Мне нужно пойти увидеться с Кэтрин, Гэвином и Дэниэлом. Только мы вчетвером помним, как фейри уничтожили Эдинбург. Это устроила Эйтинне, чтобы мне не пришлось столкнуться с этим одной. Я бы сошла с ума, если бы осталась одна с этими воспоминаниями.
Бросаю гаечный ключ в коробку с инструментами, прежде чем мама успевает ответить.
— Я собираюсь позвонить Стюартам. Вернусь после обеденного чаепития.
Чувствую ее взгляд на себе, но ухожу, не обернувшись.
***
Мой шкаф пуст.
Некоторыми вечерами я включаю свет, закрываю дверь на замок и стаскиваю все свои платья с вешалок. Лежу в путанице из шелка и муслина и представляю маленькое тело, свернувшееся на моем плече. Воображаю крылышки, задевающие мою щеку. Вспоминаю похабную песенку и смеющийся голос,
зовущий меня по имени. Если зажмурю свои глаза достаточно сильно, то могу услышать его голос. "Взгляни на эти ужасные платья. У них недостаточно лент."
Улыбаюсь. А затем открываю глаза и вспоминаю, что его нет.
***
Прошел месяц с моего возвращения, я все еще бегаю по улицам по ночам. Все еще ищу монстров, притаившихся в темных аллеях. Ищу Эйтинне. Ищу Киарана. Я взбираюсь на трон Артура под светом луны и прижимаюсь ухом к земле, любопытствуя, может, в этот раз услышу подземный барабанный бой фейри.
Гуляю по городу и прислушиваюсь к звукам каждого, живущего своей жизнью; для них ничего не произошло. Улицы никогда не были разрушены, и жизнь их никогда не заканчивалась. Эйтинне вернула назад каждый город, что был разрушен, каждый дом, каждую деревню, каждую жизнь. Шотландия, и весь мир, снова цела.
Больше нет монстров. Нет фейри. Здесь нет музыки. Мне не с чем сражаться.
Возможно, цена за спасение мира — не помнить, как жить в нем.
***
Кэтрин, Гэвин и Дэниэл навещают меня каждые две недели.
— Христос, Кэтрин, — говорит Гэвин. — Почему бы тебе просто не забрать все кексы? Давай, просто засунь их все в свою сумочку, как воришка.
Стала лелеять эти моменты легкомыслия. С этой троицей мне не нужно притворяться. Ни одному из нас не нужно. Моя мама до сих пор иногда смотрит на меня так, словно не знает, кто я. Я — уставший от сражений солдат в теле её маленькой девочки.
Единственные люди, которые помнят фейри, сидят в этой комнате. И мы пытаемся научиться, как жить с нашими воспоминаниями о войне. Правда в том, что мир, может быть, и исцелился, но ни один из нас не смог.
— Айлиэн, — говорит Гэвин, прерывая мои мысли. — Ты знаешь, что Кэтрин крала еду с каждого званого вечера, на котором мы присутствовали в прошлом месяце? Она накапливает десерты в своей спальне.
— Почему ты так обеспокоен моими привычками, касаемо еды? — она бросает взгляд на Дэниэла. — Если я наберу несколько стоунов (ед. измерения: 1 стоун — 6,035 кг), что из этого? Я не ела нормальных кексов три года. И Дэниэл поощряет меня в этом, верно, дорогой? Ты тоже любишь кексы.
На вопрос Кэтрин Дэниэл поднимает вверх руки.
— Я не стану лезть в разборки между братом и сестрой. Ради своего собственного выживания.
Дэниэл вернулся в это время с подозрительно объявившимся рядом графством, переданного неким дальним родственником, о котором он никогда не слышал (и который, вероятно, даже не существовал) вместе с довольно большим состоянием. Эйтинне постаралась. Для фейри она довольно романтична.
Дэниэлу и Кэтрин теперь придется пережениться. Чтобы ускорить помолвку, Гэвину пришлось поговорить с их мамой и высказать предположение, что Кэтрин находится в компрометирующем положении.
— О, Боги, — прерываю, махнув рукой. — Гэвин, прекрати доставать Кэтрин и дай ей съесть чертовы кексы. По сути, возьми еще пять.
Кэтрин утаскивает еще пять и смотрит прямо на Гэвина, когда засовывает один в свой рот.
— Мммм, — произносит она, закрывая глаза. — Эти лишние стоуны будут стоить этого. Я скучала по кексам. И чаю. И песочному печенью.
Я скучаю по Деррику. По его песням. По тому, как он сидел у меня на плече.
Я скучаю по Ки…
Нет. Не думай о нем.
Мне было немногим легче дышать сегодня. Этим утром мне удалось съесть кровянку (домашняя колбаса) и яйца без того, чтобы меня вырвало. Но если подумаю о нем, я снова начну слишком многое чувствовать. Потеряюсь в своих эмоциях.
— Ой, только не снова, — стонет Гэвин и рассказывает мне: — Кэтрин завела себе список вещей, по которым она скучала, и он состоит из около сотни наименований. Она зачитывает его в три утра, и я не спал… — он сжимает губы вместе от внезапно тяжелого взгляда Кэтрин. — Прости, — мямлит он.
Смотрю на нее.
— Все еще снятся плохие сны?
Кэтрин теребит свое платье.
— В то время, как я все еще ценю кексы, город и все остальное, некоторая часть меня… — она сглатывает. — Я звучу неблагодарно.
Дэниэл оборачивает руку вокруг нее.
— Это длилось три года, Кэт. Не извиняйся за то, что не стала чувствовать себя нормально за один чертов месяц.
— Я знаю. Просто… — Кэтрин бросает взгляд на открытую дверь.
Встаю со своего места и закрываю дверь. Мы не хотим, чтобы прислуга подслушивала наши разговоры, не тогда, когда мы обсуждаем то, что кажется сном. Коллективным сном, в котором мир сгорел дотла.
— Я тоже не сплю, — говорю. Даже больше этого. — Иногда все еще выхожу по ночам.
Гэвин хмурится.
— Что ты ожидаешь найти? В городе больше не осталось фейри.
— Спасибо, что напомнил мне. Мне это известно, — отвечаю немного резковато.
— Тогда зачем?
— Я больше не знаю, — лгу.
***
Позже Гэвин задерживается, когда Кэтрин с Дэниэлом уходят. Стою у окна, наблюдая, как сквозь облака светит солнце поверх зданий на другой стороне площади.
Плечо Гэвина задевает мое, когда он встает рядом.
— Ты ищешь его, да? — спрашивает тихо. — Когда выходишь по ночам.
— Иногда, — признаюсь. — Иногда, когда нахожусь в этом доме, чувствую, что не могу дышать.
Тогда я ощущаю на себе взгляд Гэвина и не могу сказать, от того ли это, что он понимает меня, или он ищет что-то, чего там нет.
— Да, — выдыхает он. — Со мной так же. Подозреваю, что с этими двумя было бы так же, если бы у них не было друг друга.
Он кивает на Кэтрин и Дэниэла, которые стоят на мостовой перед домом. Кэтрин смеется над чем-то, что говорит Дэниэл, и шум доносится даже через стекло. Я отвожу взгляд.
— Как ты… Справляешься с этим?
— Я забываюсь в женщинах, — Гэвин отстранено барабанит пальцем по подоконнику. — Помогает на несколько часов, — когда ничего не говорю, он вздыхает: — Ты не можешь продолжать так жить.
— Как то, чем я занимаюсь, делает это иначе? Мы оба забываемся в чем-то.
— Правда, — он бросает взгляд на меня, — знаешь, мое предложение еще в силе.
— О браке? — с улыбкой мотаю головой. — Хочешь жениться на той, которая влюблена в другого? Это не жизнь.
— А что, если я согласен на это?
Пристально смотрю на Гэвина. Странно видеть его таким, каким он был. Его волосы теперь подстрижены и уложены, как у джентльменов, волосы на лице тщательно сбриты и нет шрамов. Никакого напоминания о жизни, которую он прожил, за исключением наших воспоминаний, этих ужасных вещах, которые мы не можем забыть.
Тянусь к нему и провожу пальцами по его щеке, по гладкой коже.
— Не подписывайся на жизнь со мной, Галловэй. Ты заслуживаешь лучшего, чем я могу тебе предложить. Ты заслуживаешь кого-то, кто полюбит тебя в ответ.
Он кивает один раз, понимая.
— А что на счет тебя?
Моя рука падает.
— Я все еще буду выходить по ночам.
***
Два дня спустя наступает вечер бала дебютанток.
Вечер, когда Сорча убила мою маму.
— Чего ты так взволнована то? — спрашивает мама, когда помогает мне одеться. Этим должна заниматься моя горничная, но сегодня мама настояла, чтобы помочь мне самой. Прямо как в прошлый раз. На ней надето то же самое платье: шелковая ткань выкрашена в такой светло — розовый цвет, который