- Возможно, Торпин поступил так потому, что не испытывал к вам личной неприязни… - неуверенно начала миссис Ловетт, - В отличие от своего сообщника, судья не жаждал вашей гибели, хоть это и не уменьшает его вины. Однажды, недели через две… после бала он снова явился сюда. В то время Люси… была уже не в состоянии сама ухаживать за дочерью: она лишь прижимала ее к себе и плакала часами напролет, отказываясь от еды. Порою, глядя на нее, мне становилось не по себе. Я опасалась оставлять ее одну. Мой муж настаивал на том, чтоб я работала, и мне нечасто удавалось менять пеленки и кормить малышку… Зайдя к ней в комнату, судья увидел Люси и понял все без слов. Он сразу предложил забрать ребенка – ненадолго, пока его мать не поправится, и даже собирался поместить ее в больницу. В тот день, когда Торпин прислал к ней врача, бедняжка сбежала… Так девочка осталась у него. Способен ли он был на милосердие или просто оказывал благотворительность, для нас останется секретом. Судья унес его с собой в могилу.

Тодд мужественно слушал до конца, и только губы его плотно сжались, в то время как большие темные глаза почти просили Нелл не умолкать.

Она закончила, и между ними снова повисла тишина. Не тяжкое безмолвие, подобное стене, - они лишь какое-то время обходились без слов.

- Возможно, в вашем доме меня будут искать, - неожиданно сказал он вслух.

Миссис Ловетт вздрогнула.

- Никому не известно, что Бенджамин Баркер вернулся… - прошептала она.

- А Пирелли? Ведь он обо всем догадался. Я выпроводил его за дверь, но подозрения так и остались при нем. За крупное вознаграждение он может выдать мою тайну кому угодно в любой момент – через неделю, завтра … А может быть даже вчера. Все нити связаны одним узлом, и рано или поздно они натянутся. Сейчас, когда со мной Джоанна, я должен быть предельно осторожным.

- Я знаю. - Нелли грустно опустила голову. - Вы снова покидаете меня. Вы правы. Мне самой так спокойнее будет за вас. - Ей стоило немалого труда сложить в улыбку бледные трепещущие губы.

Суини ласково коснулся ее руки.

- Не надо. Ведь я вижу, что вы чуть не плачете.

Она едва заметно качала головой, не в силах отвести глаза от его тонких пальцев… Ну почему он всегда так волнующе близок, перед тем как уйти?

- Вы многим рисковали ради нас, и я хотел бы, чтобы вы тоже уехали. Хотя бы ненадолго, недалеко - деревню, к вашим родственникам.

- Я не боюсь, - возразила ему Нелл.

Когда он рядом, ей действительно не страшно. А если – нет, она боится только одиночества…

За ужином она почти не говорила. Весь этот день, как впрочем и последнюю неделю, ей было не до еды, и с каждой ложкой теплого отвара, с любовью приготовленного для них Джоанной, Нелл ощущала колющую боль внутри.

К счастью Энтони вскоре оживил обстановку, сообщив, что пока он «учился готовить обед», у него родилась неплохая идея.

- Я вам как-то рассказывал, мистер Тодд, у моего отца есть кузница. Заказов много, и он сильно устает. Просто не хочет в этом признаваться. Ему сейчас не помешает подмастерье. И я подумал – вы вполне смогли бы работать у него. Что скажете? – Юноша с надеждой ожидал ответа.

- Спасибо, Энтони, - Суини утвердительно кивнул, - Я не боюсь физической работы: похожим ремеслом я занимался целых пятнадцать лет. К тому же, в отличие от бритвы, кузнецкий молот вряд ли кому-нибудь напомнит о цирюльнике с Флит-стрит.

- Я предложил бы вам поселиться в моей комнате, - восторженно продолжал Энтони, ободренный согласием друга, - но, к сожалению, там не найдется места для мисс Джоанны. Хотя… неподалеку, совсем рядом, есть гостиница. Недорогая, но вполне приличная…

Они еще довольно долго обсуждали план ближайших действий, и Нелли вдруг поймала себя на мысли, что с каждым принятым решеньем ее тревога постепенно ослабевает. И наконец, исчезла неопределенность. Строят планы на будущее только те, у кого оно есть. А если есть надежда, то страхи отступают.

Джоанна не скрывала своей радости, услышав, что ее отец согласен поселиться рядом с домом молодого моряка. И когда ее взгляд устремлялся на Энтони, в нем читались доверие и теплота. Ее красивое, не по годам серьезное лицо, светилось умиротворением, как будто что-то новое рождалось в глубине ее души.

Прощаясь, Энтони смущенно улыбнулся девушке, набрался смелости и - протянул ей свою открытую ладонь. Ее щеки слегка покраснели, но она, не колеблясь, приняла эту руку. Так растение тянется к солнечному свету. Оба многому научились в этот день.

- Родители, наверное, переживают! - воскликнул Энтони, внезапно спохватившись. - Я буду ждать вас. Завтра утром, мистер Тодд! – напомнил он уже у самой двери и, выбегая, обернулся еще раз.

…В теплой комнате слышно было лишь, как потрескивают сухие дрова в печи да мерное тиканье часов.

Джоанна робко нарушила молчанье. Она впервые задала вопрос, так долго не дававший ей покоя:

- Ты, правда, не осуждаешь меня, отец?

Суини долгим взглядом посмотрел в ее глаза и бережно привлек к себе:

- Я так горжусь тобой, - ответил он, целуя ее в лоб.

- Я по собственной воле совершила отчаянный шаг. Но иначе нельзя было поступить…

- Я все знаю, Джоанна…

Им нужно было многое сказать друг другу, и Нелл тихонько вышла, оставив отца и дочь наедине.

…Нелли упала на прохладную подушку, в изнеможении закинув руки к изголовью. Ее глаза бесцельно, не мигая, смотрели в потолок. Покой расслабленного тела не приносил ей облегчения. Звенящая тьма наполняла пустую просторную комнату, а в глубине ее сознания беззвучно вспыхивали горькие, похожие на эпитафию слова: «Она исчезла и уже не возвращалась… улицы Лондона безжалостно поглотили ее…» Да, все было именно так! И где-то, в эту самую минуту, угрюмо кутаясь в изорванную шаль, по скользкой грязи мостовой бродила та, кого при встрече Нелли узнавала уже не по лицу, а по лохмотьям. «Думаю, она умерла…» Да, уничтожена, потеряна, отвержена, но все еще страдает, а значит - она жива!

Нелл умолчала и о том, что Люси, возвратившись от судьи, пыталась отравиться, и доктор чудом спас ей жизнь… Что через месяц после ее исчезновения Альберт с руганью выгнал из дома какую-то нищенку, умолявшую дать ей приют. А потом оказалось, что это была миссис Баркер…

Нелли знала, что Люси приходилось не только просить подаяние, но за бесценок продавать последнее, что от нее осталось. И этим она выживала… до сих пор! От горя и лишений бедняжка перестала быть собой – снаружи и внутри.

Но как же можно было говорить… почти сказать, что Люси умерла?!

Нелли отчаянно пыталась заглушить укоры совести.

«Я не хотела, чтобы ты испил до дна всю правду!..» - упрямо повторяло ее сердце.

Довольно! Нет смысла искать оправдание тому, что его не имеет?.. Рассудок непрестанно твердил ей: ты солгала не столько ради Бенджамина – ты солгала ради самой себя. А стало быть, ее любовь – бесчувственный жестокий эгоизм? Но все внутри нее сопротивлялось обвинению рассудка и приговору совести: для меня это горькая правда, для него – нестерпимая боль!

Глупышка Люси! Наивная красивая глупышка… Что толку с твоего упорства: тебя не смог купить за драгоценности богач, а ты теперь дешевле куска сухого хлеба…

…Перед глазами Нелли – клочок бумаги, исписанный короткими прямыми строками. Размашистый небрежный почерк, а вместо подписи – чернильное пятно.

- Прочтите, - шепчет Люси, испуганно оглядываясь, и тут же краска приливает к ее щекам. – Мне не с кем посоветоваться, кроме вас…

Нелли откладывает в сторону противень, вытирает передником руки.

- А ваш муж? – удивленно восклицает она.

Супруги Баркер жили душа в душу, и вдруг…

- Только не он! – И Люси еле сдерживая слезы, протягивает Нелли смятое письмо. А на ее ладони остается перстень с изумрудом. - Я обнаружила его внутри… - с ужасом шепчет она.

«Некто, жаждущий вашей любви…» - Так начиналась та бесстыдная записка, и обе женщины решили, что лишь судья мог написать ее!