лишь практичным создать не одну, а…

– Господин, – выдохнул я, – это же символ! Я не могу… – я осекся, ужаснувшись. Но не из-за того, что собирался отвергнуть его подарок, а от самой мысли, что посчитал символ касающимся себя – пусть я и возражал – что было неподобающе. Даже преступно. А я позволил себе проговориться.

Но милорд лишь рассмеялся, и тогда мне пришло в голову, что он пьян. Для одного вечера он слишком много смеялся.

– Ты видишь здесь символ? Глупый эромент. Ты витаешь в облаках. Это всего лишь лоза.

Могло показаться, что он смеется надо мной, я на мгновение так и подумал. Но он не смеялся, по крайней мере, не так, как мне казалось. Он придумал рисунок для меня, с моим инициалом. Пусть это не символ, но так на него похоже, что просто неприлично.

– Посмотри еще раз внимательно и скажи мне, что это не твое самолюбие видит там букву «S». Я вижу лишь дуб с лозой, падающей перед ним. Я подумал, что это как раз подходит для найденного в лесах.

– Господин, – прошептал я, – было бы более пристойно, если бы у меня был ваш символ. Я бы носил его и ценил. Ведь вы это знаете, правда?

– Но, Сильвен, мой всегда покорный, излишне жаждущий, самый красивый раб. Ты больше всего счастлив, когда я счастлив, разве не так? – откинувшись на спинку дивана, он рассматривал бренди в своем стакане, потом сделал глоток, криво улыбнулся мне и сказал: – Я бы не был счастлив, носи ты мой. Но видеть на тебе это доставило бы мне удовольствие. И разве мое наслаждение не твоя обязанность?

С отвисшей челюстью я уставился на него. Даже пьяный, милорд побил меня своей запутанной логикой. Наконец, я слегка поклонился, соглашаясь, потому что больше ничего сделать не мог.

– Господин, – тихо и покорно, – если я и возражал, то только чтобы защитить вашу честь. Булавки очень красивые, и мое сердце наполняется радостью от мысли, что вы заказывали их лично, – я говорил чистую правду.

С восхищением я водил пальцами по булавкам и уже думал о том, как золотая будет сиять на фоне моей темно-зеленой повязки. Озадаченный причиной его щедрости я, осмелев, произнес:

– Господин? Почему вы?.. То есть… вы всегда… – я закусил губу, подбирая слова. – Вы говорите, что я вам неинтересен. А теперь такие щедрые подарки и так внимательно подобранные. Книга… булавки… я… – посмотрев на него, я тихо закончил: – Я сбит с толку.

– Сильвен, то, что кроткие рабы мне не по вкусу, не преуменьшает твоих достоинств, и никогда не преуменьшало. Я хорошо к тебе отношусь и нахожу твою компанию приятной. Более как… – он замолк и нахмурился, затем облизал губы. – Если… – вновь остановившись, он взглянул на меня и вздохнул. – Проклятье.

Он крепко зажмурился, будто мысленно продолжал корить себя. Открыв глаза, милорд скривился и допил бренди. Кажется, набравшись смелости в обжигающем напитке, он наклонился ко мне и провел пальцем по воротнику моего халата.