Ежов лично принял Судоплатова перед началом операции, а о том, как она была проведена, Судоплатов рассказывает следующее:
«Когда мы вышли от Ежова, Шпигельглаз сказал:
— Тебе надлежит в случае провала операции и угрозы захвата противником действовать как настоящему мужчине, чтобы ни при каких условиях не попасть в руки полиции.
Фактически это был приказ умереть. Имелось в виду, что я должен буду воспользоваться пистолетом „вальтер“, который он мне дал.
Шпигельглаз провел со мной более восьми часов, обсуждая различные варианты моего ухода с места акции. Он снабдил меня сезонным железнодорожным билетом, действительным на два месяца на всей территории Западной Европы, а также вручил фальшивый чехословацкий паспорт и три тысячи американских долларов, что по тем временам было большими деньгами. По его совету я должен был обязательно изменить свою внешность после „ухода“: купить шляпу, плащ в ближайшем магазине»[229].
В начале мая 1938 года Судоплатов с изготовленной Тимашковым миной на грузовом судне «Шилка» отплыл из Ленинграда. Из Норвегии он позвонил Коновальцу договориться о встрече в германском порту Киль и неожиданно услышал предложение перенести ее в Италию, куда его доставит немецкий самолет. Разумеется, Судоплатов отказался от этого варианта, сославшись на то, что не может отлучаться с судна во время стоянок более чем на пять часов, после чего рандеву было назначено в Роттердаме, в ресторане «Атланта», находившемся неподалеку от центрального почтамта и железнодорожного вокзала. О том, как проходила ликвидация Коновальца, Судоплатов вспоминал следующее:
«Прежде чем сойти на берег в Роттердаме, я сказал капитану, который получил инструкции выполнять все мои распоряжения, что, если не вернусь на судно к четырем часам дня, ему надлежит отплыть без меня. Тимашков, изготовитель взрывного устройства, сопровождал меня в этой поездке и за десять минут до моего ухода с судна зарядил его. Сам он остался на борту судна…
23 мая 1938 года после прошедшего дождя погода была теплой и солнечной. Время без десяти двенадцать. Прогуливаясь по переулку возле ресторана „Атланта“, я увидел сидящего за столиком у окна Коновальца, ожидавшего моего прихода. На сей раз он был один. Я вошел в ресторан, подсел к нему, и после непродолжительного разговора мы условились снова встретиться в центре Роттердама в 17.00.
Я вручил ему подарок, коробку шоколадных конфет, и сказал, что мне сейчас надо возвращаться на судно. Уходя, я положил коробку на столик рядом с ним. Мы пожали друг другу руки, и я вышел, сдерживая свое инстинктивное желание тут же броситься бежать.
Помню, как, выйдя из ресторана, свернул направо на боковую улочку, по обе стороны которой располагались многочисленные магазины.
В первом же из них, торговавшем мужской одеждой, я купил шляпу и светлый плащ. Выходя из магазина, я услышал звук, напоминавший хлопок лопнувшей шины. Люди вокруг меня побежали в сторону ресторана. Я поспешил на вокзал, сел на первый же поезд, отправлявшийся в Париж, где утром в метро меня должен был встретить человек, лично мне знакомый. Чтобы меня не запомнила поездная бригада, я сошел на остановке в часе езды от Роттердама. Там, возле бельгийской границы, я заказал обед в местном ресторане, но был не в состоянии притронуться к еде из-за страшной головной боли. Границу я пересек на такси — пограничники не обратили на мой чешский паспорт ни малейшего внимания. На том же такси я доехал до Брюсселя, где обнаружил, что ближайший поезд на Париж только что ушел. Следующий, к счастью, отходил довольно скоро, и к вечеру я был уже в Париже.
Все прошло без сучка и задоринки. В Париже меня, помню, обманули в пункте обмена валюты на вокзале, когда я разменивал сто долларов. Я решил, что мне не следует останавливаться в отеле, чтобы не проходить регистрацию: голландские штемпели в моем паспорте, поставленные при пересечении границы, могли заинтересовать полицию.
Служба контрразведки, вероятно, станет проверять всех, кто въехал во Фракцию из Голландии.
Ночь я провел, гуляя по бульварам, окружавшим центр Парижа. Чтобы убить время, пошел в кино. Рано утром, после многочасовых хождений, зашел в парикмахерскую побриться и помыть голову. Затем поспешил к условленному месту встречи, чтобы быть на станции метро к десяти утра. Когда я вышел на платформу, то сразу же увидел сотрудника нашей разведки Агаянца, работавшего третьим секретарем советского посольства в Париже. Он уже уходил, но, заметив меня, тут же вернулся и сделал знак следовать за ним. Мы взяли такси до Булонского леса, где позавтракали, и я передал ему свой пистолет и маленькую записку, содержание которой надо было отправить в Москву шифром. В записке говорилось: „Подарок вручен. Посылка сейчас в Париже, а шина автомобиля, на котором я путешествовал, лопнула, пока я ходил по магазинам“. Агаянц, не имевший никакого представления о моем задании, проводил меня на явочную квартиру в пригороде Парижа, где я оставался в течение двух недель»[230].
К рассказу Судоплатова необходимо добавить, что взрыв произошел в 12 часов 15 минут на главной улице Роттердама Колсингер, близ кинотеатра «Люмис». Сила взрыва была столь велика, что тело Коновальца было выброшено на проезжую часть. От правой ноги и левой руки ничего не осталось. Все тело было изуродовано, кроме головы, которая осталась цела. В результате взрыва также пострадало четверо прохожих-голландцев. При убитом был обнаружен паспорт на имя Йозефа Новака и счет за номер в гостинице «Централь».
Вскоре полиция выяснила, что убитый прибыл в отель в 11.15 и снял комнату. Приняв ванную, он пошел в кафе «Атланта», где в 11.45 встретился с высоким черноволосым мужчиной 30–35 лет, пришедшим на несколько минут позже. Мужчина выпил пива, передал Коновальцу пакет, завернутый в бумагу и напоминавший по виду книгу, заплатил за пиво и ушел. После этого убитый также оплатил счет, вышел из кафе и перешел площадь, задержавшись ненадолго у кинотеатра «Люмис». В это время и раздался взрыв. При обыске в комнате убитого были обнаружены пишущая машинка с украинским шрифтом, небольшое черное распятие и книга на немецком языке «История фашистского движения». В 15.30 на квартиру пришел Ярослав Барановский, который был арестован и на допросе сообщил, что убитый — лидер ОУН Евген Коновалец, прибыл в ночь с 22 на 23 мая поездом из Берлина в Роттердам для встречи с неким «Валюхом».
На следующий день после взрыва голландская полиция в сопровождении Барановского произвела проверку экипажей всех советских судов, находившихся в роттердамском порту. Они искали человека, запечатленного на фото, которое было в их распоряжении. Это была фотография, сделанная в свое время уличным фотографом в Берлине.
Барановскому было известно, что Коновалец собирался встретиться с курьером-радистом с советского судна, появлявшимся в Западной Европе. Однако он вовсе не был уверен, что это был именно тот самый курьер — «племянник Лебедя». Голландская полиция знала о телефонном звонке Коновальцу из Норвегии и, естественно, подозревала, что звонил его агент. Правда, никто не знал наверняка, с кем именно Коновалец встречался в тот роковой для него день. Как утверждают украинские националисты, голландская полиция установила, что в порту Роттердама с 21 по 24 мая 1938 года стояло советское торговое судно «Менжинский» (как это соотнести с тем фактом, что Судоплатов в своих v воспоминаниях называет судно «Шилкой», непонятно) и что из офиса фирмы некоего Даниеля Вольфа в Роттердаме, известного своими прокоммунистическими симпатиями, в 15 часов в день убийства состоялся телефонный разговор с Москвой.
Что до Судоплатова, то он по подложным польским документам отправился из Парижа сначала на машине, а затем поездом в Барселону.
Местные газеты сообщали о террористическом акте в Роттердаме, где украинский националистический лидер Коновалец, путешествовавший по фальшивому паспорту, погиб при взрыве на улице. В газетных сообщениях выдвигалось несколько версий: либо его убили советские чекисты, либо агенты гестапо, либо соперничающая группировка украинцев, либо, наконец, поляки — в отместку за убийство в 1935 году оуновцами министра внутренних дел Польши генерала Б. Перацкого. Следует также добавить, что ни у абвера, ни у ОУН не было улик для раскрытия истинных причин гибели Коновальца. Конечно, они могли подозревать курьера или связника, прибывшего на встречу в Роттердам, но в их руках не было никаких доказательств.
