«На небесном синем блюде…» На небесном синем блюде Желтых туч медовый дым. Грезит ночь. Уснули люди. Только я тоской томим. Облаками перекрещен, Сладкий дым вдыхает бор. За кольцо небесных трещин Тянет пальцы косогор. На болоте крячет цапля, Четко хлюпает вода, А из туч глядит, как капля, Одинокая звезда. Я хотел бы в мутном дыме Той звездой поджечь леса И погинуть вместе с ними, Как зарница – в небеса. 1915 Вечер На лазоревые ткани Пролил пальцы багрянец. В темной роще, по поляне, Плачет смехом бубенец. Затуманились лощины, Серебром покрылся мох. Через прясла и овины Кажет месяц белый рог. По дороге лихо, бойко, Развевая пенный пот, Скачет бешеная тройка На поселок в хоровод. Смотрят девушки лукаво На красавца сквозь плетень. Парень бравый, кучерявый Ломит шапку набекрень. Ярче розовой рубахи Зори вешние горят. Позолоченные бляхи С бубенцами говорят. 1915 «На плетнях висят баранки…» На плетнях висят баранки, Хлебной брагой льет теплынь. Солнца струганые дранки Загораживают синь. Балаганы, пни и колья, Карусельный пересвист. От вихлистого приволья Гнутся травы, мнется лист. Дробь копыт и хрип торговок, Пьяный пах медовых сот. Берегись, коли не ловок: Вихорь пылью разметет. За лещужною сурьмою – Бабий крик, как поутру. Не твоя ли шаль с каймою Зеленеет на ветру? Ой, удал и многосказен Лад веселый на пыжну. Запевай, как Стенька Разин Утопил свою княжну. Ты ли, Русь, тропой-дорогой Разметала ал наряд? Не суди молитвой строгой Напоенный сердцем взгляд. 1915 «Заглушила засуха засевки…» Заглушила засуха засевки, Сохнет рожь, и не всходят овсы. На молебен с хоругвями девки Потащились в комлях полосы. Собрались прихожане у чащи, Лихоманную грусть затая. Загузынил дьячишко лядащий: «Спаси, Господи, люди твоя». Открывались небесные двери, Дьякон бавкнул из кряжистых сил: «Еще молимся, братья, о вере, Чтобы Бог нам поля оросил». Заливались веселые птахи, Крапал брызгами поп из горстей, Стрекотуньи-сороки, как свахи, Накликали дождливых гостей. Зыбко пенились зори за рощей, Как холстины, ползли облака, И туманно, по быльнице тощей Меж кустов ворковала река. Скинув шапки, молясь и вздыхая, Говорили промеж мужики: «Колосилась-то ярь неплохая, Да сгубили сухие деньки». На коне – черной тучице в санках – Билось пламя-шлея… синь и дрожь. И кричали парнишки в еланках: «Дождик, дождик, полей нашу рожь!» 1915 «В том краю, где желтая крапива…» В том краю, где желтая крапива И сухой плетень, Приютились к вербам сиротливо Избы деревень. Там в полях, за синей гущей лога, В зелени озер, Пролегла песчаная дорога До сибирских гор. Затерялась Русь в Мордве и Чуди, Нипочем ей страх. И идут по той дороге люди, Люди в кандалах. Все они убийцы или воры, Как судил им рок. Полюбил я грустные их взоры С впадинами щек. Много зла от радости в убийцах, Их сердца просты. Но кривятся в почернелых лицах Голубые рты. Я одну мечту, скрывая, нежу, Что я сердцем чист. Но и я кого-нибудь зарежу Под осенний свист. И меня по ветряному свею, По тому ль песку, Поведут с веревкою на шее Полюбить тоску. И когда с улыбкой мимоходом Распрямлю я грудь, Языком залижет непогода Прожитой мой путь. 1915 Побирушка Плачет девочка-малютка у окна больших хором, А в хоромах смех веселый так и льется серебром. Плачет девочка и стынет на ветру осенних гроз, И ручонкою иззябшей вытирает капли слез. Со слезами она просит хлеба черствого кусок, От обиды и волненья замирает голосок. Но в хоромах этот голос заглушает шум утех, И стоит малютка, плачет под веселый, резвый смех. 1915 |
