Казачья вольница вдохновила молодого Зиновия, и его военная карьера пошла в гору. Боевой характер сделал Хмеля любимцем гетмана Петра Сагайдачного, в результате чего он стал неизменным его спутником в боевых походах. За спасение короля Владислава IV, которому грозил русский плен при осаде поляками Смоленска, молодой Хмель получил от него в награду золотую саблю. В это время Зиновию показалось, что имя простолюдина его не украшает, поэтому величать его стали Богданом (данный Богом), да и фамилия зазвучала на польский манер – Хмельницкий. Острый ум и достойное образование помогли Богдану занять со временем пост генерального писаря Войска Запорожского.

Но не всё гладко в жизни военного человека. Во время польско-турецкой войны в Молдавии, в битве под Цецорой погиб отец Богдана, чигиринский осадчий Михайло Хмель, а сам он попал в турецкий плен. Турецкая неволя не прошла для казака понапрасну. За два года ему удалось не только выучить турецкий и татарский языки, но и завязать некоторые связи. Вернулся Богдан на родину благодаря выкупившей его матери.

Боевые заслуги принесли Богдану уряд сотника чигиринского, а богатые военные трофеи сделали его зажиточным владельцем хутора Суботов под Чигирином.

Хуторская жизнь Богдану нравилась. Тучные стада, обильно-урожайные посевы, пасеки делали его жизнь размеренной и спокойной, обещая безбедную старость. Лицезреть семерых своих детей, четверых мальчиков и трёх девочек, было значительно приятнее, чем командовать полками не всегда трезвых казаков.

Единственным, что омрачало сытую жизнь помещика, была болезнь жены Анны. Да, именно омрачало. Анна была Богдану верной женой, хорошей и заботливой матерью его детям, а также энергичной помощницей в хозяйственных делах, однако двадцать лет супружества, военные походы, турецкий плен сделали своё дело. Страсть, любовь, острота ощущений притупились настолько, что сосуществование супругов превратилось в скучное сожительство.

Когда здоровье Анны заметно ухудшилось, в доме Хмельницкого появилась Гелена Чаплинская. Осиротевшая, хорошо воспитанная польская панночка знатного происхождения взяла на себя уход за домом и многочисленными детьми.

Для знакомства в покои, где лежала больная супруга, Елену Богдан привел сам.

– Знакомься, Ганнуся, это пани Елена. Она будет заниматься нашими детьми, да и хозяйством вообще. Образование и происхождение ей позволяют. Словом, пока ты болеешь, она будет выполнять твои обязанности.

Увидев красивую, молодую женщину, Анна поняла, что в её доме появилась соперница. Хорошо зная характер мужа и то, что болезнь ей уже не победить, протестовать она не осмелилась, но неужели женщина, перед которой вдруг возникает подобная проблема, сможет молча проглотить обиду?

– Мои обязанности? Все?

Уловив грустную иронию в словах супруги, Богдан хмуро стрельнул взглядом:

– Посмотрим на её способности.

А способности у шляхетной пани, которую на хуторе стали почему-то звать Степной Еленой, оказались незаурядными. Властный характер, помноженный на шляхетский гонор, позволили быстро прибрать к рукам немалое хозяйство и подчинить себе весь хутор. Чем больше расцветал Суботов, тем хуже становилось Анне.

Однажды слабеющая Анна попросила позвать Елену.

– Помирать я буду, Гелена, – может, для того, чтобы напомнить о существующем между ними различии, Богданова жена продолжала звать Елену польским именем. – Отсобороваться бы мне…

– Что-то рано вы засобирались, – Елена с сочувствием посмотрела на больную. – Еще поживём…

– Не дури меня, – тяжело дыша, Анна попыталась улыбнуться. – Вон… пришла уже… Стоит за портьерой… только коса торчит.

Елена в испуге повернулась к окну и осенила себя крестом:

– Свят, свят… Не пугайте вы меня.

– Да чего уж тебе бояться… У тебя всё будет хорошо. А мне… мне позови священника.

…Последняя исповедь много времени не заняла. А в чём надо было исповедоваться Анне Сомко, жене мало кому известного сотника? В том, что была верной женой, что больше жизни любила своих детей, в том, что всю жизнь свою занималась хозяйством да ждала из походов и плена своего мужа? Или в том, что за всю свою жизнь грехов скопить не смогла даже на то, чтобы исповедаться?

Священник смазал елеем бледно-жёлтый лоб, тонкие, морщинистые ладони Анны и пробубнил: «Через это святое помазание по благостному милосердию Своему да поможет тебе Господь благодатью Святого Духа и, избавив тебя от грехов, да спасёт тебя и милостиво облегчит твои страдания». Затем, совершив обряд причастия, он удалился.

Вечером, после каких-то своих дел, на хутор вернулся Богдан. Узнав о визите священника, он зашел к Анне.

– Что же ты, Ганнуся, детей пугаешь? Рано, рано ты попа в дом кличешь.

– Нет, Зиновий, не в попах дело, – мужа Анна называла так, как его звали двадцать лет назад, когда они венчались. – Поп всегда успеет молитву прочитать. Важно, чтобы я не опоздала.

– Никогда я не слыхивал, чтобы кто-то опоздал к Богу.

– Зря ты шуткуешь. Не в том наше опоздание. Просто покаянные слова надо говорить вовремя. А то ведь их могут и не услышать… А я вот соборовалась, и на душе покой, – Анна с грустью смотрела на мужа. – А ты по какой нужде пришел?

– Проведать, поговорить, – Богдан погладил восковую руку супруги.

– Ну, с божьей помощью, поговорили… Иди… Мне одной надо… Иди.

Богдан посидел в раздумье минуту, встал и пошел к двери.

– Зиновий, – тихий голос супруги остановил его. – Уж ты своей домработнице не изменяй…

Что хотела сказать умирающая женщина, которая всю жизнь любила этого человека, была ему верной женой? Хотела пожелать своему пожилому супругу счастья с молодой, красивой полячкой? Вряд ли… А может, хотела предупредить, что шляхетная пани не принесёт себя в жертву ради благополучия семьи, как это сделала она? А может…

В тихой задумчивости, минуту постояв у двери, Богдан вышел.

Через какое-то время Анна услышала, как где-то в большом доме зазвучала лютня.

Процветающее хозяйство Хмельницкого вызывало зависть у многих. Немало магнатов и шляхтичей были не прочь завладеть этим лакомым куском. Одним из них был однофамилец Елены, Даниэль Чаплинской – чигиринский подстароста, прибывший в Малороссию из Литвы.

Как это бывает у людей малодушных и трусливых, основным чувством, подавляющим все остальные, у Даниэля была зависть. Весьма тщеславный и гордый шляхтич не мог взять в толк, как это Хмельницкий, человек не знатного происхождения, сумел в жизни подняться так высоко – стать, по сути, крупным помещиком, дослужиться до престижного полковничьего чина, получить известность у польского короля. Чёрная зависть съедала желчного шляхтича, толкая на безрассудные поступки.

Однажды в отсутствие Богдана Даниэль Чаплинский заехал в имение Хмельницкого, очень возможно, что для того, чтобы рассмотреть лакомый кусок поближе. Когда Даниэль подъехал к парадному, из окна второго этажа Елена видела, как легко он спрыгнул с седла и, бросив повод своему стременному, сказал ему что-то по-польски. «Шляхтич», – подумала Гелена… Это уже вызывало определённый интерес.

К этому времени Елена уже сумела занять своё место в сердце Богдана, но законная супруга Хмельницкого, к сожалению, была ещё жива, и чигиринскому сотнику приходилось терпеливо ждать, утешаясь надеждой на более или менее быструю развязку. А вот Елене перспектива бесконечного ожидания была мало интересна, поэтому, услышав от горничной, что прибыл чигиринский подстароста и больная Анна его принять не сможет, она решила, что встретить высокого гостя надо во всеоружии, и принялась поправлять прическу.

Пока «гофмейстер»[3] спустилась к Чаплинскому, подстароста прошёлся по просторной зале. Золочёные рамы больших картин, напольные подсвечники в виде голопузых арапчат, изразцовый камин и пушистый ковёр под широким, кривоногим столом привели завистливого шляхтича в исступление. Какой-то казак, какой-то холоп безродный живёт в такой роскоши?! Это был удар по его шляхетской гордыне.