— Щекотно! — засмеялся он.

Пососал сосок, поцеловал в ключицу, шею и только после этого поднял взгляд, встречаясь с его безумными, подёрнутыми поволокой наслаждения глазами. Мы смотрели друг на друга, а затем он наклонился и поцеловал меня.

— Хочешь меня по-настоящему? — спросил я.

— Да, — ответил он. — Только за презиками надо сгонять.

— В магазине на углу есть.

— Пошли?

— Пошли.

— Мама в самый неподходящий момент не вернётся?

— Нет, она на примерку поехала, часа три её точно не будет.

— Хорошо, трёх часов нам хватит…

Да, я не хотел его, но он хотел меня, и я ему позволил, потому что больше всего на свете жаждал узнать, как это — быть любимым или хотя бы желанным…

====== 8. Я люблю тебя... ======

Я валялся на кровати и уже соскальзывал в сон, когда вспомнил, что собирался посмотреть новую серию третьего «Твин Пикса», и тут тренькнул телефон: кто-то прислал СМС. Я не хотел брать трубку, но вдруг это от мамы. СМСка была от Иры.

«Привет! У меня сегодня ДР».

«О, поздравляю! Счастья тебе!» — ответил я.

«Ты дома?»

«Да».

«Один?»

«Да. Мама в командировке до выходных».

«Можно к тебе в гости?»

Я задумался. Что-то здесь было не так. Она никогда не заходила ко мне и не звала к себе, хоть и жила по соседству. Она если и любила меня, то на расстоянии, довольствуясь тем, что видела и перекидывалась парой фраз в школе.

Ира не была красавицей — обычная девчонка с симпатичными ямочками на щеках, когда улыбалась, но улыбалась она редко из-за проблем в семье — её родители пили. В начальных классах все её сторонились, называли грязнулей и вонючкой. Никто не хотел с ней сидеть или общаться, и она оставалась одна, всегда одна. Глядя на неё, действительно казалось, что она будто припорошена какой-то тёмно-серой пылью. На родительском собрании моя мама вызвалась решить проблему. И действительно решила. С тех пор Иринка хоть и не до конца, но посветлела. Во всяком случае на запах больше никто не жаловался. Видимо, мама, как и меня когда-то, научила её следить и ухаживать за собой. Ирка была худенькой, но крепкой и решительной, чувствовался в ней прямой и железный характер.

«Может, у неё что-то случилось?» — подумал я и написал: «Да, приходи».

«Я у калитки».

Я выглянул в окно и увидел над забором её макушку. Натянул шорты и пошёл открывать.

— Заходи, — сказал я, пропуская её вперёд.

— Я тортик купила. — Она подняла, показывая, маленькую коробку. Мне отчего-то стало неловко. — Чай у тебя найдётся?

Она пыталась выглядеть весёлой, но я чувствовал, что её что-то гнетёт.

Мы зашли в дом, прошли на кухню. Ира поставила торт на стол, пристроила у ножки стола рюкзачок и присела на край табуретки. Я включил газ и поставил на огонь чайник. Выдвинул другую табуретку и сел. Опустив взгляд, она один за другим придавливала ногти на пальцах. Я посмотрел ей в лицо.

— Ира, у тебя что-то случилось?

— Нет, — сказала она, изображая улыбку, но тусклые, чуть живые глаза её выдавали.

— Если хочешь, расскажи, я постараюсь понять.

Она вздохнула, собираясь с духом, сцепила, сдавливая, пальцы.

— Отец с мам… — Я заметил, как у неё задрожал подбородок, и понял, что она сейчас заплачет.

От её чувств у меня у самого сдавило грудь. Я отвернулся, встал, подошёл к шкафчику.

— Ты какой чай будешь: чёрный или зелёный? — спросил я, чтобы отвлечь её и отвлечься самому.

— Чёрный.

— Я тогда тоже. С сахаром?

— Да. Отец с матерью напились… — тихо сказала она. — Не хочу там быть, не хочу сидеть и всё это слушать, хотя бы в этот день.

Возле их дома частенько стоял уазик участкового, так как соседи не уставали жаловаться на попойки и пьяные вопли её родителей с собутыльниками.

— А ты чего дома сидишь, почему с Игорем не гуляешь?

— Он сказал, что его мама по хозяйству припрягла и он не может.

— Странно, я его пару часов назад с Ильёй в магазине видела, когда за тортом заходила.

— Да, странно, — равнодушно проговорил я, но на душе стало как-то муторно и тоскливо.

Мы ели торт, перекидываясь ничего не значащими фразами. Чай у нас закончился, и я подлил кипятка. Она крутила горячую чашку в руках.

— Вася.

— Да.

— Можно мне сегодня у тебя остаться?

Кем бы я был, если бы отказал ей, по сути выгнал, заставив идти домой к скотам родителям?

— Оставайся. Я тебе у мамы постелю, она бы разрешила, не сомневайся.

Мы немного посмотрели телек, почистили зубы (она принесла щётку с собой) и, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим комнатам.

Почему-то я был уверен, что она придёт, и лежал, замерев в ожидании, лицом к стене.

Она пришла бесшумно, как тень. Я даже испугался, когда ощутил на себе её взгляд. Она молча постояла, откинула край одеяла и забралась ко мне. Она не двигалась, лишь положила свою невесомую руку мне на бок. Потом погладила по спине, плечу. Я развернулся к ней. Мы лежали и смотрели друг другу в глаза. Она коснулась моего лица, отвела со лба волосы.

Я знал, чего она хочет, но я не мог, не хотел так с ней поступать.

— Ир, — сказал я, — это будет нечестно, по отношению к тебе нечестно.

— Ты кого-то любишь? Или нет… ты просто не любишь меня… Я понимаю, но я хочу, чтобы это был ты. Хочу всю оставшуюся мне жизнь вспоминать именно тебя.

— Ты ведь никакую херню не задумала? — грубо спросил я и почувствовал, как она дёрнулась.

Я слишком хорошо знал эту тьму, чтобы не разглядеть её в ней. Я взял её руку и сжал в своих.

— Пообещай мне, — начал я. Её рука дрожала и вся она дрожала от сотрясавшего её беззвучного плача. — Пообещай, что не будешь ни вешаться, ни топиться, ни вскрывать вены или травиться какой-нибудь гадостью, что не бросишься под машину и не спрыгнешь с моста, не попросишь меня тебя придушить и закопать на заднем дворе.

— Дурак, — сказала она, шмыгнув носом, — у вас нет заднего двора.

— Тебе повезло, — сказал я и протянул ей рулон туалетной бумаги, что на всякий случай держал на журнальном столике.

— Зачем это?

— Сопли подотри, — велел я.

— Фу, Васька, разве с девушкой так разговаривают?

— С девушкой, может, и нет, а с сопливой девчонкой запросто.

Она отвернулась и высморкалась. Поставила бумагу обратно.

Мы вновь лежали и смотрели друг на друга, она ещё периодически прерывисто вздыхала.

— Я жду, — сказал я.

— Ладно, обещаю.

— Что обещаешь?

— Мне что, всё перечислять?

— Разрешаю обобщить, — смилостивился я.

Она опять тяжело вздохнула.

— Обещаю… что… не убью себя.

Я видел, с каким трудом дались ей эти слова, будто я вытянул их из неё клещами. Будто вместо «не убью себя» она признавалась: «Я люблю тебя».

— Назад не отдам, — сказал я.

— Что не отдашь? — удивилась она.

«Взлелеянную тобой сладкую мечту о смерти», — подумал я, но вслух не сказал.

Я смотрел на неё и наконец-то видел, как в её лице проступает кто-то живой, кто-то, кому я был готов отдать себя, кто-то любящий.

Мы разделись, я сел между её разведённых коленей, провёл руками по бёдрам, коснулся живота. Такая нежная и тонкая кожа. Вся она такая тёплая и живая.

— Тебе будет больно?

— Нет, я уже всё сделала сама. Я ведь давно это планировала и не хотела чувствовать с тобой боль.

— Презерватив?

— Нет, хочу, чтобы всё было по-настоящему.

— Не боишься?

— Нет, это было бы слишком большим счастьем для меня, а жизнь меня не жалует.

— Ты хочешь от меня ребёнка?

— Я мечтала об этом.

Я наклонился и, задрожав, поцеловал её.

— Ты чего? — спросила она, почувствовав на своих щеках мои слёзы.

Но я не ответил, я изо всех сил стискивал зубы, чтобы не зареветь в голос. И что на меня нашло?

Стараясь действовать как можно аккуратнее, я попытался войти в неё, но в первый раз, да ещё и в темноте, у меня не получилось — я тыкался, но, видимо, не туда, и соскальзывал, тогда она взяла и направила меня. Я оказался внутри. Облегчённо вздохнул и понял, что это приятно, фантастически приятно. Не хуже, чем… Нет! Не хочу думать о нём. Только не сейчас!