"Я прожил почти четыре тысячи лет и ни разу не делал ничего, что не было бы эгоистичным. Так что позволь мне сделать это с тобой. Позволь мне сделать хоть что-то хорошее."

Мои пальцы гладят щеку Киарана. Его кожа до сих пор теплая. Только для тебя. Только потому, что это то, чего ты хотел.

Беру руку Лены и говорю Эйтинне:

— После этого заклинания станут твоими и Лены. Общими.

Заклинание шепотом проносится в моей голове, тихий шорох песни. Впервые с того времени, как я унаследовала силы Кайлих, мне не больно. Мне ничего не нужно принуждать к действию. Чувствую облегчение, когда силы легко вытекают по венам к их новому хозяину. Это чувство облегчения, которое я

не могу описать — как будто мое тело невесомо, вновь цельное. За исключением моего сердца; проклятию требовалась жертва. Я не получу его назад.

Шипение от боли вырывается у Эйтинне, оно едва ли слышнее вздоха. Её тело расслабляется, все напряжение уходит. Затем она открывает глаза.

Они такие же ясные и яркие, как расплавленное серебро. Когда Эйтинне смотрит на меня, в них читается знание. Вся сила Кайлих внутри неё, такая же древняя, как сами миры. Но в отличии от её матери, она не холодна. От неё веет теплом и спокойствием. Если бы Киаран был здесь, он бы сказал, что сделал правильный выбор. Она будет лучшим монархом.

— Чувствую себя обязанной тебе за спасение моей жизни, — говорит она. — За попытку спасти его.

— Никаких долгов между нами, Эйтинне, — это мой голос? Он кажется таким пустым. — Ты моя подруга. И всегда ею будешь.

Она бросает взгляд позади меня, туда, где, я знаю, на земле неподвижно лежат Гэвин, Дэниэл и Кэтрин. Не могу смотреть. Едва держусь.

Я пуста. У меня ничего не осталось.

— Тогда не принимай моё обращение времени вспять, как плату, только как подарок. После всего, чем ты и они пожертвовали, вы все заслуживаете второго шанса, чтобы прожить вдали от этого. Ты заслуживаешь большего.

С одним заклинанием Эйтинне изменит ход времени и отправит нас всех обратно. Как будто бы ничего из этого никогда не случилось. Другие переживут это.

Но я? Как мне притвориться, что я никогда не проходила через все это? Как я могу притвориться, что никогда не встречала Киарана? К чему мне возвращаться?

В глазах Эйтинне бурлит серебро. Они насыщены силой, знанием и, да, грустью.

— Ты не можешь провести всю свою жизнь, оплакивая его, Айлиэн. Он не хотел бы этого, — когда ничего не отвечаю, она продолжает: — Больше никаких сражений. Никакой войны. Воспользуйся этим шансом.

Мое сердце стучит, когда смотрю на Лену.

— Могла бы ты вернуть Киарана и Деррика? — спрашиваю, хотя уже и знаю ответ. Мне просто нужно услышать его.

Лена вздыхает.

— С фейри все не так. Чтобы вернуть их назад, требуется жертва. Жизнь за жизнь.

Жизнь за жизнь. Смотрю вниз на Киарана, провожу пальцем по его бледной щеке. Не могу ничего поделать с первой же посетившей мыслью — первое наследие моего горя прорывается через опустошенность. К чему я вернусь, если его там нет.

Как будто бы читая мои мысли, Сорча ступает вперёд.

— Не надо, — срывается она, — не смей отказываться от своего глупого человеческого существования, чтобы воскресить его, — она тяжело сглатывает, и, клянусь, я вижу слёзы в её глазах. — Он заслуживает лучшего, — она пробегается дрожащей рукой по волосам и смеётся. Вздрагиваю; кажется, она буквально распадается на части. — Он заслуживает лучшего.

Она права. И я обещала Кэтрин, что увижу её снова. Обещала. Тяжело сглатываю и смотрю вниз на Киарана.

Мне придётся отпустить тебя. Так же как я отпустила Деррика.

— Что ты будешь делать? — спрашиваю Эйтинне. — Теперь, когда ты Королева?

Эйтинне печально улыбается.

— Создам новых фейри. Построю новое королевство с помощью Лены, — она бросает взгляд на другую фейри, которая спокойно кивает. — Мне предстоит проделать много работы. Если однажды ты получишь приглашение на коронацию, не смей отказываться. Или я покажусь на твоём пороге и потребую пирог и танец.

Она берет руку Лены и наклоняется вперёд, словно, чтобы прикоснуться ко мне.

— Теперь ты готова?

Закрываю глаза и киваю.

Эйтинне прижимается своими пальцами к моим вискам и бормочет слова, которые похожи на первые ноты колыбельной. Голос Лены присоединяется к ней, тихий, уверенный и чудесный. Я так и не почувствовала, как мир сдвинулся вокруг меня. Не заметила, как время повернулось вспять.

Только слышу последние слова Эйтинне поверх тупого грохота моего сердца: «Живи полной жизнью, Айлиэн. Жизнь, которую он дал прожить тебе».

Когда открываю глаза, я сижу на полу в моей спальне в Эдинбурге, но не отделанной панелями тика спальне, которую оставила позади. На дальней стене нет карты, отсчитывающей количество убийств Сорчи. Нет рабочего стола с оружием, убивающим фейри. Никакой охотничьей одежды на полу, забрызганной грязью.

Моя спальня обставлена так, как это было, когда мама была еще жива: кремовые обои с лютиками, золотые занавески, которые блестят на солнце. Спальня вновь такая, какой была, когда моя жизнь была не сложной и…

И нормальной. Эйтинне вернула время к тому моменту, когда мне было семнадцать.

Изучаю свое голубое муслиновое платье, затем руки, не покрытые мозолями. Нет никаких крапинок крови. Руки леди. Они никогда не принадлежали воительнице.

— Айлиэн?

Замираю от голоса, который зовет меня. Слезы застилают глаза.

— Мам? — я встаю и начинаю идти к двери, не уверенная, верно ли расслышала.

Но вот она, идущая по коридору рядом с моей комнатой.

— Айлиэн, — произносит она, — ты не забыла про ланч с… — она останавливается, когда видит мои слезы. — Что такое?

— Мам, — достигаю ее в два шага и обхватываю ее руками и тяну к себе, прижимая сильно — сильно. Держу ее так крепко, что удивляюсь, как она еще может дышать.

Она проводит рукой мне по спине, успокаивая, пока всхлипываю на ее плече.

— Шшш. Что случилось?

— Какое сегодня число? — мой голос дрожит. — Год?

— Айлиэн, — теперь она звучит встревоженно. — Мне послать за доктором? Ты…

— Число. Год. Пожалуйста.

— 6 ноября, 1843, — она проводит мне по волосам. — Теперь скажи мне. Ты в порядке?

Эйтинне отправила меня за месяц до смерти мамы. Может быть, есть вероятность, что она все еще может умереть. Это тоже изменится?

— Я не знаю, — говорю ей честно. — Пока не знаю.

Глава 47.

Неделю спустя мама спрашивает:

— Ты уверена, что все в порядке?

Мы в саду, работаем над орнитоптером. Одно крыло его практически полностью прикреплено к основной части, но аэроплан еще далек от того, чтобы быть готовым. Потребуется ещё четыре месяца работы без устали, чтобы закончить его.

Мама пытается поймать мой взгляд, но я притворяюсь, что чем-то отвлечена. Вместо этого сильнее кутаюсь в пальто.

— Конечно же. Почему же нет?

— Ты кажешься… другой, — она хмурится. — Более молчаливой, чем обычно.

В последнее время, когда просыпаюсь, мне приходится напоминать себе, где я. Пялюсь в потолок в своей огромной спальне, задаваясь вопросом, не снится ли мне все это. Может, я открою глаза, и иллюзия наконец-то разобьется, и все это окажется уловкой фейри.

Я с головой ныряю под крыло орнитоптера, начиная возиться с одной из деталей.

— Разве? — спрашиваю, сохраняя голос легким. — Просто отвлечена всем запланированным на ассамблее.

— Дело не в этом. Иногда ты смотришь на меня и… — она прерывается, будто от неуверенности.

— И что?

Она молчит. А затем:

— Ты где-то в другом месте. Ты не ешь. Говоришь по-другому. Иногда ты выглядишь так, будто потеряла кого-то важного.

Зажмуриваю глаза. Внезапно становится так трудно втянуть воздух.

— Это глупо. Кого бы я могла потерять? — мой голос на удивление ровный. — Я не ела, потому что не голодна. И вини моих сверстников за мою манеру говорить.