Но едва только солдаты присели, как он, словно что-то забыв, принялся ходить взад и вперед, заглядывая за иконостас.
- Что это командир наш не отдыхает? - снова заговорил обычно молчаливый солдат Егор Спасибо.
- После войны отдохнем, ребята, - сказал Никита, - а теперь живо ко мне.
Чертыхаясь и проклиная про себя искусствоведческую жилку сержанта, до утра разбирали иконостас, снимали со стен иконы, складывали в дальнем углу за царскими вратами. Бакалдину казалось, что это самое надежное для них место.
Рассвет грянул неожиданно. С ним вместе началось наступление:
- Хорошо еще командир Христа не велел отвинчивать, - пошутил один из солдат, - бронзовый, пуда четыре такой весит.
- И велел бы, салага, да времени больше нет, слышь, ухает - наши...
Вдруг стало тихо. Бакалдин воспользовался паузой:
- Ты что, думаешь, мы тут в храме божьем? Мы же в музее ценнейшего древнего искусства. Поймешь, может, после войны. Люди тебя благодарить будут.
Канонада не дала ему договорить. Улица наполнилась криками "ура". Взлетела в ясное небо ракета и погасла. Отделение притаилось у церковной двери. Из дома напротив церкви раздалась автоматная очередь. Бакалдин метким выстрелом через дверную щель автоматчика снял, после чего распахнул двери церкви, которые были как раз на той стороне, где немцы, и от неожиданности застыл: прямо на него, грохоча по мостовой и выворачивая комья асфальта, шел немецкий танк.
- Отделение, - скомандовал он сколько можно было хладнокровно и громко, - слушай мою команду: рассредоточьсь... занять оборону, а ты, - обратился он к Егору Спасибо, - беги, родной, предупреди ребят...
Через секунды в церкви остался только сержант Бакалдин с противотанковой гранатой в руках. Танк, ослепленный яростью, с сознанием превосходства и силы, мчался прямо на него. Мгновение - и хрустнули вечные церковные двери, мгновение - и железный зверь уже в церкви, еще два-три мгновения - и он пробьет заднюю стену вместе с бронзовым Христом, разрушит в церкви все иконы, сложенные с таким трудом солдатами, вырвется в расположение русских с той стороны, откуда его не ждут...
...Взрыв потряс обиталище Бога. Стихли все звуки. Старинные своды покоробились. Одна из стен наполовину обвалилась, в нее ворвалось солнце. И только после боя увидели солдаты картину: перед разбитым распятием лежит дымящаяся развороченная груда металла, в которой с трудом можно было угадать немецкий танк...
- Ну как докладывать-то полковнику? - спрашивал у командира роты адъютант в конце дня, когда городок был освобожден. - Как она называлась-то?
- А пес ее знает, церковь и церковь.
- Церковь и церковь, - передразнил адъютант, - церквей в городе много, ребят поспрашай, какая?
Из ребят поблизости оказался орденоносец и минер Егор Спасибо.
- Как это какая? - хитро прищурившись, раскуривая цигарку, сказал он, как это какая? Нашего Никиты... Бакалдина, освободителя советского...
Через час адъютант излагал полковнику, держа перед собой шпаргалку, следующее:
- Отделение сержанта Бакалдина успешно провело боевую операцию. Им, в частности, разминирована церковь Никиты Освободителя. Ценности - древняя живопись - также спасенные его отделением, переходят в ведение военной комендатуры.
- Никиты Освободителя? - улыбнулся полковник, устало опершись ладонью о стол. - Ну, ну, продолжай.
- Командир отделения, - продолжал адъютант, - сержант Бакалдин геройски погиб, остановив вражеский танк. Из вещей остался только военный билет, да вот, товарищ полковник, - адъютант наконец оторвался от своей шпаргалки, еще открытки, картинки на них какие-то...
Фотограф, фамилия которого была названа в путеводителе под снимком с церковью и танком, встретил меня приветливо. По всему было видно: после моего звонка и длинных объяснений он только думал, что об этом бое, и страшно обрадовался, что имеет возможность еще раз рассказать кому-то эту, много раз пережитую им правду. Очень подвижный, старенький и голубоглазый, он суетился, переспрашивая, внимательно ли я его слушаю.
Он достал из старомодного, обшарпанного бюро эти вот самые знакомые открытки, репродукции. Я машинально взял их в руки. Даже не машинально, а в каком-то полусне. О такой удаче я ведь и подумать не мог.
На полуобгорелых картинах - Боттичелли, Верроккьо, Станционе, Делакруа.
- А вы, я вижу, живописью интересуетесь? Тогда возьмите их себе на память.
Не знаю, кто бы мог после услышанного отказаться от этих опаленных войной открыток.
И кто бы посмел после такого подарка не простить старичка-фотографа, который, когда я уже собирался было уходить, бросил мне вдогонку, что в справочнике-путеводителе это, конечно же, была опечатка.
Старик-фотограф (его имя Доренский) умер в нищете. Единственной усладой были его работы. Ему предлагали фотографировать девиц. Он отказался.
Сержант Бакалдин в том страшном бою выжил (ошибся адъютант командующего), а умер в доме для престарелых, отчаявшись увидеть своих близких.
Егор Спасибо умер от инфаркта на избирательном участке, когда ему предложили ... переголосовать.
КОГДА-ТО ПОСЛЕ ВОЙНЫ
...Прокурор, государственный советник юстиции Константин Стефанович Павлищев вышел из прокуратуры и, перейдя дорогу, успел в пыльный и горячий троллейбус как раз в тот момент, когда дневное марево дошло до своей кульминации и ярость дня стала чуть затихать.
Ему, пожилому человеку, тотчас же уступил место высокий плотный парень, и сел Константин Стефанович на то переднее сиденье, что повернуто спинкой к водителю, таким образом он волей-неволей видел все, что происходило в троллейбусе.
Работа приучила его смотреть в глаза людям прямо, хотя не всем это было приятно, потому его глаз некоторые пассажиры избегали, отводили взоры, смотрели в окна. Он и сам знал эту свою особенность, отвернулся и тоже стал смотреть в окно. Однако вскоре его взгляд остановился на сидящем напротив немолодом человеке. Заметно было его волнение. Прокурор наш встрепенулся, словно погружаясь в трясину памяти, и замелькали как в волшебном фонаре перед ним события сорок шестого года.
Быть может, малоисследованное еще современной наукой силовое поле, появляющееся вокруг человека, когда он задумывается, поглотило сразу двоих.
