Тем временем, Алкиона перешла к более решительным действиям. Снаряжение провокатора и не слишком большой щит оставляли много брешей, тем более, что её противница защищалась не лучшим образом. Показав атаку вниз, она резко перевела клинок вверх и вогнала его над верхней кромкой щита – гибкий металл упёрся в округлый шлем Фалестры и скользнул по нему к основанию шеи. Почти сразу же Алкиона повторила этот манёвр, вновь проколов остриём незащищённую шею.

Виктор отчётливо услышал дыхание раненой, к которому примешивался булькающий звук, – трахея была пробита. С такой раной можно было сопротивляться ещё долго, но он понимал, что это начало пути к смерти, и обратной дороги уже нет. Показалась первая кровь, её было совсем немного – тонкая струйка протянулась на боку, и несколько пятен украсили грудную пластину.

– Хорошо видна разница в классе, – сказал Гиппарх, крутя в пальцах чашу с вином.

В этот момент Фалестра неожиданно раскрылась и бросилась вперёд. Она толкала щитом и яростно атаковала под несколькими углами, вкладывая в этот натиск все свои силы. Алкиона, впрочем, не была сбита с толку, умело разорвав дистанцию на ногах. Соперницы вскочили в неглубокий бассейн, где вода доходила им едва до щиколоток, и от них взметнулись облака брызг.

«Да, так и нужно. Когда смерть неизбежна, следует встречать её в открытом бою. Броситься в последнюю, слепую атаку. Не зажиматься, но принимать удар лицом, – Виктор сжал зубы от напряжения, ибо чувствовал кульминацию схватки. – Она преодолела свой страх. Сейчас всё и решится».

Алкиона ответила не менее эффектно – она не стала встречать, но опустила оружие и уклонялась от этого натиска одним корпусом, прижав щит к груди, дабы его край плотно прилегал к шлему. Тут её гибкость и ловкость раскрылись в полной мере, ибо яростные удары бесплодно скользили по её защите, а то и вовсе не попадали, рассекая воздух. Она даже не отступала, но шла вперёд, принимая меч снова и снова, раскачиваясь как стремительный маятник. Обывателю могло показаться, что она безумно рискует, но Виктор понимал, что тут всё выверено – клинок Фалестры бил снизу-вверх, проскальзывал по щиту до шлема, но там не было ни малейшего зазора, поэтому он просто скользил по отполированному металлу и уходил в пустоту.

– Такое редко когда увидишь! – восхищённо воскликнул Афиний. – И ни единого попадания! Право, я прежде не замечал, насколько она хороша у тебя, Сатир!

– Твой сын сделал хороший выбор, – улыбнулся ланиста.

«Прекрасно движется. Деметрий, и правда был великим мастером. Теперь мне ясно, хотя я не видел ни одного его боя», – подумал Виктор.

Он понимал, что она не спешит, но демонстрирует всю полноту схватки, хорошо зная, как следует вести Игру. Алкиона уже вошла в раж, и ничего в ней не осталось, кроме хищной жажды победы. Он не видел её глаз сейчас, но понимал это по её движениям, чувствовал её возбуждённое дыхание.

Выждав нужный момент, она раскрылась, поразив уставшую противницу сразу тремя ударами. Клинок залетел в живот и грудь так легко, словно плоть сама расходилась под его остротой. Ей удалось заскочить Фалестре за спину и сделать ещё один выпад, вогнав меч глубоко между рёбер. Та тяжело рухнула на колени, выпустив щит, её руки упёрлись в каменное дно бассейна, а вода начала окрашиваться багровыми прядями.

– Стой! – Виктор сделал шаг вперёд и взял Алкиону за плечо.

Когда пощады не было, гладиатору могли дать добить соперника в пылу схватки, просто дорезать на земле, но высшей доблестью считалось принять смерть добровольно. Настал именно такой момент, и старый воин тревожно посмотрел на Фалестру, не зная, хватит ли ей мужества исполнить роль до конца. Раненая женщина медленно взялась пальцами за шлем и стянула его с головы. Руки её дрожали, и дыхание было сбивчивым, но она всё же держалась, освободив шею для последнего удара.

«Да, нужно пройти до конца. Пусть они увидят, как мы презираем смерть, – внутренне повторял Виктор. – Сейчас уже всё кончится».

– Смотри, сынок. Даже рабы и люди низкого достоинства способны являть образцы мужества, – сказал хозяин дома, – а ты, кровь знатного рода, должен быть мужественным и подавно. Хочу, чтобы ты запомнил этот урок.

– Делаю это ради долга. Прощай, сестра, – тихо сказала Алкиона, поднявшая меч для удара.

– Спасибо… – прошептала Фалестра.

Меч стремительно вошёл в основание шеи и провалился до самого сердца, не встречая сопротивления. Лицо женщины исказила гримаса страдания, и она громко вздохнула, а потом опустилась вниз, прямо в воду. Её волосы намокли и рассыпались тяжёлыми прядями, бассейн медленно краснел, будто вода обращалась в вино. Алкиона отступила назад и замерла. В своём шлеме она казалась безликим демоном смерти, вокруг её клинка обвились кровавые ленты.

Виктор посмотрел на гостей, чтобы оценить их реакцию. Варий казался возбуждённым – сцена смерти его привлекала. Полиэн, напротив, немного отвернулся и даже прикрыл глаза рукой, не считая подобные зрелища делом достойным. Афиний был охвачен азартом, в чём ему следовали и Сократ с Полидевком. Гиппарх задумчиво крутил в руках чашу, внешне не проявляя никаких эмоций, но думая о чём-то своём. Гессий одобрительно кивал и говорил что-то Арторию. Корвин поздравлял Сатира с отличным представлением.

– Поблагодарим же победительницу, – провозгласил хозяин дома.

Все они похлопали, и Алкиона поклонилась, сняв шлем. Потом она ушла, и проворные рабы вынесли тело – как в хорошей театральной постановке, декорации должны были меняться быстро, а смерть показывать свой лик лишь на мгновение. Уже через короткое время они продолжали пир, и лишь красный бассейн напоминал о прошедшей схватке.

– Этот бой возвращает нас к тому, о чём мы уже говорили, – сказал Гессий. – Грядут Новогодние игры, и хорошо бы обсудить покупку гладиаторов. Ты не против, Сатир? Всегда не лишним будет совместить приятное с полезным.

– Конечно. Я сам хотел предложить, – желание дуумвира не стало для ланисты неожиданностью.

– Хочу сказать вам, что эти игры пройдут с особенным размахом в течении трёх дней. Мы узнали, что сам наместник посетит их, выполняя дружеский обет, и Эфесу стоит оказать нашему наместнику достойный приём, – продолжал Гессий. – Как бы ни было тяжко по налоговым делам, но никто не обвинит нас в скупости.

– Полагаю, что нам придётся потратить и собственные деньги, – прищурился Варий.

– Потянем, – лукаво ободрил его Гиппарх.

– Итак. В первый день пройдут большие венацио на ипподроме – быки, кабаны и другие животные… наш дрессированный слон, ну, и так далее. Сатир, предоставишь своих венаторов и бестиариев? Хоршо, – деловито говорил Гессий. – Там же будет устроено и массовое побоище грегариев. Бассиан подкинет людей.

– Там можно провести и бои лучников, ибо размеры позволяют, – вставил ланиста.

– У тебя есть лучники?

– Есть пара, – кивнул тот.

– Хорошо, других обеспечит Бассиан. Во второй и третий дни дадим представление в театре – небольшие травли, панкратионисты и кулачные бойцы в первой половине дня, и гладиаторы со второй половины.

– Считаю, что львов и леопардов следует показать именно в театре, – заметил Гиппарх. – Животные это редкие и произведут куда большее впечатление, если их увидят с близкого расстояния. Конечно, будет объявлено, что этих хищников городу подарил Марк Юлий Гессий, наш дуумвир.

– Согласен, – не стал спорить тот. – Однако нужно будет проследить за безопасностью, дабы звери со сцены не выскочили на трибуны. Хочу просить тебя как эдила, Арторий, дабы ты лично этим занялся.

– Сделаю, как и положено, – ответил эдил. – Натянем сетку, как и прежде уже делали.

– Потребуются и лучшие венаторы. Что скажешь, Сатир?

– Дам своих лучших, – охотно заверил ланиста.

– Теперь о самом главном, – продолжал Гессий. – Украшением последнего дня игр должен быть великий бой. Все ждут противостояния Ареса и Гектора, и мы дадим людям это зрелище.

– Милетцы согласятся отдать своего чемпиона? – спросил Варий.