- Да!.. – протянул он, понемногу приходя в себя. - Сегодня вы не перестаете меня удивлять! И откуда такая самоотверженность, позвольте спросить?

- Я никогда не прощу себе, если по моей вине пострадает ни в чем не повинный человек!

В комнате воцарилась тишина. Бесконечные-долгие несколько секунд Джоанна, затаив дыханье, слышала лишь стук своего сердца.

- Что ж, отпущу, - промолвил мистер Торпин со вздохом сожаления и тут же прибавил, - Через несколько дней.

- Но почему же не сегодня? – растерянно воскликнула Джоанна.

- Чтобы полностью быть уверенным в вашем согласии! – не стыдясь своего цинизма, пояснил он, - К тому же мне сказали, что ваш спутник оказал сопротивление и даже оскорбил представителя закона при исполнении служебных обязанностей. Пускай поостынет в камере: это послужит ему хорошим уроком. Не расстраивайтесь, ждать ему придется не долго: ведь в это воскресенье мы поженимся!

Джоанна не поверила своим ушам. Она надеялась, что выиграет время, что подготовка к свадьбе продлится месяц или дольше. Тем временем найдется путь к спасению… Но все ее наивные надежды рухнули: Торпин оказался хитрее нее.

- Так скоро?.. – дрожащим голосом произнесла она.

- А зачем нам ждать? – Судья небрежно передернул плечами. - Вы сделали правильный выбор, вы дали мне слово. Разве дата что-то меняет?

- Нет, - едва слышно ответила Джоанна и сжала губы.

- Тогда позвольте вас поздравить! – Не скрывая своего торжества, Торпин шагнул к ней навстречу, широко раскрывая объятья.

Джоанна напряглась подобно натянутой струне. Ей стоило нечеловеческих усилий спокойно выдержать прикосновенье этих рук. Не закричать, не оттолкнуть – иначе все ее старанья бесполезны!

- Я рад, что вы все-таки образумились, моя милая. - Склонившись к лицу невесты, судья на удивленье сдержанно целует ее в щеку, но взгляд выдает в нем затаившегося хищника. – Вы так прекрасны, что мне трудно устоять! Я подожду… До воскресенья! А пока что - смените наряд. Это серое платье… вы одеты ужасно! Подобная жизнь явно не для вас, - прибавил он напоследок, - Я пришлю камеристку, - и направился к выходу.

Джоанна знала, что его непросто обмануть: когда за Торпином закрылась дверь, она услышала, как дважды повернулся ключ в замке. Негромкий стук шагов по коридору – и все стихло.

Теперь она всецело в его власти. И если попытается сбежать – ее отец уже не выйдет из тюрьмы! Он заперт в тесной темной камере. Сырой, холодной… приносят ли ему еду?.. При мысли, что ему придется снова пережить весь этот ужас, Джоанна чувствовала, как жгучее негодование закипает у нее в груди.

А когда его выпустят на свободу, она станет женой его злейшего врага! Джоанна Торпин! Это имя хуже, чем пятно грязи - это клеймо, печать проклятья. На всю жизнь.

Закрыв лицо руками, она бессильно опустилась на ковер. Ее душили отвращение и стыд. На миг перед ее глазами возник украшенный букетами алтарь, и священник в торжественном облачении произносит священные слова ритуала:

«Клянешься ли ты любить избранника своего в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит вас?».

Как просто и легко ответить «Да!», когда сердце наполнено искренней радостью, впереди - целый мир, а за спиною крылья! Но вместо этого вопроса ей суждено ответить на другой: чем ты можешь пожертвовать ради того, кого любишь?

Любовь бывает разной: влюбленность, обожание, привязанность. И ни одна из них не предает, не сомневается, не забывает. Любовь – не млечный путь, не чудеса во сне, на самом деле это испытание и жертва. Любовь – это место, в котором тебя самого нет вообще, ни капельки нет, а есть – только тот, кого любишь!

Закрыв глаза, Джоанна ясно увидела перед собой лицо отца: оно запомнилось ей до малейшей черточки, до самой глубины его души, чуткой, мужественной и такой уязвимой.

Что будет с ней после того, как роковая клятва сорвется с ее губ? Поймет ли отец, простит ли Бог?..

Она невольно опустила руки, но тут же крепко сжала пыльцы в кулаки.

«Ты уберег меня от роковой ошибки. Ты научил не поддаваться слабости и страху. И я не подведу тебя, отец!»

Всего за несколько дней она успела полюбить его так горячо, как будто знала всю жизнь! Он пробудил в ней бесконечное доверие буквально с первого мгновения их встречи, оставил в ней частицу самого себя.

А если бы… Джоанна вздрогнула. А если бы полиция забрала их багаж?.. Тогда бы бегство было налицо: несколько женских платьев, то самое колье, что потерялось где-то в темном переулке, кое-что из одежды ее отца, а самое главное – его бритвы! Цирюльник! Едва услышав это слово, судья сразу догадался бы, о ком идет речь… Но все произошло иначе!

С трудом переводя дыханье, Джоанна понялась с колен. Сердце все еще билось неистово часто, но на глазах не было слез.

Если Бог посылает нам испытания, значит, хочет сделать сильнее! Так написано черным по белому в старой повести, стало быть - это правда. Бог видит все. И не только снаружи.

Что будет с нею дальше?.. Она была уверена в одном – ей хватит сил дожить до воскресенья. И тогда станет легче на душе. Если только судья не солжет…

- Мне не страшно, – сказала она себе вслух. Как можно увереннее, как можно спокойнее. И сделала короткий шаг вперед, робко ища опоры. Тишина. Неслышные шаги по мягкому ковру…

- Мне очень страшно, - прошептали ее губы, - но разве можно поступить иначе?..

Когда с мольбой о помощи ты простираешь руки к небесам, до Бога долетает лишь твой невнятный лепет. Отчаявшись, ты падаешь на землю, ползешь, со стонами глотая пыль, и слезы превращают ее в грязь, а голос обрывается от боли – и Бог тебя уже не слышит. Не потому, что глух, безжалостен и слеп, а потому, что слабых в мире больше, чем щебня на дорогах. Просить умеют все, а требовать - подавно. У Бога сотни тысяч рук, возможно даже больше, но их не хватит, чтоб поставить на ноги и половину бесхарактерных лентяев и трусов, хнычущих, забившись под кровать. Лишь только тем, кто не кричит без толку, скрывает боль и подавляет страх, он посылает силы и терпенье. Остальным они незачем: силы – это оружие, а оружие нужно для борьбы! Так было испокон веков и будет – это аксиома. И Суини испытал ее на себе. Впервые - когда наивным юношей был вырван из семьи и брошен в камеру, зловонную, сырую, где даже не подняться во весь рост. В негодовании он тряс решетки, упрямо повторяя «Невиновен!» - а толку? Не больше, чем от крыльев мотылька, танцующего над огнем! Потом – все новые запоры, стены. Трюмы и бараки, битком набитые несчастными, утратившими волю и достоинство. Не потому, что с ними здесь обращались как со скотом: они позволили себе забыть, что родились людьми. Кто-то совершил преступление, кто-то невинно осужден – все оказались равны. А выжили единицы. И смерть в этом случае – вовсе не прекращение жизни. Когда ты сам себе сказал «Я уничтожен!», поверил в это и смирился – ты все равно, что мертв.

Когда дверь камеры со скрежетом закрылась, и Тодд остался в полутемном каземате, таком же узком и пропахшем плесенью, как лет пятнадцать тому назад, воспоминанья вновь ожили в его памяти. Такая же тяжелая, обитая железом дверь, и те же стены, по которым сочатся ржавые ручейки. Возможно, это та же камера…

Тюрьма, в которую, как в помойку, бросали всякий сброд перед тем, как повесить или отправить на каторгу, располагалась на самом берегу Темзы. Весной, когда таял снег, и река выходила из берегов, вода, поднимаясь, наполовину затапливала камеры.

Из-за окошка, лишенного стекол, донесся негромкий плеск. Суини быстро подошел к решетке. Оказалось, окно выходило на реку! В прошлый раз из окна ему виден был только внутренний двор. А сейчас… Его рука скользнула вниз, к ботинку, торопливо нащупала твердый продолговатый предмет. В тюрьме его обыскали довольно поверхностно. Раздраженный надзиратель посчитал за лишний труд нагибаться к ногам заключенного, которого перед тем как следует обыскали в участке.