Возле двери дома мистера Браунинга не было ни молоточка, ни звонка, а сама дверь явно нуждалась в покраске и подпиралась стойкой для зонтов. В темноте коридора вырисовывались очертания видавшего виды столика, на котором можно было оставить письмо. Вероятно, молоточки или звонки были у дверей квартир. Но что, если их не было и Гарри просто вломится в дом Гектора Браунинга или, что ещё хуже, перепутав адрес, в дом возмущённого незнакомца?

Стоя на другой стороне улицы, он всматривался в лица женщин, проходивших мимо. Иногда встречались, судя по простым платьям и дешёвым шляпкам, горничные или кухарки, но были и те, понять сущность которых было сложнее. Хорошенькие. Спокойные. Элегантные. В меру смелые. Невинны они или распутны?

Конечно, в самой природе благонравия – не выдавать и не показывать ничего, кроме него. Все признаки были незаметны: маленький бугорок на месте обручального кольца; прядь, выбившаяся из-под безукоризненного шиньона; может быть, разошедшийся шов, выдающий жестокий порыв недавней страсти. А что выдаёт мужчин? Должно быть, лихорадочный румянец на щеках. Следы ногтей на спине. Может быть, лишь запах моря, порой исходивший от посетителей бани, запах, в котором что-то примешивалось к привычному аромату немытого мужского тела.

Мистер Браунинг стоял в дверном проёме. Он оказался ниже ростом и в то же время красивее, чем запомнилось Гарри. На нём не было ни пиджака, ни воротничка, манжеты аккуратно подвёрнуты; он стоял, наслаждаясь сигаретой и солнцем, с интересом разглядывая Гарри. Он словно не видел движения толпы, и его внимание неким образом перекрыло её поток и для Гарри, который, не глядя, перешёл улицу, чем вызвал ругательство извозчика.

– Мистер Зоунт! Какой приятный сюрприз, – мистер Браунинг протянул ему руку.

– Я сомневался, что запомнил адрес, – хотел сказать Гарри и вновь запнулся на первой «с». Мистер Браунинг не содрогнулся, не отвёл взгляд, не закончил предложение за него, как делали многие, а лишь продолжал наблюдать с интересом.

– Простите, что я в дезабилье, – сказал он. – Вы ведь ко мне не записывались?

– Я… нет. Нет, нет.

– Но я уверен, для вас найдётся время, – он старательно втоптал сигарету в тротуар, потом направился наверх. Гарри с колотившимся сердцем последовал за ним, по пути отметив длину поношенной красной ковровой дорожки на лестнице и сцены с изображением охоты на стенах. Он решил, что разговор о записи на приём был нужен, лишь чтобы усыпить бдительность прохожих, поэтому немало удивился, когда мистер Браунинг в самом деле привёл его в смотровой кабинет, где висели изображения лёгких и полости рта, различных положений губ и языка. Среди них расположились не вполне уместные гравюры древнегреческих скульптур: возничие, метатели диска, борцы.

– Пока мы не будем бороться с картавостью или заиканием, – сказал мистер Браунинг. – Нам важнее научить вас правильно дышать. Сейчас вашей речи не хватает воздуха, она как птица в клетке. Снимите, пожалуйста, пиджак и жилет, так чтобы я видел, что происходит. Вот так. Я повешу их здесь. Теперь расставьте ноги. Чуть-чуть пошире. А теперь дышите.

– Я дышу.

– Нет, вы не дышите. Вдохните. Наполните ваши лёгкие. Продолжайте вдыхать. Ещё глубже. А теперь выдыхайте. Так. Слишком быстро. Слишком жадно! Не нужно так сильно бояться.

– Я не боюсь.

– Доверьтесь мне. Вы напуганы. Вдохните снова, и на этот раз на выдохе скажите хорошее долгое «ааа».

Гарри сделал, как ему было велено; Браунинг критически за ним наблюдал.

– Ещё раз, – сказал он. – Не дёргайтесь. Мне нужно до вас дотронуться, чтобы почувствовать, что происходит. – Встав за спиной Гарри, он положил ладонь на его солнечное сплетение. – Так. Хорошее медленное «ааа». Громче. Громче! Так-то лучше. Я хочу, чтобы вы каждый раз при разговоре вспоминали о своём дыхании. Сперва убедитесь, что формируете слова с помощью воздуха и что вам его достаточно. Дыхание – естественный процесс, но невозможно представить, как плохо большинство людей с ним справляется. Они вдыхают едва ли на треть жизненной ёмкости лёгких, и в результате речь голодает и запинается. В детстве вы часто пугались?

– Обычно да.

– Мужчин?

– Обычно да.

– Хмм… Так. Теперь мне нужно дотронуться до вас сразу в двух местах, – одну руку Браунинг положил на грудь Гарри, другую опустил пониже, на живот. – Хорошо, – сказал он, стоя так близко, что Гарри ощутил шеей звук его голоса и вдохнул цитрусовый аромат лосьона для бритья. – У вас есть мускулы. Теперь я хочу, чтобы вы их задействовали. Вдохните и ещё раз произнесите долгое «ааа». Не нужно так смущаться. Все мои соседи на работе, и в любом случае им нет до нас никакого дела. На этот раз, когда вы будете выдыхать, я хочу, чтобы вы сжали мою руку так сильно, как только сможете. Я буду давить, но мне нужно, чтобы вы сопротивлялись.

Чувствуя себя глупым и в то же время счастливым, Гарри сделал, как велел мистер Браунинг, сжимая руку, прикосновение которой жгло ему кожу, чувствуя, как пот проступает на груди и спине, и «ааа», которое он произнёс, прозвучало как крик, не как обычный звук.

– Хорошо, – сказал Браунинг, не убирая рук. – Теперь вдохните как положено и скажите: «Я сомневался, что запомнил адрес».

– Я сомневался, что… – начал Гарри, не медля, не заикаясь, и внезапно умолк, почувствовав, как Гектор Браунинг впечатал в его шею крепкий поцелуй.

С минуту или две они так и стояли – нос и губы Браунинга давили на Гарри сзади, руки – спереди, а потом очень, очень медленно Гарри положил ладони на бёдра мужчины. Тогда Браунинг вновь поцеловал его и выдвинул ногу вперёд, так что она оказалась между ног Гарри.

– Я со… – начал Гарри и запнулся.

– Тихо, – прошептал Браунинг. – Вдохни. А теперь скажи мне.

– Я совсем не знаю, что делать дальше, – чётко произнёс Гарри.

– Зато я знаю, что делать. Повернись.

Гарри повернулся и увидел красивое лицо Браунинга в нескольких сантиметрах от своего лица. Браунинг улыбнулся и поцеловал его в губы. За смотровым кабинетом располагалась маленькая спальня и ванная комната с видом на водосток.

Сорок минут спустя, когда они, тяжело дыша, обнажённые, лежали на кровати, такой узкой, что одному пришлось улечься поверх другого, Браунинг прошептал:

– Бо´льшая часть моих учеников приходит утром. С половины второго до четырёх я всегда свободен. Дверь закрывать не буду. Если ты придёшь, когда меня нет, просто ложись в кровать и жди меня.

Они были любовниками больше года. Природный инстинкт подсказывал Гарри, что единственный способ не сойти с ума – не пытаться это анализировать. Но, конечно же, он пытался это анализировать, потому что был в меру умным, чувствительным и ничем не занятым и потому что сто шестьдесят четыре часа в неделю из ста шестидесяти восьми они проводили не вместе. Вскоре он осознал, какой риск на себя берёт. Печально известные судебные процессы 1890-х оставили свой след. Если они попадутся, их ожидает тюрьма и тяжёлый труд, не говоря уже о пожизненном позоре.

– Но мы не попадёмся, – уверял Браунинг (странность их близости заключалась и в том, что Гарри не мог даже в мыслях назвать его Гектором, а вслух не называл никак). – Попадаются только дураки, которые выбирают людей не своего возраста и круга.

Гарри подумал, что они не совсем одного круга, потом вспомнил, что сестра его жены теперь хористка, и это несколько размывает границы.

– И потом, – продолжал Браунинг, – ты ходишь ко мне ставить речь, о чём никому не говоришь, потому что тебе очень стыдно.

Он скрупулёзно выписывал Гарри счёт после каждой встречи, но об оплате, конечно, речи не шло. Дома Гарри складывал счета в стол, потом решил, что это глупо, и стал сжигать их спустя неделю или чуть больше.

Ужас разоблачения всплывал в его душе в моменты безделья, обычно в кругу семьи. Среди шумной, разгорячённой толпы лишь он один ощущал холодный воздух. Или, просыпаясь по ночам, не мог снова уснуть, представляя себе самые жуткие варианты развития событий. И, как ни парадоксально, этот ужас составлял бо´льшую часть возбуждения, которое вносили в его жизнь встречи с Браунингом.