Шер сзади спросила:

— Чего?

— Ой! — На этот раз будто кто-то сдирал с него скальп. Он полуобернулся и нежно хлопнул Шер по плечу. — Перестань тянуть меня за волосы!

Она склонила голову набок:

— Золотистый, тебе мерещится. — Она вытянула руку, а другая всё ещё оставалась у него в заднем кармане. — Я тебя не трогаю.

— Ну, трогала… Ой! — Он схватился за затылок. — Кто-то меня кусает! — Он наклонил голову: — Посмотри! У меня там что-то в волосах!

— Стой спокойно! — приказала Шер.

— Крис? — спросил Рон низким и напряжённым голосом. — Крис, это ты?

Тот самый голос. Носовой, хрипатый.

— Бежим! — сказал Крис Шер. — Бежим скорее отсюда!

— Крис! — крикнул Рон и побежал за ними. — Крис!

Когда они забежали за угол, на лице Криса отражалась обида. Он, запыхавшись, остановился под уличным фонарём и наклонил голову.

— Наверное, это большой паук, найди его… Ой! Он меня кусает!

— Стой спокойно!

Она стала разбирать его волосы.

Издали донёсся рокот.

— Дождь будет, — буркнула Шер. — Этого только не хватало.

— Ой! — завизжал он, дёргаясь от боли. — Быстрее давай!

— Не вижу… Эй! Стой!

Ослеплённый паническим страхом, Крис побежал наугад, обхватив голову руками.

***

В своём доме рядом с дорогой, Джина Андерсон никак не могла заснуть, ничего не помогало, и она ворочалась в кровати. Джина скорее притворялась спящей, нежели на самом деле.

Она знала, что уже поздняя ночь. И знала, что завтра ей нужно рано вставать, чтобы пойти на работу. Поэтому она ворочалась в постели, решительно призывая к себе сон.

Несколько месяцев назад, в субботу утром, она встретила своего приятеля Автолика, известного под прозвищем Короля воров. Джина знала, что от него разит перегаром и вид у него ужасный, и сделала несколько небрежных шутливых замечаний насчёт того, что он вчера украл. Обычный грек махнул бы рукой, сказал бы что-нибудь невинное — не зря же все дома в Амфиполисе разделяют заборы, но Автолик её удивил. Гречанин на минуту прислонился к стене, глядя на Джину с не поддельным сочувствием, и сказал:

— Я король воров и этим всё объясняется. Я этим живу. Я не говорю вам, как вы выживаете. Но я поступают так, как считаю нужным. Конечно, я мог бы найти работу, но батрачить на кого-то не в моей компетенции. Я сам себе хозяин.

Джина чуть не рассказала ему о том воровстве, которое она ведёт каждый день. Нет, это не дни стали невозможными — ночи. Ночи, когда вертишься и мечешься, когда принимаешь всякую дрянь, чтобы быть способной к работе. Или пьёшь, чтобы перестать чувствовать. Или ищешь чего угодно, только бы избавиться от постоянной, неослабевающей тревоги.

Страх подползал и не отпускал. Страх, что она окажется одна, если не придёт Бритни. Она просыпалась в ночи, звала дочь, звала мужа, и проверяла их комнаты снова, снова и снова. И рыдала в подушку.

Четыре года жизни в аду, ночь за ночью. Но она была человеком, привычным к тяжёлой работе, и знала, что плакать в подушку — не поможет. И хотя Джина больше всего на свете хотела рассказать этому почти незнакомому человеку всю свою печальную историю, она только что-то промямлила насчёт того, что просто тоскует по дочери. И отвела глаза, притворяясь, что не хочет говорить на эту тему. Но она хотела. Очень хотела. И ей пришлось быстро повернуться и уйти, пока гречанин не увидел её слёз.

И только спустя некоторое время они действительно законтачили. Они обсуждали поведение детей, самоубийства, бегство из дому и способах предотвратить это. Джина знала, что Торговая Палата не хочет это обсуждать, но в Амфиполисе побегов из дому и самоубийств среди молодёжи была очень настораживающей.

Тогда эту роль ≪зануды≫, как это называли военные, поручили ей. Она сама настаивала, уверяла, что справится, что не воспримет это слишком близко к сердцу. Она раздавала свитки с информацией о национальных ≪горячих линиях≫ и новом Приюте Беглецов, организованным Роном де Марко — местным жителем, у которого собственный сын был в бегах. Давно пора было уже что-нибудь такое сделать. Может, если бы такой приют существовал, когда сбежала Бритни…

В школу вошёл какой-то парень и спросил:

— Бритни не появлялась?

На Джину нахлынули боль и… да, и стыд. На минуту она лишилась дара речи. Она мямлила, заикалась, потому что не хотела и не могла делиться с этим милым ребёнком своей личной мукой.

Но тут Автолик, сидевший в дальнем углу класса (король воров посещал иногда школьные заведения), прокашлялся и сказал:

— Насколько я понимаю, приют ищет пожертвования? Может быть, организовать сбор средств в их организации? Или в другой подобной э-э… благотворительной организации? Это дело очень достойное.

Разговор ушёл от Бритни, но мальчик всё глядел тревожными глазами. Джина хотела потом с ним поговорить, но потеряла из виду в водовороте людей, устремлявшихся к выходу.

К ней подошёл Автолик и спросил:

— Как вы себя чувствуете?

И пригласил на чай.

И они стали говорить, вторгаясь на очень опасную территорию, хотя гречанин вёл себя очень по-гречески: отстранённо и чуть настороже. Защищая свой собственный мир. И ладно. Джина всё равно никогда не умела рассказывать о своих чувствах. Может, поэтому и ушла из дому Бритни…

Вот тут Джина вспомнила, где она слышала Автолика. Точнее, читала. В свитке. Женщина была убита, и труп найден в крови её любовника. Этим любовником был Автолик.

Противная история.

Это дело вела не она, но узнав, что к ней причастен Автолик, Джина немножко покопала вокруг. Ничего не всплыло. И, кажется, ничего и не всплывёт. Автолику она о своём расследовании не сказала, но этот человек протянул ей руку, и Джина хотела сделать ответный жест. Нет, она ничего не скажет (если он сам не заговорит), пока не найдёт чего-то, что может помочь. Она никогда не говорила Автолику о том, как долго после убийства женщины король воров оставался главным подозреваемым.

Теперь, вспомнив доброту Автолика и то, как мало осталось у неё друзей после распада семьи, Джина решила воспользоваться предложением Автолика заходить в любое время, когда захочется поговорить. Она посмотрела на часы — почти четыре утра. Даже у короля воров-гречанина доброе расположение может иметь границы.

Автолик был королём воров несколько лет. Дочь Джины он не знал. Когда Бритни ушла их дома, Автолик ещё не жил в Амфиполисе. Он не мог знать, каким ужасным ребёнком была Бритни.

Сегодня был её день рождения. Ей исполнилось девятнадцать. Это если она ещё жива.

Молясь, чтобы это так и было, Джина Андерсон выпила хорошего вина в честь дня рождения дочери. Она молила о том, чтобы Бритни объявилась снова.

Один раз. Только один раз за последние четыре года. Через полтора месяца после бегства Бритни в дверь постучали. Один раз.

Стив глянул на Джину и затаил дыхание. Не отводя глаз, он подошёл к двери, откашлялся и хрипло выдохнул:

— Кто там?

На крыльце никого не оказалось, лишь под ногами валялась смятая записка. От слов Бритни, которые были написаны чернилами, Джина упала в обморок.

— Мам, у меня всё отлично. Я жива. Скоро опять напишу.

Джине не удалось увидеть Бритни. Никогда в жизни она не чувствовала такой обиды.

Больше Бритни не писала.

Стива тоже не стало — погиб в уличной драке.

А Джина всё ждала у крыльца, чтобы увидеть лицо своей девочки.

Она глотнула ещё вина, мысленно оценивая степень своего опьянения. Если утром что-нибудь принять, чтобы встряхнуться, всё будет хорошо. Ладно, не хорошо. Хорошо уже никогда не будет, но работать она сможет.

Она поставила бутылку и снова перевернулась на постели. Нет сна. Она подумала о кинжале. Подумала о бутылке. Подумала о своём ребёнке. Затем она встала, оделась и вышла на улицу. Она дошла до дома короля воров и постучала в дверь.

С первого стука дверь распахнулась, будто человек по ту сторону двери ждал.

— Король воров, э-э… Автолик? — тихо сказала Джина. — Извините, я знаю, что уже поздно…