– Назад и занавеску задёрните, – Кербер извлёк меч и повернулся к пришедшим. Вид у него был весьма внушительный.

– Нас больше. Последний раз предупреждаем… – рабочий оглянулся на своих товарищей и решил всё же стоять до конца. Мозолистые руки крепче стиснули рукоятки орудий труда, из задних рядов спрашивали, что происходит внутри.

Львицу они не испугали, ибо она знала, что толпа подобна безумному зверю, который мгновенно поддаётся страху. Она выскочила из-за спины сирийца, совершенно нежданная, и всадила клинок в грудь стоявшему первым. Несчастный не успел даже вскрикнуть, лишь удивлённо посмотрев на утопленное по самую рукоять оружие, а она отшвырнула его ударом ноги. Это послужило сигналом для Кербера – он притянул к себе за шкирку следующего и заработал мечом в бешеном темпе.

– Убивают! – взревел кто-то на улице. Толпа заволновалась, ещё не понимая, откуда ждать угрозы и стоит ли рисковать своими жизнями. Леэна выскочила из хибары, уклонилась от взмаха лопаты, сошлась вплотную и загнала кинжал следующей жертве под подбородок. Следом вылетел и сириец, его корпус раскачивался как стремительный маятник, он раздавал удары и лавировал между противниками. Люди бросились от них во все стороны – никто из них, простых рабов, не мог соперничать с тренированными бойцами.

Женщина оставила напарника на улице одного, не слишком теперь тревожась за его судьбу, и быстро вернулась внутрь, чтобы закончить с управляющим. Тот уже почти пришёл в себя и пробирался по стенке к выходу, но она схватила его и вновь швырнула на топчан.

– Всё. У нас больше нет времени. Теперь ты будешь говорить, – она медленно ввела клинок ему под ключицу. – Пока это ещё не смертельная рана, но я буду двигать всё глубже, и тогда у тебя уже не будет шансов. Говори. Четыре человека…

– Я продал их. Признаю, – просипел хорёк.

– Ты не продаёшь людей случайным покупателям, ты должен знать этого человека достаточно хорошо. Это верно? Смотри, я продолжаю двигать.

– Его зовут Антей…

– Кто он такой? Ты должен знать.

– Он бывший раб… держит прачечную в городе. Соседний дом с башней Аттика. Я видел его несколько раз в свите старшего сына Бассиана… – управляющий зажмурился, его лицо перекосило от боли.

– Так бы с самого начала. Теперь всё кончится. Передаю тебе дар от всей нашей семьи и лично от Марка Аврелия Сатира, – львица освободила клинок и сразу же ударила дважды точно в сердце. Из шеи брызнула тонкая струйка крови, окропив воротник её туники. Две раны на его груди слились в одну, и хорёк тихо прилёг на топчан, будто собирался уснуть.

– Узнала? – спросил её Кербер, когда она вышла на улицу.

– Да. Расскажу по дороге.

– А эти, видишь, разбежались, – сириец повёл рукой вокруг себя. На его одежде были заметны пятна крови, в грязи корчилось несколько тел, кто-то ковылял прочь, оставляя за собой красную дорожку.

– Надо уходить. Нам в город, но прежде заглянем к озерцу… будем стираться, – она оглядела запачканную одежду и мотнула головой в сторону дороги.

Спустя довольно короткое время они уже вернулись на тракт, украшенный аккуратными столбиками с милевыми отметками. Редкие путники недоверчиво оглядывали их, выглядящих подозрительно, но никто уже не мог увидеть следов недавней резни. Дорога шла вниз, и они уже могли видеть впереди стиснутый горами массив города, вокруг которого вилась змея крепостной стены.

– Злишься на меня? Вижу же, что недоволен, – Леэна бросила короткий взгляд на сирийца. – Я решила, что нужно действовать без промедлений.

– Мы могли вытащить его в тихое место без крови, если бы действовали сообща, – он старался говорить спокойно. – Теперь, вот, наследили. Владелец рудника будет жаловаться властям.

– Владелец узнает об этом через много месяцев. Он же в Италии, ему плевать на какую-то каменоломню. Ты и сам знаешь, что в этом городе люди предпочитают не вставать на пути сильных семейств. У них хватит ума понять, что лучше не совать нос в то, что случилось на шахте.

– Нельзя так сильно рисковать.

– Прежде мне уже приходилось делать такую работу для хозяина. Мы с Мелантием как-то избили палками должника на Торговой площади, это видели сотни людей… но никто не вмешался, и никто не указал на меня магистратам, – сказала львица. – Все уверены, что этот город погряз в коррупции и прогнил до основания… может они и правы. В любом случае, это нам на руку.

– Кое-кто из этих скотов на шахте тебя узнал, – заметил Кербер, – а, вот, меня – нет. Хотя я тоже выступал на арене и получал пальму победителя.

– Завидуешь? – улыбнулась она.

– Некоторые в лудусе завидуют тебе, это правда. Ты получаешь за бои больше, чем многие мужчины. Публика любит тебя, – ответил сириец. – Однако я считаю, что это справедливо. Ты знаешь Игру и полностью отдаёшься ей. Некоторые выходят биться без огня в глазах, но ты – нет, ты всегда жаждешь схватки по-настоящему.

«Как он разговорчив сегодня. Другие из него и слова вытянуть не могут, а со мной не так. Он точно ко мне не равнодушен», – подумала она.

Вслух же сказала другое:

– Я живу нашим делом, и я люблю его. Ещё совсем юной я увидела однажды бой гладиаторов и тогда уже была поражена им. Да, я получаю немало. Две с половиной тысячи денариев за прошлый бой… видел бы ты морду Мелантия, когда я забирала деньги. Но я долго к этому шла, сам знаешь, и первый свой бой я провела за смешную плату.

– Я видел твой бой против прежней чемпионки и до сих пор помню его как наяву, – сириец явно хотел ей польстить.

– Да, тот бой…

Леэна закрыла на мгновение глаза, и в лицо словно пахнуло острым запахом крови, как было в тот день, когда она впервые вышла на сцену великого театра. Всё вспомнилось, всё вновь было ярким, словно произошло только вчера.

Ей было тогда восемнадцать, и она путешествовала со своим ланистой по городам, давая представления то там, то здесь, но с каждым новым городом финансовые дела их становились всё хуже. В Эфесе галл, главная надежда хозяина, проиграл схватку и был тяжело ранен, а долги не оставляли шансов на уплату. Тогда ланиста продал её и ещё пару человек, бросил раненых и бежал с оставшимися деньгами. Новый владелец предложил ей выйти на бой и уладить все долговые вопросы – тогда ещё она не понимала, почему он так щедр.

Она хорошо запомнила первый трепет на этой великой арене и то, как быстро он ушёл, сменившись яростью. Её противница казалась спокойной, она стояла очень близко, скрытая за шлемом фракийца, и щит её был украшен лавровыми венками. Потом был бой – отчаянное кружение, сменявшееся взрывами столкновений, извечная игра фракийца и мурмиллона. Они ранили друг друга, но ни одна не отступала, и, наконец, львица поразила свою противницу в шею, проскользнув между шлемом и щитом. Тут тысячи людей на трибунах вдруг ахнули, и Леэна отпрянула в ужасе, осознав, кого она победила. Она поняла, что её бросили против чемпионки как лёгкую добычу, а она из-за волнения даже и не спросила, с кем будет биться.

Судья остановил схватку, и чемпионка опустилась на колено, она сняла шлем, зажимая рану рукой. Зрители махали белыми платками и кричали, чтобы её отпустили с арены, но она показала жестом, что рана смертельная, и она должна принять смерть на публике, как и положено истинному гладиатору. Леэна запомнила это навсегда – чемпионка закрыла глаза и отпустила ладонь, кровь хлынула из раны, алый дождь закапал на песок. Даже когда львица поразила её мечом под ключицу, она не изменилась в лице и лишь выдохнула, опустившись вниз. Зрители на трибунах плакали, и многие закрывали лица ладонями – они любили её.

В тот день она поняла истинную суть Игры, увидела то, что не расскажет ни один учитель, и она приняла её всей душой. Ей захотелось когда-нибудь принять смерть так же достойно, увидеть слёзы толпы и услышать их последние аплодисменты.

– О чём задумалась? – спросил Кербер.

– Ничего. Думаю о деле, – ей совсем не хотелось изливать душу.

– Я слышал, что ты в плохих отношениях с Алкионой. Она, и правда, была ученицей Деметрия, которого прозвали Волком?