Лицо Вильяма смертельно побледнело, во взгляде у него вместо горечи полыхала ненависть, а кулаки судорожно сжимались.

– Я убью его, – прохрипел он, – я убью их обоих!

– Вильям, успокойся! – я легонько потряс его за плечо, пытаясь привести в себя. – Тебе не нужно марать руки об этих тварей. Не сегодня-завтра для них все будет кончено.

– Ты не понимаешь, через что я прошел, Северус. Империо действует на меня не так, как на других. Оно подавляет мою волю, но не разум. Я безропотно выполняю приказы. Я буду стонать и извиваться под клиентом, как последняя уличная шлюха, но внутри меня все протестует и вопит от боли и унижения. Вирджил, похоже, догадывался об этом и, в очередной раз накладывая Империо, запрещал мне не только вредить ему, Джеймсу или «гостям», но и себе. Иначе я давно уже перерезал бы вены. Я завидовал остальным. Они жили в блаженном неведении, считали, что так и должно быть. Радовались вкусной еде, красивой одежде и крыше над головой. А я… Мне кажется, моя душа почернела и съежилась. Даже если этот дом и вправду перестанет быть моей тюрьмой, я не представляю, как жить дальше.

– Может быть… ты согласишься разделить со мной кров и ложе? – решился я, оставив бесплодные мечты об Избранном. Мало ли что рассказывала мне мать! А вдруг, раз я так и не вступил в Наследие, и нет вовсе никаких Избранных? А вот Вильям – человек, ближе которого у меня не было все минувшие семь лет, – существовал в реальности и нуждался в моей помощи.

– Ты предлагаешь мне партнерство?! – не веря своим ушам, переспросил Вильям. – Мне?! После того, как я продавал себя…

– Не смей так говорить! – я быстро закрыл ему рот ладонью. – Мы оба прекрасно знаем, что ты делал это не по собственной воле. Я буду счастлив, если ты примешь мое предложение.

***

На следующий день Вирджила увела стража Совета. Расследование заняло несколько дней. Хозяина публичного дома, его брата-целителя Джеймса и их соучастника – члена Совета Найджела – допрашивали под Веритасерумом. Все трое сознались в своих преступлениях. Приговор Найджела, по крайней мере, невиновного в убийствах, пытках и принуждении к сожительству, оказался самым мягким: смещение с должности и пять лет заключения в магической части Тауэра (1).

Совет постановил лишить Вирджила и его брата всего имущества и денег и сослать на остров Азкабан в Северном море, где хозяйничали дементоры. Подобный приговор был равносилен смертной казни. Свидетели рассказывали, что, едва преступники ступали на берег, дементоры накидывались на них и буквально за считанные минуты высасывали душу, бросая недвижимое бездыханное тело гнить на пустынном пляже.

По распоряжению суда деньги, добытые преступным путем, разделили поровну между обитателями дома наслаждений в Лютном переулке, которых, разумеется, освободили от заклятия Империус. Двое из недавно приобщенных к древнейшей профессии юношей не выдержали открывшейся им страшной правды и наложили на себя руки. Прочие взрослые хастлеры выбрали себе нового управляющего и продолжили заниматься единственным известным им ремеслом.

Всех мальчиков подходящего возраста отправили в Хогвартс получать нормальное волшебное образование. Это были чуть ли не первые магглорожденные дети, прибывшие в школу.

Что же касается Вильяма – он переехал жить ко мне.

***

После казни Вирджила и конфискации его имущества я принял решение покинуть Лондон и переселиться с Вильямом в Бирмингем. Здесь, в столице, тот рисковал в любую минуту быть узнанным, а прятать его постоянно под чарами Гламура я не желал. Он воспользовался ими единственный раз, когда вместе со мной покупал свою первую волшебную палочку. Хвала Мерлину, продавец не проявлял любопытства и не расспрашивал Вильяма, как же так случилось, что до сорока лет он не имел этого наиважнейшего для каждого мага артефакта. Приобретение палочки стало для Вильяма последним доказательством собственной свободы. Я наблюдал самую поразительную перемену в человеке, которая когда-либо происходила на моих глазах. Заклятие Империус делало Вильяма похожим на бледную, лишенную красок тень. Теперь же передо мной был достаточно сильный волшебник: умный, волевой, обладавший весьма своеобразным чувством юмора, а кроме этого, любивший меня всем сердцем. Именно его любовь и преданность заставили его поначалу яро воспротивиться идее переезда в далекий от Лондона Бирмингем.

– Это немыслимо, Северус! Здесь у тебя – дом, лаборатория, клиентура, наконец! Что за дурацкие фантазии?! Я не хочу, чтобы тебе пришлось начинать все заново, да еще из-за меня!

– Но ведь тебе придется целый день стоять за прилавком, а вдруг тебя кто-нибудь узнает?

– Глупый, – он порывисто прижал меня к себе, – а чары Гламура на что?

– Нет уж, Вильям! Мне кажется, ты и так слишком долго не был в полной мере самим собой. А если ты так волнуешься об «ущербе», который принесет мне наш переезд, можешь вложить часть полученных от этого мерзавца денег в покупку дома в Бирмингеме. И мы будем квиты. Что же до клиентов, – я усмехнулся, представив вытянувшиеся лица многих из них, когда я сообщу им о закрытии моей лавочки, – уверен, они найдут меня и в Бирмингеме. Знаешь, некоторые из них неплохо владеют аппарацией. Да и совиной почты еще никто не отменял.

– Счастливые, – вздохнул Вильям, – я вот не умею аппарировать вовсе. Вирджил нас этому не учил. С поручениями он нас дальше Косого переулка не посылал, так что… Ладно, – тряхнул он головой, – уговорил, но дом в Бирмингеме мы покупаем на паях. Не хочу становиться приживалом.

– Вот и отлично! – обрадовался я его согласию. – Тем более что я всегда ненавидел работу приказчика. Я способен изготовить практически любое зелье, а вот продать его… Так что ты с твоими харизматичностью и деловой хваткой справишься с этим куда лучше, чем я.

***

Следующие десять лет пролетели для меня незаметно. Удивительно, как мало человек обращает внимания на время, когда его жизнь течет тихо и счастливо!

Переезд в Бирмингем (естественно, в его магическую часть) нисколько не отпугнул моих заказчиков. Наоборот, помимо лондонской клиентуры, я обзавелся еще и бирмингемской.

Предупредительный и обаятельный приказчик весьма органично дополнял нелюдимого зельевара, и через пару лет слух о нашей лавочке облетел всю магическую Британию.

Люц с семейством тоже не забывали меня. Малфой (уже средний, разумеется) после ареста Найджела занял его должность в Совете, и Книга записей гражданского положения волшебников теперь находилась в его ведении.

– Я все жду, когда в ней появится запись о вашем с Вильямом браке, но ты почему-то не торопишься, – попенял он мне однажды.

Я не нашелся, что ему ответить. Я несколько раз порывался предложить Вильяму соединить наши судьбы, но семейный Дар или проклятие – это уж с какой стороны посмотреть! – останавливал меня.

Можно сказать с полной уверенностью, что я был счастлив с Вильямом. Я уже и не вспоминал о Наследии, а появления Избранного страшился почти так же, как магглы боялись нашествия «Черной смерти» (2).

К тридцати пяти годам у меня было все, о чем я только мог мечтать: любовь, дом и ремесло, которое помогало мне безбедно существовать. Если бы сейчас мне предоставили выбор: оставить все как есть или вступить в Наследие Принцев, я оттолкнул бы от себя Дар предков обеими руками. Но судьба – а вернее, Магия – обычно не интересуется мнением простых смертных.

___________________________________

1. Та́уэр («башня»), Лондонский Тауэр (англ. Her Majesty’s Royal Palace and Fortress, Tower of London) — крепость, стоящая на северном берегу Темзы, — исторический центр Лондона, одно из старейших сооружений Англии и один из главных символов Великобритании, занимающий особое место в истории английской нации. Как писал герцог Эдинбургский в своей книге, посвященной 900-летию Тауэра, «за свою историю Лондонский Тауэр был крепостью, дворцом, хранилищем королевских драгоценностей, арсеналом, монетным двором, тюрьмой, обсерваторией, зоопарком, местом, привлекающим туристов».