— Генри, не надо со мной так держаться, мне от этого неуютно и неловко, говори по-человечески.

— Поль, — Генри немного смутился и не знал, что сказать дальше, все официальные и высокопарные слова вылетели из головы, — хорошо, буду по-человечески. К кому ты едешь?

— К учителю.

— Чему он учит?

— Осознанию.

— Как это?

— Это, когда все видишь, все понимаешь, и все можешь изменить.

— А что хочешь изменить ты?

— Себя.

— Зачем?

— Чтобы стать более совершенным. Но такой ответ вызовет предыдущий вопрос. Конечной цели нет, Генри. Есть дорога, а значит, надо идти, потому что если не идти, все потеряет смысл и лишится жизни. Поезд создан, чтобы идти по рельсам и везти пассажиров. Я создан, чтобы быть с учителем и помогать ему в пути.

— А я вот не знаю, зачем создан. И боюсь, что никогда не узнаю, потому что природа не одарила меня умом.

— Ум здесь ни при чем, Генри, слушай сердце и следуй его зову.

— Я постараюсь, Поль, правда, постараюсь! — глаза Генри были ясные и радостные.

Весь третий день пути Поль пытался овладеть мыслями. Те разбегались, как стайки рыбок в воде, и поймать их не получалось. Тогда он стал наблюдать за ними, как они шевелятся в сознании, возникают, исчезают, появляются вновь. Часто мысли порождались ощущениями, идущими от тела и возмущениями в мире чувств. Тело слышало стук колес, ощущало движение поезда и запахи. Поль закрыл глаза и отрешился от тела, убрал чувства, создал тишину. Большая часть мыслей исчезла.

Часть оставшихся порождалась образами людей, что находились в сознании Поля. Вот появилась мама и говорит, чтобы он обязательно искупался и привел в порядок одежду, погладил брюки, перед тем, как идти к учителю. Вот Санька обиженно смотрит в сторону из-за того, что Поль не взял его с собой. Его молчание тяжелее всяких слов. Вот отец расстроено сидит в мастерской. «У меня все валится из рук из-за того, что ты уехал. Я возлагал на тебя такие надежды! Как ты мог?». «Простите», — сказал Поль и забрал из образов свое осознание, что поддерживало в них жизнь. Образы погасли и растворились. Вместе с ними исчезли их мысли. Осталось три самых сильных образа: образ себя, учителя и мира.

С образом мира он справился легче всего, не так много он о нем знал. С образом учителя было сложнее. Почти весь он состоял из цитат его книг, крепко спаянных любовью Поля в одно целое. Он разбирал образ очень аккуратно, старался понять. Открывались очень интересные закономерности. Многие фразы были построены так, словно содержали призыв, который мог услышать только человек с определенными свойствами и способностями сознания. Такие фразы складывались в единый многоголосый зов. Его подсознательно слышали те, чье сознание откликалось, входило с ним в резонанс. Так произошло с Полем. Своими книгами учитель звал к себе способных учеников. На людей, не обладающих нужными качествами, книги не производили никакого впечатления. Когда все скрытые в текстах смыслы становились понятны, они обретали объемное звучание. Например, смысл фразы: «Ты держишь мою книгу. Твоя судьба в твоих руках. Освоив упражнения, ты сможешь освободить судьбу из оков определенности», — раскрывался так. Книга Лорима — судьба Поля. Книга и судьба — это упражнения. Освоить их, значит овладеть, а овладев, начинаешь подходить к упражнениям творчески, изменять, творить на их основе что-то свое, иную судьбу. То есть освобождаешь упражнения, а значит, и судьбу из оков определенности, делаешь сам, свое, новое. Раскрытие смыслов было похоже на радостную игру. Она приносила плоды озарения, что осеняли сознание. Поль разобрал возникший в нем образ учителя и только после этого смог мимолетно ощутить истинного мастера осознания, создавшего книги. Никакие образы не шли в сравнение по силе воздействия даже с этим кратким прикосновением к сущности учителя.

Поль был счастлив и далек от реальности. Он не знал, какая вьюга завывает снаружи. Она замела пути сугробами в рост человека. Поезд стоял уже четыре часа. Поль также не знал, что отец заплатил управляющему вокзала и тот отправил на вокзал Рильге почтового голубя. Он нес письмо, в котором отец просил встретить Поля и никуда не отпускать, пока он за ним не приедет. Но из-за сильной вьюги голубь, не долетев до Рильге, вернулся назад. Управляющий не сказал об этом Арсению, он не хотел возвращать деньги, которые успел потратить. А если у того будут претензии, он скажет, что голубь погиб в непогоде. Тут уж никто не виноват.

Осталось разобраться с образом себя. Это был многогранный образ. В нем скрывалось много «я», играющих разные роли. Такие, как роли сына и брата дома, ученика в школе, приятеля с ребятами на улице, друга с Санькой. Но и эти роли расслаивались. Сын в общении с мамой вел себя совсем не так, как с отцом. Иногда они вступали друг с другом в конфликты. Ведь как себя вести, если отец, мама и сестры находятся с тобой в одной комнате. Мамин сын говорил брату, что неприлично показывать сестре язык, даже шутя, а папин сын утверждал, что надо быть более сдержанным в проявлении своих чувств по отношению к маме и не лезть к ней на руки, так как уже не маленький. Так они и спорили между собой, порождая шум мыслей и бесконечные диалоги.

Поль выслеживал ролевые «я» и выпивал из них сознание. Он напоминал себе вампира, о которых они читали с Санькой. Только кусал он образы себя. Их становилось все меньше, а чистого незамутненного сознания все больше. И когда исчез последний образ, а все диалоги и монологи стихли, словно пелена спала с его глаз. С пустым и кристально чистым сознанием он пережил нечто, не поддающееся описанию. Он увидел и познал себя настоящего, истинно живого, но не мог ничего об этом себе сказать. Переживание, потрясение и наслаждение от этого были столь сильными, что Поль расплакался. Он еще не мог вместить тех безграничных знаний, что хранились в его бессмертной сущности. Тело, озаренное запредельным сиянием, оказалось не готово, для этого ему предстояло подрасти и развиться. Сияние схлынуло, навсегда оставив в нем свой отпечаток, но Поль не расстроился, вернувшись в обычное состояние сознания. Теперь он знал к чему стремиться. «Когда-нибудь я останусь таким навсегда», — подумал Поль и открыл глаза.

В купе было почти темно, а за окном завывала вьюга. Поль не знал, сколько часов просидел, но тело проголодалось, и он решил попросить Генри принести еды.

Генри на месте не оказалось. Его отец сказал, что он ушел за углем и должен скоро вернуться.

— Почему мы стоим?

— Пути занесло снегом. Дождемся, когда стихнет вьюга, и начнем расчищать. Боюсь, что в Рильге мы прибудем на день, а то и два, позже. Последний раз такое случилось года четыре назад. Целых три дня стояли, пока пути освободили.

Все это время проводник как-то странно поглядывал на Поля. «Может, у меня опять глаза от слез красные?» — подумал Поль.

— Пойду, подожду Генри в коридоре.

Появился пыхтящий и бормочущий под нос ругательства в адрес непогоды Генри с двумя большими ведрами угля.

— Давай помогу, — сказал Поль.

— Не надо, а то запачкаешься, — он глянул на Поля и замер. — Что с твоим лицом?

— Не знаю, а что с ним?

— Сам не пойму, какое-то оно странное.

— Как это?

— Ну, словно просветлевшее, что ли, неземное, — Поль хихикнул. Слишком смешное было выражения лица у Генри, когда он это говорил. — Ну, чего ты смеешься? Я ведь не виноват, что оно у тебя такое, как у этого, небесного странника.

— А кто это небесный странник?

Генри понял, что сказал лишнего и сдвинул брови.