— Я искала тебя.

— Нашла.

— Я замерзла. — обращаю на себя его рассеянное внимание. Уверяю, что не должна ревновать к старой любви, о, я знаю точно, что это она, но все равно ревную. — Увези меня на учебу, и сходите, поболтайте, где-нибудь. У тебя все равно свободный день. — выдавливаю из себя улыбку. В ответ на его, искреннюю. Словно пощечина. Напоминающая о том, что мне не должно быть так больно, о том, что я должна затоптать любой росток влюбленности, что зацвел в душе.

— Хорошая идея, запрыгивай, Лизка.

Поездка, кажется каторгой с притянутой за уши нетерпеливой тишиной. Они оба молчат, но для того, чтобы понять их нетерпение, не нужно слов. Его пальцы нервно тарабанят по рулю, в такт, как ему кажется, музыке, она закусывает губы, смотря по сторонам. Неловко. Им. А мне больно. Как впервые от предательства Витальки, только чуть острей.

Вываливаюсь из машины, стремясь избавить их, себя. Из фойе вижу, как она пересаживается на переднее сиденье, черная машина стартует… какая же это марка? Так и не спросила…

День… проходит, занятия тянутся и заканчиваются одними только мыслями о нем. Удивляясь тому, что он не приехал за мной после пар. Оказывается, привыкла.

Не вернулся и ночью домой. Сон в его объятиях — еще одна привычка.

Ждала его, глупая. Ходила от стены к стене, нервно сжимая мобильный. Не звонила, гордая же.

И дождалась, глупая.

Помятый, не бритый, с похмелья. Красный росчерк по краю белоснежной рубашки. Правда, без запаха духов… хотя и без оного не легче.

— Анюта… — потянулся ко мне. Увернулась, отошла.

Смотрела в его затравленный взгляд, появившийся после прихода.

— Анюта, все не так…

— Не так. Я знаю, Андрей. Не сомневайся. — Поворачиваюсь, идя в комнату. Идет следом. Останавливается на пороге, возможно увидев ту гребанную кружку с нелепым сердцем, расхлопанную на мелкие осколки, а может, увидев собранную сумку. — Ты, скорее всего, перепил, заснул у нее. Так же оно бывает? Не отвечай. Прости. Это просто яд, что всю ночь накапливался. — оборачиваюсь, приближаясь, скольжу по скуле, стирая еще один след. — Ты хороший, Андрей. И как бы это все не выглядело, так бы со мной не поступил. Я знаю, Андрей.

— Анют…

— Нет. Ты послушай. — Отворачиваюсь. Смотреть в его глаза больно и немного стыдно. — Я хочу уйти. Я уйду. Сейчас ты не остановишь меня. Не сможешь. И ты в этом не виноват. Сам представь, где я и где девушки, что раньше тебя окружали? Сколько их, Андрей? Не отвечай! Я сломалась на первой. И чиниться не буду, изведу ревностью и тебя и себя. Это больно Андрей, так что дышать нечем, да и не хочется, но отчего-то духу не хватает взять баночку таблеток в руки. Но ведь так будет не всегда?

— Дура. Ничего не было! — хватает, сдавливая предплечья. В ответ звенит пощечина, раскрашивая так и не стершийся след от помады.

— Я все равно уйду. — и вместо привычного рыка и тяжелых объятий он отстраняется.

— Иди. — выдыхает он, опуская голову к полу, горбя плечи, пропуская меня.

Еще один непредвиденный удар. Но я иду, гордо задрав подбородок. Скала. Сказала — сделала. И даже дверью не хлопнула, гадая в своей голове: изменил или нет, кинется сразу к ней или немного выждет? А может, не станет… робко пробивается мысль, вызывая горькую улыбку. Плохо быть прагматиком по жизни. Особенно, когда молодое сердце, разбитое на мелкие осколки, а все равно поет о любви.

Вперед суровая реальность.

Он приезжает один. Я не слежу, просто снимаю квартиру, окна которой выходят на стоянку института. С общагой не повезло: мест нет. И задерживаюсь я только потому, что ровно в половину восьмого возвращается с прогулки сосед с большой собакой. Боюсь и соседа и собаку. И в окно я смотрю только для того, чтобы убедиться, что он пройдет. А взгляд сам собой зацепится за Андрея. Будет провожать до тех пор, пока он не скроется в здании.

Все такой же общительный, веселый. С далека и не рассмотришь всего остального. Не убедишься, какие чувства в его глазах. Но я пытаюсь. Каждый раз тщетно рассматривая. Полагаю, скоро стану счастливой обладательницей бинокля.

— Маленькая, глупая Анюта… — горько покачаю головой вслед шепоту. — Забыл он тебя как дурной сон. Забыл. Не сомневайся. И ты забудешь, со временем…

Я бы, наверное, уже и забыла, не лови я обрывки ядовитых слов девушек, что приходят на наш этаж полюбоваться на «брошенную». Оскалится. Ну, еще бы, они целый год об этом мечтали, предугадывали. Недавно слышала, что я его беременностью привязала. Куда делся ребенок и почему за год не вырос живот не пояснялось. Потом говорили, что приворожила… ну, еще бы… а как бы он клюнул на такую как я?

Все обошлось, вернулась его первая любовь, и все встало на места, чары рассеялись.

Зло оправдалась в голове, сняла, наконец долбанное кольцо. Вернуть лично духу не хватило, отправила заказным письмом, с глупой надеждой чиркнув обратный адрес. Собственно, по этому поводу ни раз себя за время пути домой проклинала. Зря, конечно, ничего не произошло.

Утром осмелела, подошла к Витале, что кидал в мою сторону взгляды.

— Мне интересно… — начала, не зная, как задать вопрос, мучавший меня целый год, а потом плюнула и выпалила все как есть. — Виталь, ты хотя бы меня любил?

— Любил. — он кивнет. — И люблю. — смело добавит, протягивая руку, от которой я уклоняюсь. — Мы продадим машину, купим небольшой домик, нам хватит.

Смеюсь. Так искренне, по сумасшедшему, словно заразившись от Андрея.

— Купим домик, посадим дерево, родим сына, а потом ты снова меня продашь, чтобы приобрести машину, желательно семейный минивен. А я вернусь, ты же в этом не будешь сомневаться?

— Анюта… — Строго начинает он, на что я отмахиваюсь.

— Дурак ты, Иванов. Настоящий, что ни на есть. Я же как представлю, что ты ко мне прикасался, так меня выворачивает.

— А от его прикосновений я смотрю ничего? Жива, благоухаешь?

— Да, ничего. По началу вроде брыкалась, а потом втянулась. Он же совсем не такой как ты. Взрослый, уверенный. — Улыбаюсь. — А может все дело в том, что я — такая же как ты. Я же, Виталя, тоже продалась. — Пожимаю плечами. — И мне даже очень понравилось… быть с ним… быть его.

Когда я стала стервой? И почему этого не заметила? Вопросы, которое я тут же отмету, замечая тень боли в его глазах.

В этом его отличие. Андрей не умеет прятать чувства, и боль там наравне хозяйничает с сумасшествием. И сам прямолинейный. Простой.

Виталя замахивается на меня, в попытке ударить, но кто-то перехватывает его руку. С боку, как в каком-то дешевом фильме, появляется защитник. Задерживаю дыхание, грезя повернуть голову и увидеть своего ненормального муженька, да только вижу какого-то мужика, совсем на него непохожего. Суровая реальность бьет по голове не хуже Тайсона.