Вот рельсы и шпалы, кладём на них медяки.

Грохочут колёса, летят поезда в никуда.

Там люди на полках глядят на чужие края,

А мы притаились, мы ждём, проедут они —

И мы соберём расплющенные медяки.

Зачем? Как зачем! Интересно, смотри, какой край!

Хоть так в них играй, хоть бери, заточи и бросай.

В забытую будку зайдём, полбуханки на всех,

И, сжавшись, все вместе уснём, чтоб увидеть рассвет.

Вот сны, наши сны, в них стучат поезда,

Вокзалы, перроны, холодные стулья, глаза

И мамы, и папы, чужие, не наши совсем.

И мы убегаем, нам здесь не расти, не стареть.

Электричка несёт нас в неведомую знойную даль, в окно врывается горячий ветер, за грязным стеклом мелькают заросшие подлеском лесополосы и запруженные пятничные переезды — дачники спешат предаться ненавистной тяпочной наркомании. Мы сидим в начале вагона, у окна, напротив друг друга. Мальчишка механически листает книгу.

— Читаешь «Винни-Пуха»?

— Что? Нет. — Он отодвигает книгу в сторону. — Так, нашёл.

— А мне, помню, Винни-Пух нравился. Точнее, не сам Винни-Пух, а Кристофер Робин, и, читая, я с нетерпением ждал только его появления, пролистывая всё остальное. Меня, кстати, Саша зовут, а тебя?

Он поднимает глаза в потолок, щурит левый глаз и, перекосив губы, отвечает:

— Не помню… м-м, не знаю, а у тебя ещё «Сникерса» нет?

— Нет.

— Жаль, — вздыхает он и, закинув ногу на ногу, щурясь от солнца, смотрит в окно.

Бриджи задираются, оголяя грязные сбитые коленки.

— Где это ты так звезданулся?

— А-а, не помню, — равнодушно тянет он.

— Что-то ты ничего не помнишь…

— А я что, виноват?! — вскакивает он, размахивая руками. — Чего ты ко мне пристал? Куда мы едем?!

Несколько человек поворачивают головы.

— Э-э, утихни, а то в зуб дам, — с наездом шепчу я, и он тут же, будто очнувшись, опускается на место, смотрит исподлобья, но без злости. — Ты чё, психованный?

Вижу, как в нём поднимается, закипая, очередная волна, и показываю кулак. Он сникает и отворачивается.

— И давно ты такой — безымянный?

— Дней пять, — ровным безэмоциональным тоном сообщает он.

— А какое имя тебе нравится?

Он пожимает плечами, а его руки, наткнувшись на книгу, сами по себе перелистывают страницу за страницей.

— Мне же как-то надо тебя звать… — Шуршат, едва различимо в общем шуме, листы бумаги. — Как тебе имя Крис? — вспоминаю я Кристофера Робина.

Ещё одно пожатие плеч. За спиной в конце вагона хлопает дверь, привлекая его внимание, и в одно мгновение он весь подбирается, как взведённая пружина.

— Кто там? — шепчу я, не оглядываясь, и наклоняюсь к нему. — Менты?

Он чуть заметно кивает.

— И контролёр, а у меня же нет билета. — Мечущийся страх в глазах.

— Иди сюда, — отодвигаюсь я от окна.

Он садится рядом, я снимаю и надеваю на него джинсовую бейсболку с длинным козырьком.

— Склони голову и смотри в окно, чтобы правой стороны лица видно не было. И расслабься, я всё сделаю.

Подходит контролёр, сопровождаемый скучающим ментом. Молодому парню жарко в форме, и он то и дело вытирает стекающий со лба пот. Он бы хотел оказаться где угодно, но не в этой грохочущей по рельсам духовке.

— Ваши билеты, — спрашивает дородная бабища.

— Простите, автобус опоздал из-за пробок, и мы не успели в кассу. Можно у вас купить? — Протягиваю заранее приготовленные деньги. — Два до конечной.

Чувствую спиной напряжённого мальчика. Взгляд полицейского скользит по нему, но не цепляется. Кондуктор отсчитывает сдачу и пробивает два билета.

— Спасибо!

Они переходят к следующим пассажирам с другой стороны от прохода. Я опускаю ладонь на ногу Криса, чтобы он не оборачивался. Когда они покидают вагон, я убираю руку и расслабленно откидываюсь на спинку сиденья. Парень закидывает ногу на ногу и продолжает смотреть в окно. У него по шее из-за уха стекает капелька пота.

— Пить хочешь? — Достаю из сумки бутылку, он поворачивается. Кепка ему идёт, хоть и немного великовата, выгоревшая, под цвет глаз. — Пара глотков есть, — откручиваю крышку.

— А зачем ты два билета купил, у тебя же был? — Он берёт бутылку и, сделав большой глоток, протягивает обратно.

— Допивай всю, скоро приедем. — Он пьёт. — Купи я билет только для тебя, это бы вызвало подозрения: почему у меня билет есть, а у тебя нет, если мы вместе?

— А-а. — Глаза вспыхивают интересом, и он разглядывает меня. — А где ты работаешь?

— У меня свой магазин игрушек.

— Да-а? — Его брови в искреннем изумлении ползут вверх, и я улыбаюсь.

— Ага, с доставкой на дом. — Он непонимающе моргает. — Это интернет-магазин, люди заказывают игрушки, и я их им привожу.

— А, я понял, это как пиццу! — сглатывает он.

— А ты какую пиццу больше любишь?

— Да я сейчас любую сожру!

— У меня дома штук пять разных, в микроволновку кинем, и готово.

— Пять штук?! — вскакивает он, воздевая в небо руки. — Пять штук! Ты что, царь?!

— А ты смешной, — усаживаю я его обратно.

— Пять штук, — продолжает он трясти руками с растопыренными пальцами.

Душная жара вгоняет в сон. Крис прислоняется головой к оконной раме, но вздрагивает на стыках, ударяясь рассечённой бровью. Садится ровнее и мается, роняя голову. Я обнимаю его за плечи и притягиваю к себе, он склоняет голову мне на грудь и проваливается в муторный сон.

Смежаю веки. Бессмысленное мельтешение образов, вырванных фраз, чьих-то рук, что жадно тянутся ко мне, я отбиваюсь и вздрагиваю.

— Конечная остановка «Микрорайон Западный», — оповещает дребезжащий металлический голос.

— Уже приехали? — зевает, вставая, Крис и, кривясь, потягивается.

Футболка задирается, и я вижу, что правый бок у него тоже в синяках.

— У тебя ничего не болит? — спрашиваю я.

— Жопа? — поднимает он правую бровь, стуча кулаками по заднице.

— А мне массаж сделаешь? — ухмыляюсь я.

— Поворачивайся, — смеётся он, отводя назад ногу.

Мы последними спрыгиваем на перрон. Люди гуськом уходят по дорожке к виднеющимся в отдалении многоэтажкам. Мы идём за ними, мальчик озирается по сторонам. Переходим по мостику небольшую речушку.

— Хочешь искупаться?

— Ага! Не помешало бы. Только туда и назад, а то я с голодухи помру, и унесёт меня, как пёрышко, в океан.

Сворачиваем с дорожки и идём по тропинке вдоль реки.

— Нам по пути. Вон мой дом, — указываю я на крайнюю пятиэтажку.

В десятке метров от неё начинается крутой спуск к реке. Между рекой и горкой обширный пустырь, на котором местные мальчишки гоняют мяч, соорудив самодельные ворота. У самой воды старые плакучие ивы и маленький пляж с привезёнными кучами песка.

Я разуваюсь, стягиваю потную футболку и шорты. Спорыш приятно холодит стопы. В воде плещутся пацаны.