Наконец, основательно тряхнув пассажиров, самолет коснулся твердой поверхности. Пассажиры зааплодировали, но звук этот доносился до Тамары словно через слой ваты. Вукович что-то говорила.

– А? Я не слышу! – крикнула девочка.

– Заткни нос и попробуй выдохнуть в уши, – хорватка показала, как это делается.

Тома повторила. С болезненным хлопком одно ухо вернулось в норму. Со вторым пришлось постараться. К тому моменту, когда слух восстановился полностью, у нее на лбу выступила испарина.

– Ужас, – прошептала она. – И так каждый раз?

– Сегодня он снижался быстро, – ответила Вукович. – Хотя от человека тоже зависит. Была бы ты зимней, могла бы стать мной, у меня с ушами полный порядок.

– Опять вы об этом…

Люди уже повскакивали с мест и суетливо толкались в проходе, снимая с верхних полок сумки. Вукович невозмутимо сидела в своем кресле.

– Разве нам не надо выходить?

– Надо. Но мы сделаем это спокойно.

Дождавшись, пока людская волна схлынет из узкого прохода, женщина встала, накинула сумочку на плечо и прошествовала к выходу. Аэропорт Арланда встретил их дождем и темным небом, сплошь затянутым грозовыми тучами. Томе посчастливилось спуститься по ступенькам, как это делали знаменитости. А внизу, на глянцевом от воды асфальте, отражающем белые тела самолетов, их уже ждал автобус.

Тамара заняла очередь на паспортный контроль, с любопытством изучая шведские надписи с точками и кружочками над буквами, пока ее спутница отлучалась в дамскую комнату. Вернулась она в облике Анны Леонидовны.

– А почему вы… – начала было Тома.

– Тише, не привлекай внимания. Я регистрировалась на рейс под этим именем.

– А если вам снова станет плохо?

– Это быстро. Я потерплю.

Терпеть все же пришлось довольно долго. Как назло, именно в этот день посетить Стокгольм решили сотни туристов, и хотя любезные пограничники старались изо всех сил, очередь отняла минут сорок. Уже перед самой кабинкой Анна Леонидовна держалась за Тому обеими руками, миловидное лицо посерело, пальцы стали ледяными.

Получив одобрение паспортистки, Тамара спешно повела готовую рухнуть женщину в туалет. Оставить ее сейчас и сбежать – идеальное время. Но что-то не позволяло Томе бросить человека в беде.

Они зашли в широкую кабинку для инвалидов, Анна-Мила схватилась за железные поручни и начала сжиматься, возвращая себе истинный облик. На сей раз Тома наблюдала за трансформацией без шока и недоверия, как в самолете. Скорее, с любопытством. Что-то завораживающее было в этом процессе, словно в ускоренной съемке растущего дерева или распускающегося цветка.

Сбоку было видно, как меняется форма ушей, укорачивается шея, сужаются плечи. Вукович передернуло, и она, облегченно вздохнув, опустилась на закрытый унитаз. Выглядела она неважно: под глазами залегли синюшные круги, из треснувшей губы сочилась кровь.

– Все, три дня никаких превращений, – она попыталась улыбнуться, но тут же скривилась и прикоснулась к ранке: – Надо заглянуть к мадам Венсан.

– К кому?

– К нашему врачу. Ты ведь еще не передумала ехать со мной? Потому что, если ты собираешься бежать, – вперед. Я не смогу за тобой гоняться.

Тома вздохнула. Куда она сейчас побежит? Ни денег, ни жилья. Чужая страна с этими кружочками над словами. И говорят они странно – протяжно и как будто во рту камешек.

Она чувствовала, что бессильна перед ситуацией. Но остаться ее побуждало другое. Стоило Вукович упомянуть Томину маму, девочка поняла, что физически не сможет вырваться из этой истории, не выяснив все до конца. Кто знает, вдруг на острове она найдет след, ведущий к пожару? Вдруг отыщет людей, способных рассказать что-то важное? В конце концов, она вытянет все из этого несчастного профессора: какой была мама, что любила, о чем мечтала, кого считала друзьями. И если повезет, у него даже сохранилась хотя бы одна настоящая фотография. К тому же Тамара не хотела подвести свою спутницу, которая рисковала здоровьем ради незнакомой девчонки.

– Я не собираюсь сбегать, – сказала Тома. – По крайней мере не сейчас.

– Хорошо, – хорватка облегченно прикрыла глаза. – Я рада. Сейчас вызову такси, и мы поедем в порт.

– В вашем состоянии? Может, лучше переночевать в гостинице?

– Я в порядке. И расслабиться я смогу только дома, в своей постели. К тому же мне не помешает помощь мадам Венсан.

Они вышли в зал, и, пока Тома ловила на ленте чемоданы, женщина сменила сим-карту и вызвала машину. Спустя полчаса их уже везли к Стокгольму. Вукович достала из багажа бутылочку с красной пахучей жидкостью, осушила ее в пару глотков и теперь гораздо больше походила на здорового человека.

Тома смогла немного перевести дух и изучала пейзаж. Пока он не сильно отличался от России. Трава как трава, холмистая местность с самыми обычными деревьями. Те же машины, торговые центры и заправки. Разве что деревеньки не попадались и траурные венки не висели у трассы через каждые десять метров.

Иногда виднелись под травой валуны, каменистая изнанка, над которой громоздились сосны, и только это напоминало Тамаре, что она в северной стране. Вскоре зачастили городские дома, а зеленые указатели возвестили о прибытии в Стокгольм. Несмотря на пасмурную погоду, город показался Томе уютным. Шведы определенно любили красный кирпич: из него здесь было построено почти все.

Такси въехало в парк, и через несколько минут Тома увидела воду, рассыпанные по ней лодки и длинную деревянную пристань.

– Давай договоримся, – сказала хорватка, пока водитель парковался. – На острове в присутствии других людей мы будем говорить на английском. Поверь, ты освоишься очень быстро. Русский оставим только для нас с тобой, иначе будет невежливо. И обращайся ко мне мисс Вукович – так меня называют другие дети. Я по-прежнему твой опекун и всегда готова тебе помочь, но лучше, чтобы остальные не думали, что у тебя есть привилегии. Понимаешь?

Тома кивнула. За годы, проведенные в детском доме, она усвоила: главное – не выделяться.

– А почему вы говорите это сейчас? Ведь мы еще не на острове, – Тамара смотрела, как мисс Вукович пересчитывает купюры для таксиста.

– Нас ждет один из работников пансиона. Я – старший учитель, завуч. И хочу, чтобы ты знала, как себя вести. Твоя история известна только мне и профессору Эдлунду.

Она расплатилась и вышла из машины. Водитель выгрузил из багажника чемоданы и сумки, и, едва он отъехал, к ним подошел высокий седой старик с обветренным лицом, изборожденным глубокими морщинами. Он приветливо улыбнулся, и морщины изогнулись, образовав длинные дуги от глаз до уголков рта.

– God kväll![4] – произнес он.

– Густав, рада тебя видеть, – ответила мисс Вукович по-английски. – Познакомься, это Тамара, наш новый студент из России. Тамара, это Густав, наш… Даже не знаю, как сказать. Он для нас – все.

– Добрый день, – старательно сказала Тома на языке Уайльда и Шекспира. – Приятно познакомиться! Вы – профессор Эдлунд?

Густав расхохотался.

– Нет, как это ни прискорбно, – он тоже перешел на английский. – Я просто его помощник. Моя фамилия Петерсон.

– Извините, – смутилась Тома.

– Ничего! Это было даже приятно! – Посмеиваясь и что-то бормоча под нос на шведском, Густав с легкостью подхватил два самых больших чемодана и стремительно зашагал в сторону причала.

Тому удивила его резвость в такие-то годы, но она промолчала, не желая снова попасть впросак. Того и гляди окажется, что ему лет сорок, а седина и морщины в этом возрасте появляются у всех перевертышей.

Они спустились на небольшую белую яхту, у которой на корме было нарисовано солнце в круге и выведена красным цветом надпись: «Solveig».

– Это древнее скандинавское имя, – мисс Вукович проследила за ее взглядом. – Означает «сила солнца». А оно – символ нашего пансиона.

Густав завел мотор и отчалил. Тома и ее опекунша сидели на корме и жевали длинные сэндвичи с лососем. Они плыли вдоль зеленых берегов, девочка любовалась городом, каменистыми островками, аккуратными домиками.