— Саша! — орёт соседский Костя. — Водичка зашибись! Хочешь, обрызгаю?

— Я тебе обрызгаю! Привет!

— Привет!

— Крис, ты в одежде купаться будешь?

— А что, нельзя?! — взмахивает он, как нахохлившаяся ни с того ни с сего птица, руками и сковыривает сандалии.

— Да как хочешь, — отвечаю я и ныряю в блаженную зелёную прохладу.

Мы карабкаемся вверх по склону. С пыхтящего мальчишки на пыльную землю капает вода.

— Ничего себе подъёмчик! На такой залезешь, и назад надо идти купаться. Не могли ступеньки, что ли, сделать?

— Не ворчи, как дед старый. — Я выбираюсь на верхотуру и протягиваю ему руку.

— Я сам, — недовольно отмахивается он и забирается следом.

Оглядываемся на реку с ивами, зелёный простор пустыря и перелески за железкой.

— Красиво, — отмечает он уже спокойно, почёсывая нос, ухо, плечо. — Блин, меня там под ивами, похоже, комары покусали.

— Пошли, у меня мазь от укусов есть.

— И пицца у него есть, и мазь, а что ещё?..

Мы заходим в приятно сумрачный и прохладный подъезд, поднимаемся на четвёртый этаж. К счастью для Криса, он больше не ворчит. Я достаю ключи и открываю крепкую металлическую дверь. Захожу и снимаю с сигнализации.

— У тебя тут что, золото, брильянты?

Включаю свет, и взору открывается просторная студия, половина которой заставлена всевозможными коробками. В левой половине кухня с барной стойкой, за ними спортивный уголок, душевая кабинка и дверь в туалет, ближе к центру диван и домашний кинотеатр, в углу у окна компьютер. Голые белые стены, жалюзи на трёх больших окнах закрыты.

— Да-а, неплохая берлога, просторненько, а что в коробках?

— Игрушки. Давай, ты первый в душ, только теперь без одежды, а я пока пиццу поставлю.

Я открываю душевую и включаю, настраивая, воду.

— Да иди уже, хватит мяться, не смотрю я на тебя.

Крис стягивает мокрую футболку, берётся за бриджи и смущённо оглядывается.

— Э-эй, не подглядывай, — возмущается он сквозь смех, замечая мой хитро приоткрытый глаз и замахиваясь футболкой.

Приходится отвернуться.

— Я всё, — доносится из кабинки.

Я подбираю его одежду и вместе со своей отправляю в стиралку. Ставлю в микроволновку пиццу.

— Я всё, полотенце дай.

— Держи.

Дверца приоткрывается, и из неё высовывается рука, цапает полотенце и исчезает. Через минуту появляется вымытая физиономия с торчащим ёжиком мокрых волос.

— А что мне надеть?

— Там посмотри, — киваю я на вешалку с одеждой за диваном и выхожу из-за барной стойки.

Глаза пацана распахиваются, когда он замечает, что я без трусов, и, спотыкаясь, Крис буквально вылетает из душевой, обмотавшись полотенцем.

— Ты чего такой пугливый, мужиков голых никогда не видел? Как тебе мои мышцы? — демонстрирую я своё спортивное, без лишней жиринки, мускулистое тело.

— К-круто, — отвечает он, но сам на меня не смотрит, и я отправляюсь мыться.

— Бери там в холодильнике, что хочешь! Сока налей!

Тишина. Я смываю шампунь. Тренькает микроволновка.

— Поставь другую пиццу!

Нет ответа. Он там умер, что ли?

— Крис, кинь полотенце! Ау-у, Кри-ис?!

Я открываю дверцу и вздрагиваю от неожиданности. Он, как привидение, стоит в метре от меня. Из одной руки у него свисает гроздь чёрных анальных шариков, а в другой — такой же чёрный фаллоимитатор, с виду толще его руки.

— Ч-что это? — заикаясь, спрашивает мальчик.

— Игрушки, — шагаю я ему навстречу, — я же тебе рассказывал…

========== 2. Зверь, воля и Курочка Ряба ==========

— Ч-что это? — заикаясь, спрашивает мальчик.

— Игрушки, — шагаю я ему навстречу, — я же тебе рассказывал…

Пока он стоит с занятыми руками и открытым ртом, я снимаю с него полотенце и вытираюсь.

— А-а! — возмущается он моим действиям.

— Ага, — говорю я, продолжая его разглядывать.

Он и правда малость тщедушный, неделя на подножном корму, если верить его словам…

— Ты чего?! — прикрывается он вздыбленным членом, отчего картина в зеркале сбоку приобретает гротескные очертания. Губы сами собой растягиваются в дьявольской улыбке.

Он прослеживает мой взгляд, краснеет, задыхается, роняет член и убегает за диван искать одежду, я за ним.

— Трусов твоего размера у меня нет, а хотя… — Копаюсь в одной из коробок и достаю стринги на верёвочках, с голубым слоником и свисающим вниз хоботком для члена. — Лови… Что, не нравятся? Ты хоть примерь, в зеркало посмотрись. Есть ещё женские с красными кружевами, но в них неудобно, вываливается всё. — Я смотрю на пристраиваемый в нос слоника хоботок, из последних сил сдерживая рвущийся наружу хохот. Щёки сводит судорогой от усилий. Я отворачиваюсь, зажмуривая глаза и стискивая кулаки. Спокойствие, только спокойствие! Не ржать! Я кому сказал, не ржать! — Ну как, подошли? — Поворачиваюсь к нему. — О, отлично сидят, в принципе, можешь больше ничего не надевать, такая жара… Пошли пиццу есть.

— Что-то как-то неудобно, — крутит он задом, — верёвка прямо в жопу залазит, — раскорячивается, разводя колени, и оттягивает шнурок рукой, — так и должно быть?

— Ну, если неудобно, снимай и так ходи, разрешаю, — милостиво киваю я. Какой я сегодня добрый, ха-ха!

— Нет, так мне стыдно. — Он натягивает длинную безрукавку, что прикрывает его до середины бёдер. — Вот, так-то лучше, — довольно улыбается он и, отбросив на диван трусы, шлёпает к столу. Я натягиваю домашние боксеры и иду следом.

Мы с аппетитом уплетаем пиццу, запивая ледяным апельсиновым соком.

— Боженьки-боженьки, какой кайф, — поджимает он на лапках пальцы и вздыхает. — Ты ещё одну поставил? — взволнованно оглядывается на микроволновку.

— Да, ты только жуй хорошо, чтоб живот не заболел.

— Да он у меня никогда не болит.

— И не сутулься так.

— А, знаю, привычка, — выдвигает он вперёд грудь, разводя плечи, и тут же роняет их обратно. — Ох, устал! Мне мама постоянно… — резко замолчав, вскидывает испуганные глаза.

— Что мама? — спокойно спрашиваю я.

— М-м, забыл. Вот только что что-то вспомнил и опять забыл… Ты ведь меня не выгонишь? Мне бы хоть одну ночку переночевать, и я пойду.

Нет, никуда ты не пойдёшь…

— А как же пицца, кто её есть будет? Пропадёт ещё.

— Да?.. Ладно, уговорил, съем пиццу и тогда пойду. Сколько там штук осталось?

— Четыре.

— Ну, если каждому по две, то на завтра хватит.

— Можешь сам всю есть, мне она уже надоела.

— Да?! А мне нисколечки, — радостно улыбается он и с рыком впивается зубами в очередной треугольник.

Мы переползаем и, держась за животы, разваливаемся на диване.