Саймон выразительно посмотрел на его пах, где образовалась красноречивая выпуклость, хотя кошмарные ворсистые штаны и нечетко обрисовывали форму стремительно твердеющего члена.

– Знаешь, для человека со стояком, которому «вся эта галиматья» нафиг не нужна, ты что-то слишком долго думаешь. Выбери секс. Ты давно на просушке, а тут я, подходи да хватай. Смотри, какой горячий парень, где ты еще такого найдешь, а? Ну? В чем проблема?

– Бо-оже, да у тебя самомнение сейчас из берегов выйдет! Дохляк. У меня и получше были.

– Сомневаюсь. – Возбуждение вспыхнуло в нем, поднялось тяжелой пьянящей волной в крови. – И ты так и не ответил на мой вопрос. Что ты выбираешь?

– Ну хорошо! И то, и другое. Почему нет? Отлупи меня, а потом трахни. Ты же так любишь? А я не против попробовать.

– Исключено. – Саймон действительно не мог пойти на компромисс. – Если ты выбираешь спанкинг – я действую как официальный представитель клуба, а по правилам клуба секс запрещен.

– Навсегда? Без вариантов?

– Нет. Только на сегодня. Выбираешь спанкинг – получаешь спанкинг. Умолять не придется. – Хотя Саймона бы это ох как порадовало. Это то, что его всегда заводило. – Зато поймешь, нравится тебе это или нет. Никаких обязательств, никаких последствий.

– А если нравится, то что?

– Будем решать по мере поступления.

– А если нет, ты садишься в машину и привет, так, что ли? А то я бы не отказался увидеться еще раз. Если ты захочешь. По крайней мере, пока ни ты, ни я не встретим кого-нибудь получше.

Судя по всему, Малком не сомневался, кто именно из них первым двинется к новым горизонтам.

Ответ на этот вопрос был очевиден – Саймона не устроили бы «ванильные» отношения. Он не то чтобы относился к Теме как к стилю жизни, но совсем без нее скоро начал бы ощущать некую пустоту внутри – как будто чего-то не хватает.

– Необязательно.

Черт. Нечестно давать ложную надежду. Черт, черт, черт…

– Врешь… Первый раз за сегодня. – Малком пожал плечами. – Ну и ладно. Пусть будет порка. Но я не буду врать, что мне понравилось, чтобы раскрутить тебя на свидание. Ты хорош, Саймон, но не настолько.

– Я бы все равно почувствовал.

– Да уж, наверное. – Он огляделся вокруг. – Это место не хуже любого другого. Тебе для этого что-то нужно? Палка какая-нибудь? Паддл?

У него была с собой полная сумка игрушек, но за ней пришлось бы сходить в дом, и Саймон решил не сбивать настроение.

– У меня есть вот это. – Он поднял раскрытую ладонь. – Это все, что мне требуется.

Малком скинул ботинки и стянул носки. Потом спустил штаны вместе с бельем и выпрямился, невольно демонстрируя торчащий из-под низа свитера член.

– Так хватит? А то прохладно совсем-то раздеваться.

Мощный член, тяжелые яйца, окруженные облачком темных волос, и длинные сильные ноги, по-зимнему незагорелые. Саймон еле сдержался, чтобы не издать слишком явный одобрительный звук, и просто кивнул.

– Развернись. Руки на ограждение, ноги на ширине плеч.

Можно было бы уложить Малкома на колено, но Саймон хотел получить больший обзор и свободу перемещения. Хотел потомить его, заставить раскрыться и ждать, замирая от неизвестности. Садист в нем уже поднял голову, но саб всегда вызывал у него и потребность оберегать и защищать, которая уравновешивала его темные желания.

Может, Малком никогда и не будет стоять перед ним на коленях с обожанием в глазах. Но сейчас, в эту минуту, он принадлежал Саймону.

Он задрал на нем свитер, обнажив часть спины. Красота. Крепкие ягодицы, бледная кожа, пара веснушек. Положил ладонь на ягодицу, ощущая, как мягко пружинят под рукой мышцы. Можно шлепать и шлепать. Саймону уже не терпелось проверить эту теорию.

– Ох ты, господи. Странно как-то, – пробормотал Малком.

– Ноги шире.

Он отдал приказ, чтобы проверить состояние Малкома и его настрой. Будет ли он колебаться? Протестовать? Нет. Без единого слова Малком переместил ступни на несколько дюймов дальше в стороны и глубоко вдохнул.

Саймон провел рукой по его спине вдоль позвоночника и дальше по ягодицам, пробуждая кожу, отмечая, как по ней пробегает дрожь, как сжимаются мышцы. Слишком напряжен. Пора расслабиться.

– Тебе нужно придумать стоп-слово. Особенно мудрить не стоит – это не на всю жизнь. Просто чтобы ты мог подать мне сигнал «стоп».

Малком покрутил головой в поисках вдохновения.

– Уховертка**.

– Что?

– А вот, видишь, ползет тут, на руку мне сейчас залезет.

Саймон поднял сухой листок с пола беседки и дал насекомому заползти на него, затем отложил.

– Уховертка – так уховертка. И если ты почувствуешь, что больше…

Малком обернулся. Похоже, то, что Саймон все еще не может решиться, было огромными буквами написано у него на лбу.

– Саймон, ты мне нравишься. Но моя задница мне все равно ближе. Если для меня это будет чересчур, ты тут же об этом узнаешь, ага?

– Спасибо.

Малком кивнул и вернулся в ту же позу. Потом встряхнулся, как мокрая собака.

– У меня так стоять спина затечет. Может, мы уже начнем?

– Да, – тихо сказал Саймон. – Начнем.

Первый удар вышел неуверенным. Да черт возьми, это же только рука! Рукой никаких увечий не нанесешь. Да и Малком свободно может встать и отойти. С ним ничего не случится!

Второй. Третий. Эти оставили легкий розовый след.

– Можно посильнее.

Саймон открыл было рот, собираясь предложить Малкому заткнуться, но снова закрыл. Это не сессия. Это выход Малкома, его бенефис. Вместо этого он ударил с размаху, обжигая кожу, чувствуя, как что-то отпускает изнутри, освобождая его.

– Даа, вот это больше похоже на правду. – Малком шумно выпустил воздух сквозь сжатые зубы. – Вот это я почувст… ооххх.

Саймон тоже почувствовал. Ладонь жгло; он сжал кулак, поразминал пальцы и продолжил наносить удары с достаточной силой, чтобы у Малкома не было сомнений относительно того, что с ним происходит, но при этом не переходя черты, которую тот не был готов перейти. Его собственное возбуждение постепенно нарастало, оставаясь аккомпанементом, позволяя не акцентировать на нем внимание.

Кожа Малкома пылала, ее пестро покрывали пятнышки всех оттенков красного, и отпечатки пальцев Саймона уже пропали на общем алом фоне. Боже мой, твою ж мать, как же восхитительно снова испытывать все это! Он жадно впитывал скрежещущие звуки тяжелого дыхания, беспорядочный поток слов, переходящий в нечленораздельные ругательства, потом в невразумительные междометия, и жар, передающийся от его руки ягодицам Малкома и обратно.

В какой-то момент Малком окончательно замолчал, и тогда заговорил Саймон. Он шептал ему слова одобрения и похвалы, сильнее заводясь от собственного голоса.

И тут Малком проговорил: