Так, в 1921 году, будучи направленным в Вену с поручением по линии Коминтерна, бежал в Румынию, прихватив с собой значительную сумму денег, венгерский коммунист Эндре Руднянский. Между тем он с 1918 года являлся председателем федерации иностранных групп РКП(б), принимал участие в основании Коминтерна, был послом Венгерской советской республики в Москве, а затем членом Бюро Исполкома Коминтерна. Правда, в 1926 году он вернулся в СССР, был арестован, осужден на 15 лет и умер в 1943 году. В августе 1923 года по этическим соображениям отказался возвращаться из Лондона в Москву соратник В. Ленина по эмиграции, директор «Аркоса» Георгий Соломон (Исецкий). Что же тут говорить о фигурах помельче, вырвавшихся из нищей страны и увидевших западное изобилие.
В середине 20-х годов невозвращенцами начали становиться и сотрудники спецслужб. Одним из первых был нелегальный резидент Разведупра РККА в Финляндии Андрей Смирнов, бежавший в декабре 1924 года в Бразилию. Побег Смирнова показал руководству спецслужб, что даже их сотрудники, прошедшие многоступенчатые проверки, отнюдь не так надежны, как кажется. Поэтому были приняты многочисленные меры для того, чтобы побег стал невозможен. Впоследствии, 8 июля 1934 года был принят закон, предусматривающий, что в случае бегства за рубеж военнослужащего репрессиям подвергались его родственники. Их высылали в отдаленные районы Сибири даже при условии, что они не знали о намерении родственника бежать. Кроме того, сотрудникам разведки под расписку сообщалось, что если кто-нибудь не вернется в СССР, то его близкие будут лишены свободы сроком до 10 лет. При этом, если сбежавший выдал государственные тайны, его родственники могут быть расстреляны, а он сам подвергнется внесудебному преследованию в любой стране мира. Впрочем, закон 1934 года только подводил правовую базу под давно применяемые на практике репрессивные меры в отношении перебежчиков и их семей. Свидетельство тому — судьба одного из первых невозвращенцев-сотрудников спецслужб Владимира Нестеровича, проходившего в кадрах военной разведки под фамилией Ярославский.
Владимир Степанович Нестерович родился в 1895 году в Белоруссии. Перед Первой мировой войной он работал слесарем в железнодорожных мастерских на станции Гомель, откуда в 1915 году был призван в армию. Во фронтовых окопах Нестерович проявил незаурядную личную храбрость и командирские способности, за что был произведен в офицеры. В 1916 году он окончил ускоренный курс офицерского училища и вскоре получил чин штабс-капитана.
Восторженно приняв свержение царизма, Нестерович в 1917 году вступил в РСДРП(б), был избран членом солдатского комитета своего полка, а начиная с января 1918 года активно участвовал в Гражданской войне в рядах Красной Армии. В январе-сентябре 1918 года он командовал 1-м Московским революционным полком, в сентябре 1919 — июне 1920 года был командиром бригады 42-й стрелковой дивизии. Проявив себя как способный военачальник, он уже в феврале-августе 1920 года командовал 42-й стрелковой дивизией, а в сентябре-октябре 1920 года — 9-й кавалерийской дивизией. О том, как он воевал, можно судить по приказам о награждении его в 1919 году орденом Красного Знамени и за бои в 1920 году — почетным революционным оружием. Не менее интересно рассказывает о боевом пути Нестеровича другой невозвращенец — Г. Беседовский, знавший его лично:
«Нестерович пошел в Красную Армию в 1918 году, когда Троцкий обратился с призывом к офицерам старой армии идти в ряды Красной Армии. Бригада Нестеровича сражалась на восточном и юго-восточном фронтах Гражданской войны, а в 1920 году, когда махновское повстанческое движение разлилось по Украине и не только угрожало губернским городам, но и самой столице Украины — Харькову, Нестерович был переброшен со своей бригадой на Украину. Он не мог разбить главных сил Махно, которые проходили по Украине со сказочной быстротой, делая в сутки совершенно невероятные рейды в двести-триста километров… Регулярная кавалерия Нестеровича не могла, конечно, угнаться за этими легендарными по быстроте отрядами. Но Нестеровичу удалось все же несколько раз пересечь дорогу Махно и разбить его лучших атаманов, как, например, атамана Щуся, а один раз в Харьковской губернии он настиг главные силы Махно, и только благодаря ловкости махновского штаба им удалось спастись от полного поражения»[72].
Впрочем, сам Нестерович, вспоминая о этом времени, говорил: «Порой мне казалось, что я командую гусарами Михельсона, усмиряющими крестьянское восстание Пугачева. С той только разницей, что теперь с обеих сторон бессмысленный бунт»[73].
После Гражданской войны Нестерович окончил Военную академию и был направлен на работу в военную разведку РККА. В 1923 году его назначили резидентом в Вену, где он находился в качестве военного атташе под фамилией Ярославский и занимался координацией работы по балканским странам. Поворотным пунктом его карьеры в советской военной разведке стал взрыв в Софийском кафедральном соборе Семи Святых, организованный офицерами из военной секции болгарской коммунистической партии при поддержке Коминтерна. Целью взрыва, произошедшего 17 апреля 1925 года, было убийство главы болгарского правительства Александра Цанкова, пришедшего к власти в результате военного переворота 9 июня 1923 года, и членов его кабинета. По замыслу организаторов этого теракта, после ликвидации членов правительства должны были начаться рабочие вооруженные выступления, неизбежно перерастающие в коммунистическую революцию.
Взрыву в соборе предшествовал ряд терактов. 8 февраля 1925 года в результате нападения на супрефектуру Годеча было убито 4 человека. 11 февраля в Софии был убит депутат Никола Милев (Гео Милев), редактор газеты «Словет» и председатель профсоюза болгарских журналистов. 24 марта был распространен манифест Болгарской компартии, в котором говорилась о неизбежности падения режима Цанкова.
В начале апреля чудом избежал покушения царь Борис III, которого коммунисты называли «Убийца болгар», а 15 апреля от пуль террориста погиб один из приближенных царя, военный губернатор Софии генерал Коста Георгиев. Через день, когда все правительство собралось в Софийском соборе на его похороны, взрыв бомбы обрушил один из куполов. Из-под обломков извлекли более 120 убитых, среди них 3 депутата, 13 генералов, 8 полковников и 8 других высокопоставленных чинов. Но при этом ни Цанков, ни царская семья, ни члены правительства не пострадали.
В результате революция не состоялась, а на коммунистов обрушился шквал репрессий. Два организатора покушения, Минков и Янков, погибли, оказывая сопротивление полиции при аресте. Другой организатор, Марко Фридман, офицер запаса и адвокат, в мае 1925 года на судебном процессе сначала педантично отстаивал идеи и деятельность компартии, но под конец все же дал показания о внутренней организации БКП и ее военного отдела. Однако это его не спасло, и он был повешен вместе с двумя другими участниками покушения. Впрочем, можно сказать, что ему еще повезло — другой террорист, Шаблин, даже не предстал перед судом, поскольку сразу после ареста был живьем сожжен в печи. Удалось бежать в СССР участнику подготовки взрыва французскому коммунисту Эжену Леже, его дальнейшая судьба неизвестна.
Нестерович, прекрасно осведомленный об истинных причинах и руководителях взрыва, решил порвать с Разведупром, и, покинув свой пост в Вене, выехал в Германию, «Взрыв собора произвел на него потрясающее впечатление, — вспоминает Беседовский, одно время занимавший должность заведующего консульским отделом полпредства УССР в Вене. — Он весь как-то изменился, похудел, ходил целыми днями мрачный, небритый. Однажды он исчез из посольства, оставив записку, что больше работать не может, что он совершенно разбит, надорван, что его совесть не позволяет ему больше оставаться на такой работе. Он добавлял, что уходит в частную жизнь, будет работать на заводе и не имеет никакого намерения разоблачать своих вчерашних товарищей по работе»[74].
