Саймон вдохнул его запах, смешанный с запахом шерсти. Широкие плечи, сильные руки. А еще… что-то весьма недвусмысленно уперлось ему в бедро. Саймон отстранился.

– Эй! Это что еще такое?

Малком пожал плечами, даже не думая смущаться.

– Как ты говоришь – у меня давно никого не было. Так что, может, тебя заинтересует спонтанный секс без обязательств? У нас, геев, это, вроде как, в порядке вещей. Ну, то есть, если порка отменилась, то секс уже не исключается?

– Сейчас?! Ты не видишь, что со мной?

– Ты выговорился, и тебе стало легче. Было бы, конечно, неплохо выслушать и другую сторону, но из того, что я услышал, – он не сделал того, что должен был сделать, но и ты тоже. Он что, сильно пострадал? Швы накладывали?

– О Господи, нет, конечно. Синяки только были и кровавые волдыри, но…

– Но он чуть не сбрендил от злости и страха, а ты от чувства вины. И ползал у него в ногах, когда он хотел, чтобы ты был сильным. Его же именно это в тебе привлекало? – Малком вздохнул. – Черт, почему, когда речь идет о чужих проблемах, все оказывается так просто и понятно? Почему я не могу так же легко решить свои?

– Слишком близко к телу, – пробормотал Саймон, все еще пытаясь переварить услышанное. Малком мгновенно сделал выводы, которые звучали удивительно правдоподобно. А может, ему просто так хотелось наконец избавиться от чувства вины, что он готов был поверить чему угодно, только бы дать убедить себя, что он не чудовище?

– Да нет, я просто тяжелый человек. И еще они все рвались перестраивать дом. А зачем? Мне нравится так. Без наворотов, зато здесь свободно дышится. И он основательный. Еще мой прадед строил, а уж он ценил свои деньги и платил только за то, что того стоило.

– Мне здесь нравится, – сказал Саймон. Дом Малкома сильно отличался от пустоватого современного интерьера его квартиры, да и от стерильного уюта родительского дома тоже. Старый дом сочетал в себе неброское достоинство и очевидную долговечность, и, если и требовал ремонта, то незначительного. Так, чтоб немного сгладить острые углы. Кран, к примеру, починить, чтобы не брызгал.

– Но заняться им не мешает. Иначе он у тебя через год-другой рассыпаться начнет. Можно нанять кого-то на несколько часов в неделю для такого, текущего ремонта, и еще, может, фирму вызвать, чтоб тебе его отдраили от подвала до чердака. А так, он и правда основательный. Хорошее слово.

Из-за облаков показалось солнце, освещая кухню сквозь давно не мытые окна. Малком огляделся и нахмурился, как будто прямота Саймона только сейчас заставила его заметить неубранные крошки на столешнице и пятна на полу.

– Пожалуй, ты прав. Хочешь посмотреть сад?

– Не откажусь.

========== - III - ==========

Этот сад мог бы быть настоящим раем для ребенка. Саймон все свое детство провел, бегая по окрестным лесам, устраивая убежища в спутанных кустах рододендрона, перелетая на «тарзанках» через каменистые ручьи и с упоением копаясь в горах отбракованной керамики, где можно было, если посчастливится, отыскать целую чашку или блюдце и притащить домой маме. Теперь все места его детских игр были либо застроены аккуратными и ничем не примечательными кварталами, либо превратились в заброшенные пустыри, куда соваться лучше не стоило. И сад, по которому он шел, вновь вызвал к жизни того мальчишку, который, оказывается, всегда дремал где-то у него внутри, а Малком…

Малком ушел чуть вперед по дорожке, вымощенной плитами, между которыми пробивались подушечки мха. Интересный тип. Такой же, как его дом, – не пафосный, но и не простой. Саб? Вряд ли. Но то, как он раз за разом возвращался к теме порки, слегка царапало Саймона изнутри, будило любопытство.

Исследование? Для книги? Серьезно? Или все-таки попытка оправдать желание, которое он и высказать-то стесняется? Можно быть мазохистом и при этом не испытывать потребности подчиняться. Получать удовольствие от боли, жгучей и сладкой, но без желания благодарить за нее, стоя на коленях.

Он нагнал Малкома у беседки – изящного восьмиугольного сооружения с остроконечной крышей и воздушными арочными проемами между витыми опорами, сделанными в форме ячменных леденцов*. По периметру беседки шли деревянные скамьи, в центре стоял ажурный стол чугунного литья.

– Скамейки открываются, – сообщил Малком, приподнимая сиденье. – Туда когда-то клали подушки, посидеть в хорошую погоду. Здесь композиционный центр сада. С этой стороны розарий, – он указал рукой. – А с той дом. А вот там…– Его голос дрогнул. – А, там заросло все. Не на что смотреть.

– Зато есть на что посмотреть, прямо здесь.

Саймон притянул Малкома к себе, снова предлагая тепло своих рук, – но уже по-другому.

К поцелую оба приноровились не сразу – движение Саймона застало Малкома врасплох, и они сначала неловко столкнулись носами. Малком же ответил слишком активно, и Саймон начал думать, как бы так тактично отстраниться, вытереть рот и начать сначала. В конце концов, он так и сделал, а когда Малком открыл рот, чтобы извиниться, покачал головой и прошептал: – Сначала.

Лучше. Теперь стало гораздо лучше. То, что Малком такой большой и сильный, не подавляло Саймона. Напротив, он покорял эту силу, уверенно, инстинктивно ведя в поцелуе. Малком же отвечал мягко и трогательно, и было так сладко просто стоять и целовать его, и ощущать, как он целует в ответ, что Саймон позволил себе раствориться в этом ощущении, чувствуя, как внутри постепенно зарождается желание, но не острое, а теплое и тягучее, как и все вокруг. Солнце согревало их, птичье пение звучало фоном, а доносившийся с ветром запах колокольчиков как будто говорил, что впереди у них вечность…

– Это все, что мне светит? Или ты не против продолжить?

Резкость вопроса задела его, но в глазах Малкома он прочел настороженность, готовность снова отгородиться защитным барьером. Он был заранее настроен на отказ, и Саймона это беспокоило.

– А что ты предлагаешь?

– Ты же у нас Дом. Разве не ты должен говорить мне, что делать?

– Я не твой Дом. Разве ты этого хочешь?

– Не знаю. Может быть? Наверно, все-таки нет. Я буду чувствовать себя полным идиотом. Но я бы, пожалуй, сейчас встал на колени – если ты меня правильно понимаешь.

Ну уж нет, просто так упускать его Саймон был не намерен.

– А давай так: тебе «светит» либо секс, либо порка. Одно из двух. Выбирай.

Малком вспыхнул, и его дыхание участилось.

– Порка? А почему ты решил, что я… Мы же это, вроде как, проехали.

– Проехали?

– А разве нет? Я признал, что заманил тебя не очень честным путем, но мы уже все выяснили, и…

– Я не все выяснил, если это подразумевает, что ты прощен.

Вот опять. Неровное, сбитое дыхание.

– То есть я должен нагнуться и подставить задницу, чтобы заслужить прощение? Это месть?

– Нет. Это твой выбор. Он был у тебя с самого начала. Мне только интересно, когда ты уже признаешься, что сделал его, как только я задал вопрос.