Кихай, вероятней всего, был человеком мудрым. Решив, что в одиночку принести отказ молдавского посла себе дороже, он попросил послать с ним к паше нескольких видных представителей посольства. Прислушавшись к его совету, Енаки отправил к паше двух молдаван и трёх татар. Узнав, что девушка предназначена в жёны молдавскому господарю, паша был крайне возмущен тем, что «какому-то гяуру» могла быть отдана девушка-мусульманка. Попытки убедить без памяти влюбившегося в черкешенку турка в том, что девушка – христианка, были бессмысленны.

Паша настаивал на своём и пытался добиться признания девушки в мусульманской вере. Не помогло даже то, что Екатерина, рыдая, всё отрицала и ела на глазах паши капающую топлёным салом свинину. Посольство Катаржи было задержано до тех пор, пока паша лично не прояснит обстановку, то есть на неопределённый срок. Енаки времени зря не терял. Насколько мог, срочно сообщил о случившемся Василию Лупу, который тут же попросил помощи у крымского хана и турецкого султана. В то же время больше доверяя деньгам, чем дипломатии, он отправил Насух Хусейну три тысячи дукатов.

Мог ли господарь Молдавии знать, что в душе обезумевшего от страсти паши любовь к девушке и любовь к деньгам настолько уравновесились, что он, прикарманив деньги, всё равно решит черкешенку не отпускать. Но в жизни иногда даже очень серьёзные проблемы решаются на удивление просто. Прибыл гонец от султана с фирманом[16], в котором было сказано, что Екатерина является подданной султана и обещана молдавскому господарю, а паша, если не подчинится указу, будет наказан смертной казнью. Поняв, что плетью обуха не перешибёшь и что заполучить черкешенку в жёны он не сможет, паша Силистры Насух Хусейн попросил еще 200 дукатов и отпустил молдавское посольство. Просидев по вине паши в Очакове около месяца, Енаки Катаржи с черкешенкой Екатериной отправились в путь к Днестру.

Долгое время княжеский двор, молдавские бояре, друзья и недруги Василия Лупу шептались по поводу второго брака своего господаря. Всем не давали покоя вопросы, на которые они не могли найти ответов. Какие политические интересы преследовал Василий при заключении этого союза? С чем связана необъяснимая поспешность заключения этого брака? Неужели черкешенка для вступления в брак приняла христианство и сменила имя? А если это так, то почему для заключения этого брака потребовалось разрешение самого султана? Не находя ответов на вопросы, самые подозрительные блюстители нравственности высказывали смелые идеи, в путанице которых всплывала робкая версия о том, что кандидатура невесты готовилась ещё при жизни первой супруги господаря Молдавии.

Прошли годы, прежде чем, увидев в Екатерине не только красивую, изысканную женщину, но и глубоко преданную, мудрую и покорную супругу господаря княжества, молдавская знать и все приближённые ко двору, забыв волновавшие их вопросы, успокоились.

Василий был благодарен владыке Петру. Этот предусмотрительный человек приехал заблаговременно, чтобы по-дружески успокоить его, чтобы вероисповедание будущего зятя не породило конфликта в душе христианина, а светлый день бракосочетания дочери стал поистине праздником для любящего отца.

А зять был действительно хорош!

Это был высокий, стройный, светловолосый литвин[17]. Его горделивая осанка выдавала в нём человека решительного, смелого, самостоятельного. Во взгляде читалась непреклонность и даже упрямство, но когда его взгляд обращался к Марии, глаза его неожиданно теплели, а тонкие губы под тенью аккуратно подстриженных длинных усов невольно вытягивались в улыбку.

«Хорош, хорош. И Марии с ним будет хорошо», – думал про себя Василий, тайком разглядывая Януша. Собственно говоря, то же самое он думал, когда в Яссы прибыли польские дворяне Мирский и Мержинский, чтобы передать Марии обручальное кольцо, присланное Радзивиллом. «Ей будет хорошо…» Рассматривая дары, привезённые польскими посланниками, князь Лупу понимал, насколько высок уровень претендента на руку и сердце его дочери. Княжна Мария получила целые сундуки утвари, мануфактуры, драгоценных камней, серебряных столовых приборов, зеркал. Самому господарю был подарен золотой меч, замечательное ружьё и настоящие шедевры часового искусства. Дорогие подарки были вручены также княгине Екатерине, младшей дочери Василия княжне Розанде и даже трёхлетнему его сынишке Штефэницэ.

И вот венчание… Василий с сожалением вспомнил, как Екатерина не позволила ему надеть золотой меч, подаренный Янушем.

– Дорогой, ну ты ведь не на войну идёшь. Это бракосочетание твоей дочери. Самый мирный праздник. Похвастать золотым подарком у тебя ещё будет время.

Пока владыку Петра облачали в ризнице в саккос[18], господарь с удовольствием наблюдал за тем, как его дочь Мария, светящаяся от счастья, радостно щебечет на польском языке со своим будущим супругом, а её младшая сестра, пятнадцатилетняя Розанда, трётся возле неё, пытаясь изображать взрослую девушку в присутствии вельможных особ.

После того как все приглашённые оказались внутри собора, с ними что-то произошло. Стихли разговоры и смех, прекратилось хождение по храму. Всё внимание гостей было приковано к виновникам священного действа, которые, подобно первозданным Адаму и Еве, начинали с этой минуты перед лицом Самого Бога, в Его Святой Церкви, свою новую святую жизнь в чистом супружестве.

По окончании Божественной литургии митрополит Пётр троекратно осенил крестом жениха и невесту, и со словами «Во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа» вручил им зажжённые свечи. Януш принял в свои руки свечу, аккуратно, даже деловито осмотрев, слегка наклонил её от себя, чтобы расплавленный воск, стекающий со свечи, не испачкал его богато расшитый серебром камзол. Мария же была настолько поглощена происходящим, что капающие со свечи восковые слёзы не могли отвлечь её от лица митрополита. Она с благоговением вслушивалась в слова первой молитвы Святой Церкви о женихе и невесте – молитвы о ныне обручающихся и их спасении.

Когда владыка Пётр повелел всем присутствующим преклонить головы свои перед Господом в ожидании благословения, а сам, тихо шевеля губами, принялся тайно читать молитву, Василий увидел мелко дрожащие пальцы склонившей голову Марии, держащей полуметровую свечу. Её огонек был настолько близок к розовой вуали дочери, что князь невольно протянул руку и отодвинул свечу от её лица. Неожиданное прикосновение заставило Марию вздрогнуть, но, увидев рядом отца, она улыбнулась. Василий на секунду забыл о происходящем, о том, что он господарь великого княжества, о сонме именитых гостей. На одно короткое мгновение он снова почувствовал себя просто любящим отцом своей родной дочери, но голос митрополита вернул его к действительности.

– Обручается раба Божия Мария рабу Божьему Янушу, во имя Отца, и Сына, и…

В это время княгиня Екатерина, склонясь перед образом Николая Чудотворца и часто осеняя себя крестом, тихо читала молитву:

«Первым разом, добрым часом не я говорю, выговариваю, святыми словами заговариваю, святые уста повторяют, рабов Божьих Януша и Марии благословляют. Райские ворота открываются, ангелы-хранители спускаются. Никто счастья их не украдёт, никакой порчей не изведёт. Слово моё крепко, дело моё лепко. Ключи в святых руках, замки на небесах. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Ныне и присно и во веки веков. Аминь».

Маленький колеблющийся огонёк лампадки, висевшей перед иконой, подсвечивал тусклыми бликами тонкие черты её лица, отчего контрастные тени глазных впадин, кончика носа, тонко очерченных губ делали лицо княгини похожим на измождённый лик кающейся Марии Магдалины.

– Ну, вот… – Василий с теплом посмотрел на ссутулившиеся плечи супруги. – А они говорят мусульманка…

Многие девочки из гостей, присутствовавшие на церемонии, были одеты в белые одеяния, символизирующие непорочность и чистоту любви создающих семью молодожёнов, но Розанда в белом свадебном платье была неподражаема. Находясь почти всё время в двух шагах от своей брачующейся сестры, она хорошо понимала всю ответственность выпавшей ей роли свидетеля. Она не просто ловила, нет! Она впитывала каждый жест, каждое слово, звучащее под сводами храма. Ей даже показалось, что это она протягивает руку митрополиту и что это ей он надевает на палец обручальное кольцо.