Фрэнку можно было этого и не делать. Это был добрый поступок, лишённый теплоты, но всё же добрый. Акции себя оправдали.

С откровенностью, какую давало семейное положение, они с Винни часто обсуждали будущую женитьбу её братьев. Роберт, по мнению обоих, подражая покойному отцу и, возможно, королю, питал слабость к актрисам. Баррингтон был загадкой, хотя никто не сомневался, что мораль и манеры в дальних уголках империи не столь строги, и, вполне возможно, он вступил в какой-нибудь неофициальный туземный союз, который дома никогда не признают. Но Фрэнку повезло больше всех. Сёстры, довольно злобно подшучивая, придумали для него идеальную спутницу, напрочь лишённую чувства юмора суфражистку по имени Эльфина. На вечеринках они развлекались, соревнуясь, кто первый увидит девушку в очках – чем толще, тем лучше, – и крича друг другу: «Смотри, смотри, Эльфина!»

Гарри боялся, что ситуация сложится ещё хуже и приведёт к мезальянсу. У таких Фрэнков редко хватает здравого смысла и знаний о себе, чтобы выбрать Эльфину; они куда более склонны бросить своё сердце под ноги светской красавицы, какой-нибудь Дульчи или Кларабель, красота которой наскучит им так же скоро, как выведет из себя недостаток образования. Понемногу он начал и сам присматривать для Фрэнка Эльфин.

Поезд Фрэнка прибыл поздно, и это, казалось, совершенно выбило его из колеи. Гарри успокоил его, соврав, что ждал совсем недолго.

– В город я должен вернуться на поезде, который пойдёт в одиннадцать сорок семь, значит, у нас есть в лучшем случае полчаса, – сказал Фрэнк.

– Пойдём. Я знаю тут неподалёку хорошую гостиницу. У тебя печальный вид, Фрэнк.

– Расскажу всё, когда присядем, – коротко ответил он. Вид у него был ещё более измождённым, чем обычно, особенно в такой жизнерадостной обстановке.

Гарри перебрал в голове все возможные плохие новости, о которых нельзя было сообщать в письме, но ему на ум шли только случаи внезапной смерти – кто-нибудь из девочек утонул, катаясь на лодке, или Роберта задавил трамвай – но в таком случае он не понимал, почему Фрэнк – ведь это меньше всего походило на Фрэнка – решил пощадить чувства Винни и не говорить ей ни о чём. К тому времени как они уселись в тени поросшего пальмами дворика, где, по счастью, ещё не начали играть неутомимые музыканты, Гарри уже нервничал не меньше Фрэнка.

Был слишком ранний час, чтобы заказывать обед. Официантка принесла им два стакана лимонада и маленькую розовую тарелочку с печеньем. Фрэнк быстро заглотил два печенья подряд и залпом выпил бо´льшую часть лимонада. Он весь взмок, и причиной тому была не жара.

– Фрэнк, ради всего святого, что случилось?

– Наше верное дело, – только и сказал он.

– Уэйкфилдские акции?

– Да. Они рухнули. Ты не следил за ними? – Фрэнк наморщил лоб; его женоподобное лицо сильно напоминало монашеское. Если у него родятся дети, им трудно будет вынести разочарование отца.

– Поначалу следил, но дела тогда шли просто замечательно.

– Ты их не обналичил, как я тебе сказал?

– Ты сказал, что можно, Фрэнк, но не сказал, что нужно…

– Чёрт побери, ты же не ребёнок!

Прежде Фрэнк никогда не ругался.

– Рухнули вплоть до полупенса за акцию, – сказал он. – Я навёл справки о своём приятеле, том, который убедил нас их покупать, и, судя по всему, он уехал из страны, перед этим выбросив все свои активы на рынок, пока цена была на высоте. Гарри… мне очень жаль.

– Ты не виноват, – заверил Гарри. – Может, они ещё поднимутся. С акциями всегда так.

– Не в этот раз.

– Какую часть капитала ты в них вложил? – спросил Гарри, и Фрэнк снова выругался.

– Я, чёрт возьми, адвокат, – сказал он. – Не биржевой брокер. Зачем ты вообще стал слушать мои глупые советы?

– Это был хороший совет. Очень хороший. Я сам виноват, что не следил за ними последнюю неделю. А как поступила твоя мать?

– Не лучше тебя.

– Она знает?

– Она мне доверяет. Я должен был ей сказать.

– Она выдаст Патти замуж по расчёту, оглянуться не успеешь. Только подожди.

– Как ты можешь шутить в такой момент?

– Извини. Просто я не могу в это поверить.

– Поверишь, когда придётся оплачивать счета, – Фрэнк посмотрел на часы и вздохнул. – Сам решишь, как рассказать Винни. Лучшее решение, на мой взгляд, – отказаться от аренды этого дома и перебраться в Ма Турейн. Я могу переселиться в комнату Барри, вам достанется комната Винни и моя. Ещё есть домик кучера за стойлами. На вид лучше, чем звучит. Во всяком случае, немного личного пространства. Я понимаю, Винни расстроится. Но переезд убережёт вас от лишних издержек, пока… пока дела не наладятся.

– Да. Конечно. Хорошо. Спасибо. Мы посмотрим, да?

– Мне пора.

Гарри бросил на стол несколько монеток – плату за лимонад, – думая, как так вышло, что деньги всегда казались ему чем-то ненастоящим, наподобие фишек в игре. Беспощадные музыканты вновь вернулись на свои места и начали играть, как раз когда он нагнал Фрэнка. Провожая, Гарри с чувством пожал ему руку.

– Спасибо, что приехал и рассказал мне обо всём лично, – сказал он.

– Меньшее, что я мог сделать. У Винни всё в порядке?

– Да. И у малышки тоже.

– Филлис, да?

– Верно.

– Ты обдумаешь мои слова?

– Конечно же.

Фрэнк повернулся со свойственной ему резкостью и ушёл. Идя обратно мимо контрольного барьера, Гарри чуть не столкнулся с серьёзной молодой женщиной, спешившей на тот же поезд – в руке книга, на носу очки толщиной в донышки бутылки. Эльфина, подумал он, ощущая лёгкий порыв нежности к вспыльчивому молодому человеку, взявшему на себя труд сообщить ему срочные новости.

С детства, может быть, с самой смерти матери, он время от времени предавался фантазиям о том, как внезапная катастрофа даст ему вырваться на волю. Разразится война, революция, чума, землетрясение, цунами, что-нибудь стихийное и грандиозное, что сметёт с лица земли всю определённость и устойчивость, подарив ему внезапную, головокружительную свободу.

Став мужем и отцом, он заметил, как изменились эти фантазии, обретя жестокую конкретность. Он вернётся домой после недолгой отлучки и обнаружит, что Винни и Филлис – и горничные, конечно, – задохнулись из-за внезапной утечки газа. Или, повернув за угол красивой улицы Саус-Парад, как сейчас, увидит вопящие от ужаса толпы, пожарных и дымящийся кратер на месте дома. Эти образы ужасали его. Он убеждал себя, что это признак любви, который ничем не отличается от тревожных мыслей матери, чьи дети находятся не у неё на виду, но держал их при себе.

Винни стояла в оранжерее, держа Филлис на руках и показывая ей вид на море. Увидев Гарри, идущего по тропинке, рассмеялась и замахала ему пухленькой ручкой дочери.

После её признания в медовый месяц он решил, что и сам должен в свою очередь всегда быть с ней откровенным. Он обо всём расскажет ей после ланча.

Разносчики телеграмм в Лондоне были привычным зрелищем. В нарядной униформе, к которой часто прилагалась развязность, они, по мнению Гарри, всё же принадлежали к тому же классу, что и конюхи, чернорабочие, садовники и строители. Это было то же городское племя, чья занятость, когда он проходил мимо них, даже когда они просто попадались ему на глаза, была укором его безделью. Особенно это касалось разносчиков телеграмм, потому что в жизни Гарри не было места чему-то срочному, он никогда не получал телеграмм и думал, что вряд ли когда-нибудь получит.

В тихом заповеднике Херн-Бэй, где, казалось, не существовало таких требующих немедленного внимания новостей, что их нельзя было сообщить в письме, разносчики телеграмм были редкостью. Увидев, как он легко движется на велосипеде по бульвару, Гарри счёл, что сейчас плохие новости – произошла трагедия или финансовый крах – сообщат кому-то из несчастных соседей, и был поражён, увидев, как юноша, прислонив свой велосипед к ограде его сада, движется по садовой тропинке его дома.