Надо будет сделать замечание Франциско, подумал Яари. Он не должен разрешать жене столь явную демонстрацию своего телесного богатства, выставляя его напоказ перед глазами старого, но, безусловно, живого человека. Тем более, что она кормит, одевает и раздевает его… и все это вместе с открывшимися ему картинами юной плоти может чересчур взволновать отца, вызвав непредсказуемые, пусть и несбыточные, желания.

Однако настоящий момент никак не годился для разговоров на подобную тему, особенно в присутствии мальчика, завороженного великолепной картиной вспыхивающих огней, так что Яари счел за лучшее помочь отцу отвлечься от созерцания обнаженной груди его сиделки, чуть сдвинув с места колеса инвалидного кресла, переключив отцовское внимание на чисто технологические проблемы аэродинамики, на грохот и завывание ветра в шахтах Башни Пинскера, ветра, который врывался откуда-то снаружи, просачиваясь туда, где его не должно быть, путями, которые оставались для Яари непонятными и таинственными.

Время прибытия было объявлено, и стюардессы оживились, вернулись к своим обязанностям, разнося по рядам пакетики с орешками и печеньем. Но англичанин, приканчивающий уже пятый из «положенных ему трех» стаканов «скотча», вовсе не собирался расставаться с неповторимым вкусом шотландского виски, обменяв его на какую-то кислятину, которую ему предложили взамен, великодушным жестом адресовал ее молчаливой пассажирке, сидевшей рядом. И в те считанные минуты, что оставались до приземления, она не только приняла этот неожиданный дар, но и успела задать несколько вопросов, касавшихся климата и много другого, что могло ожидать ее на этой земле.

И оказалось, что пожилой англичанин не только восхищен всем, что связано с Морогоро, но и владеет поблизости небольшой фермой. Именно из-за любви к дикой природе он возвращается сюда ежегодно, поскольку абсолютно убежден, что его животные испытывают к нему ту же любовь, что и он к ним, и так же сильно скучают без него.

Но он никогда не слышал о какой-либо антропологической деятельности в этом районе. Сказать по правде, он никогда не проявлял интереса к раскопкам. Более того, ему показалось довольно странным, что такая милая и элегантная женщина может иметь что-то общее с охотниками за костями, которых интересуют доисторические первобытные существа, в то время как реальный, красочный и великолепный мир, окружающий нас, так и кишит нераскрытыми тайнами. И в то время, как шасси, без толчков опустившись на землю, уже катились, постепенно замедляя свой бег, она почувствовала необходимость исправить впечатление, которое – совершенно неправильное – могло сложиться у ее соседа и относительно истинных целей ее визита в Африку, и о ней самой. Что она и сделала. В результате англичанин, чья меланхолическая вежливость значительно усилилась в момент, когда он проводил взглядом пустой стакан из-под виски, уносимый стюардессой, полностью проникся сочувствием к ее потерям, горестям и невзгодам в связи с утратой любимой сестры и гибели, довольно бессмысленной, молодого солдата. Ей даже показалось, что он, этот джентльмен, буквально готов в нее влюбиться, и пока она отстегивала ремни кресла, протянул ей свою визитную карточку с фамилией и адресом своего владения «на случай, если леди соберется осчастливить его своим визитом». Даниэла приняла карточку – точно так же, как она приняла несколько раньше пакетик с печеньем, и, следуя наставлениям своего мужа, требовавшего, чтобы абсолютно все документы были собраны вместе, вложила кусок картона между страниц медицинской страховки, в свою очередь покоившейся в общем конверте. Продвигаясь в полумраке по проходу между креслами, ведущим к выходу, она с каждым шагом обретала все большую уверенность в себе и своей способности правильно ориентироваться в пространстве и времени, не забывая об опасности эрозии, потери этих качеств, главным из которых была способность вынести все превратности жизни без посторонней помощи. Именно поэтому она бесстрашно положила свой чемодан на колени совершенно пьяному англичанину, проворно водруженному двумя могучими африканцами в кресло на колесах, а сама на слабеющих ногах, спотыкаясь, старалась не отставать, чтобы вместе без лишних помех преодолеть выход из крошечного аэропорта.

Даже пройдя через паспортный контроль и окруженная толпой носильщиков и встречающих, она не выпускала из вида коляску и сумела боковым зрением заметить среди множества черных лиц, толпившихся позади ограждения, так и перед ним, отсутствие хотя бы одного белого. И все же обретенное ею чувство собственного достоинства не позволило ей впасть в панику или испытать страх; только легкая улыбка появилась на ее губах. Она абсолютно была уверена, что даже если ее визит обременителен для зятя и не приводит его в восторг, он никогда не позволил бы себе даже помыслить не появиться и не встретить женщину, которая с юных лет входила в ближайшее окружение его покойной жены. Ведь она всегда защищала их любовь, отдаваясь этому со всем пылом преданного сердца. Со своей стороны и он, всегда называвший ее «маленькой сестренкой», безотказно помогал ей делать домашние задания по арифметике и геометрии и считал себя обязанным в любое время дня и ночи доставлять ее домой в стареньком автомобиле ее отца после школьных занятий или студенческих вечеринок.

Но когда странная ее улыбка начинала переходить в маску, скрывавшую дикую панику, охватившую все ее существо, из самой середины толпы выплыл на поверхность некий спасительный знак, некий сигнал, принявший вид таблички с ее именем и номером рейса, начертанными знакомой рукой.

Но рука эта не принадлежала Ирмиягу, и табличкой размахивал вовсе не он. Неведомым спасителем и посланником оказалась очень высокая и тонкая женщина с лицом черным, как ночь. Она стояла, выпрямившись во весь свой немалый рост, с шеей, обмотанной красным шарфом, и в униформе. Отличительным ее признаком являлся белый халат, какие в больницах носят врачи и медицинские сестры. И когда Даниэла, замахав руками, привлекла ее внимание, выкрикнув для верности «да, да… я здесь», посланница доброй воли не замедлила устремиться к ней, пробиваясь сквозь толпу встречающих, которых привело сюда чистое любопытство, впрочем вполне объяснимое и повторяющееся в бесчисленных уголках нашей планеты, где есть деревенские аэродромы, к ним из неведомых далей подлетают самолеты с пассажирами, которым может понадобиться помощь грузчиков, маклеров, проводников или переводчиков.

Тоненькая, очень высокая женщина склонилась перед Даниэлой.

– Вы – миссис Яари, – не то спросила, не то констатировала она, выговаривая слова на простом и правильном английском с каким-то неопределенным акцентом, после чего представилась, – Сиджиин Куанг. Из Судана.

Медицинская сестра, прикомандированная к антропологической экспедиции, занятой раскопками. Сегодня в полдень она доставила пациента в местную больницу, где ее попросили задержаться до конца дня, чтобы встретить гостью, прилетающую из Израиля. Не удивительно, что после столь долгого ожидания, она торопилась вернуться. Расстояние между аэропортом и базовым лагерем экспедиции, занимавшейся раскопками, было не таким уж большим – каких-нибудь тридцать километров, но половина из них приходилась на бездорожье. Ее обрадовало сообщение, что у гостьи не было иного багажа, кроме умеренных размеров чемодана, при этом она благородно посоветовала Даниэле заночевать в местной гостинице, учитывая, что потом, на предстоявшем им пути, чем дальше, тем скромнее будут предоставляемые удобства. Но стремление Даниэлы как можно скорее добраться до цели было столь сильно, что она, не задумываясь, отвергла добрый совет проводницы: «За совет спасибо. Но вперед и вперед. Я готова».

На парковочной стоянке их уже поджидало средство передвижения – старый, весь в дырах и вмятинах автомобиль, заполненный внутри каким-то хламом неизвестного происхождения и назначения. Водителем оказалась все та же медсестра. Перед тем как включить двигатель, она вручила гостье огромный пакет, в котором был термос и необъятных размеров сэндвич – еда, присланная зятем для путешественницы. Сам факт отсутствия Ирми пока оставался необъясненным. Даниэла неторопливо развернула пакет (причем ей показалось, что завернуто все было в листы некой энциклопедии) и обнаружила внутри нечто вроде гигантской питы – коричневой и толстой, заполненной рублеными яйцами и баклажанами, обжаренными с луком.